– Все, что касается Аринки, касается и меня. – Макс перешел с развязного тона на грубоватый тихий рык.
– Ты ошибаешься. – Я добавляю к фразе уничижительную усмешку.
– Макс… – предупреждающе говорит Ванька.
Ритка смотрит на нас, открыв рот и вытаращив глаза. Больше всего на свете она сейчас похожа на глуповатую лягушку. Я молча обхожу ее и сажусь в машину. Кажется, мы страшно опаздываем.
Женя жила в районе серых панельных девятиэтажек по улице Льва Толстого, совсем рядом с Кричащей Башней – буквально пара остановок. Ванька высаживает нас у подъезда, а сам едет вокруг двора, пытаясь найти место для парковки.
– Я поднимусь, – бросаю я, не глядя на Ритку и Макса. Сегодня эта парочка меня изрядно раздражает. Макс смотрел на меня волком всю дорогу, а Ритка засыпала жадными вопросами.
Адрес Жени еще вчера объявила нам Марька. Впрочем, и без точного адреса я быстро понимаю, в какую дверь заходить. На третьем этаже толпятся люди, а дверь в одну из квартир распахнута. Мешкаю на пороге, но какая-то любезная тетечка мягко подталкивает меня:
– Заходите, милая, заходите… Все подружки пришли…
Я вежливо благодарю и вхожу внутрь. Коридор полон народа, однако народ очень деликатный, и скоро я оказываюсь у самого входа в гостиную. Там лежит Женя, ее гроб обтянут красной драпировкой, на ней надето свадебное платье, к маленькой горке ладоней на груди приставлена иконка.
Осторожно пробираюсь вглубь комнаты. В первую секунду теряюсь, оказавшись в толпе незнакомых людей. Но вскоре начинаю различать лица: узнаю в дальнем углу Марьку и кое-кого из Женечкиной свиты. Они таращатся на меня, как на чудовище, которое неожиданно вылезло из шкафа. Я даже слегка пожимаю плечами, как будто в подтверждение мыслей, мол, мне все равно. Наконец перевожу взгляд на Женю.
Она очень похожа и очень непохожа на Аринку. Такой же пышный саван белых кружев, смиренно сложенные руки и обездвиженное лицо, лишенное какого-либо выражения. Смерть стерла с лица Жени и кокетливую глуповатую улыбочку, и надутые губки, и неискреннее кривляние, оставив просто черты – спокойное красивое лицо без эмоций, обнажив отчаянную детскость. Я снова испытываю чувство жалости. Ну что же с ней могло произойти? Зачем она сбросилась с Башни или кому могла помешать?
Обращаю внимание на девушку, которая выделяется из белокурых Жениных родных, окруживших гроб.
Черноволосая, с толстой косой, переброшенной через плечо на грудь. Девушка смотрит на Женю не моргая, я вижу ее лицо: раскосые глаза, точеные скулы, ниточка темных бровей – красивая башкирочка. Понимаю, что это, вероятно, и есть не раз упомянутая Радмиром Диляра – лучшая Женина подруга.
В этот момент, возможно, почувствовав мой взгляд, Диляра поворачивает голову. Наши глаза встречаются. По тому выражению, с которым она смотрит на меня, понимаю, что она в курсе, кто я такая. Недолго помешкав, девушка поднимается и идет ко мне.
– Привет, ты Настя? – говорит она шепотом. Она чуть выше меня ростом и худее килограммов на семь. Модельная внешность – отмечаю с легкой завистью, думая о Радмире. Веки покраснели от слез, искусанные губы вспухли, а в глазах – лихорадочный блеск. Похоже, ее переполняют эмоции.
– Да, – отвечаю я наконец.
– Надо поговорить.
Не дожидаясь ответа, она берет меня за руку и тащит из гостиной. Мы проходим полутемный коридор, и Диляра заводит меня в комнату. Я сразу же понимаю, что это Женина комната. На спинке стула висит сумочка, с которой она ходила в институт, вижу ее фотки в рамках, расставленных на столе.
Кроме нас, в комнате никого. Я выжидающе смотрю на Диляру.
– Я Диля, – говорит она словно в ответ на мои мысли. – Женька была моей подругой. А Аринка – твоей. Что с ней случилось?
– В смысле? Покончила с собой.
– И ты в это веришь?
– О чем ты?
– О боже, ты тупая или притворяешься? В течение недели две девушки, знакомые друг с другом, прыгают с одного и того же дома!
– Да тут все друг с другом знакомы, – бормочу я ни к селу ни к городу. Кажется, Диля меня не слышит. Она с жаром твердит мне прямо в лицо:
– Их смерти связаны! И мы должны понять, что произошло!
– Может, пусть полиция разбирается? – без особой надежды спрашиваю я, понимая, что очередная мисс Марпл вот-вот втянет меня в детективное расследование. Может, свести ее с Суханкиным?
– Почему твоя подруга это сделала?
Похоже, Диля отличается редким умением вести диалог, не отвлекаясь на невнятное бормотание собеседника.
– Я правда не знаю. Всплывают кое-какие детали. Оказывается, накануне она поругалась с парнем. Очень сильно. Может, в этом причина.
По крайней мере, на данный момент единственная известная, пусть и притянута за уши.
– А Женя? Она не оставила записки там или какого дневника? – начинаю осторожно менять роли. Диля прохаживается от окна до закрытой двери, у которой стою я, и судорожно сжимает пальцы. На слове «записка» она резко поворачивается.
– Что ты знаешь о записке?
Недоуменно пожимаю плечами:
– Ничего, потому и спросила: не оставила ли Женя предсмертной записки.
Диля вперяется в меня долгим черным взглядом, словно хочет пришпилить им к стене и хорошенько изучить. Я спокойно позволяю ей меня просканировать.
– Ладно, – наконец медленно произносит она. – Я тебе покажу.
Диля подходит к стоящему в углу комнаты креслу, где свалена гора курток и пуховиков, откапывает черную сумку с блестящей пряжкой – любимый аксессуар местных студенток: удобно и дешево. Ныряет в сумочные недра и достает какой-то бумажный обрывок.
Я внутренне вздрагиваю и тут же чувствую облегчение – неужто Женя все-таки оставила предсмертную записку и ее прыжок с Башни – действительно самоубийство, а не звено в какой-то страшной цепи неслучайных событий?
Диля с некоторой долей вызова протягивает мне бумажку, не спуская взгляда с моего лица.
Маленький листок в синюю клетку, похоже, вырванный из карманного блокнота – в таких удобно писать списки покупок, да и вообще любые однодневные списки. Он сложен вдвое, я разворачиваю и читаю:
«Каракатица! Думаешь, победила? Недолго тебе осталось, сучка! Я за тобой приду.
Арина Авзалова»
и подпись с красивым росчерком в конце. Четкие темно-синие чернила, похоже на гелевую пасту.
Я тупо пялюсь на записку, не решаясь поднять на Дилю взгляд. Не перечитываю, просто смотрю, как разбегаются буквы, точно муравьи, оставляя за собой тонкие дорожки густых темно-синих следов. Кажется, мои глаза вот-вот наполнятся слезами. Этот привет от Аринки – такой живой и свежий, что я на краткий миг забываю, что она умерла.
Меня накрывает волна воспоминаний: по-моему, Аринка возненавидела Лебедеву с первой же учебной недели. Я отчетливо помню залитую сентябрьским солнцем аудиторию, сонную послеобеденную тишину – последняя пара, все в предвкушении окончания занятий, терпеливо корябают в тетрадках лекцию. И Аринка шипит мне на ухо:
– Каракатица! Господи, какая же она убогая!
Мне не нужно спрашивать, я и так знаю, что замечание относится к Жене, сидящей на соседнем ряду чуть впереди нас.
– Почему ты называешь ее каракатицей? – лениво шепчу в ответ. Мне, если честно, пофиг, какими эпитетами Аринка награждает Лебедеву, просто скучно, да и действительно, на каракатицу Женя мало похожа. Наоборот, слишком шустрая и вертлявая.
– Ну так же называют людей, которые пытаются подражать кому-то, но у них это криво-косо получается? – Аринка объясняет, как всегда, в своей манере – даже не пытаясь подбирать слова и составлять логичные предложения. Я хихикаю:
– Ты, видимо, хотела сказать карикатура?
– Возможно. – Аринка хихикает в ответ. А «каракатица» намертво приклеилась к Жене. Прилюдно Аринка ее так не называла, боясь снова попасть впросак, но между собой мы частенько смеялись над этой ошибкой, и над самим словом. Это стало нашим личным приколом.
Голос Дили возвращает меня в реальность.
– Ну? Что скажешь?
– Когда Аринка это написала? – бормочу я, обращаясь скорее к себе, чем к Диле.
– Не знаю, но Женя получила ее в день своей смерти.
В ее голосе все еще слышится вызов. Она думает, я что-то об этом знаю?
– Но как такое может быть? – удивляюсь я. Диля подходит ближе, встает рядом и тоже смотрит на записку.
– Это ее почерк? Ты можешь определить?
До этой секунды я даже не сомневалась, что записка написана Аринкиной рукой. В основном из-за «каракатицы», конечно. Теперь же начинаю вглядываться в буквы.
– Не знаю… Вроде похоже.
Конечно, похоже. Почерк у Аринки немного детский, старательно выведенные округлые буквы, гнутые хвостики у «б» и заглавной «н». И еще эта «каракатица»! Никто же не знал, никто!
В этот момент дверь открывается, и в комнату заглядывает белокурая женщина, что сидела у гроба, – Женина мама. Я интуитивно прячу записку за спину. Диля смотрит на меня одобрительно.
– Девочки, Диля… Что-то случилось?
– Нет, тетя Оля, просто хотели вот с Настей поговорить, она Женина подружка по институту.
– А, ну ладно. Скоро выносят…
– Мы уже идем.
После того как дверь закрывается, Диля забирает у меня записку. Я успеваю еще раз пробежать ее глазами.
– Есть ее тетрадки или какие письма? Чтоб почерк сравнить? – спрашивает она.
– Думаю, найду, – киваю я покорно.
Ее деловитость и трезвый взгляд на вещи вызывают у меня уважение. Я вот, например, уже была готова поверить, что Аринка встала из могилы, накатала записку и уволокла ненавистную соперницу из жизни, отомстив напоследок таким образом. Но ход мыслей Дили не дал мне увязнуть в мистике и откровенном бреду.
– Ладно, – кивает она в ответ.
Мы выходим из комнаты.
– Радмир сказал, что даст тебе мой номер. Позвони, как найдешь тетрадь.
Услышав имя Радмира, я невольно дергаюсь. Совсем забыла о нем. Нас с этой Дилей связывает больше, чем мне показалось на первый взгляд.
В гостиной мы минуту топчемся рядом. Народу заметно прибавилось, я выхватываю в толпе Риткину красную куртку, она меня тоже замечает. Диля шепчет мне на ухо: