Наконец, вижу свободное место – почти в конце ряда, да и то парта занята, но не вся. Сажусь, достаю из кармана телефон и начинаю тыкать в него пальцами, зачем-то листаю список контактов. Господи, ну почему я не взяла хоть какую-то гребаную тетрадку?
Они продолжают молчать и смотреть на меня. Я не ловлю ни единого взгляда, но знаю, какие они – эти взгляды: сочувствующие, выжидающие, прикрывающие любопытство и даже наверняка злорадство.
Спасает приход препода. Ей нет дела до моей мертвой подруги. Она поднимает аудиторию приветствием, встает за кафедру и объявляет тему. Я поворачиваюсь к невольной соседке по парте. Какая-то отщепенка, на лицо знаю, по имени – нет.
– Есть листочек? – шепчу ей. Она тут же выдирает двойной из середины тетради.
– А запасная ручка?
Находится и ручка.
Курс шуршит тетрадями, переводит мобильники в беззвучный режим, шепчется, переспрашивает тему. Первые минут пятнадцать я сосредоточенно пишу лекцию, абсолютно не понимая значения слов, которые записываю. Вскоре меня немного отпускает, я поднимаю голову и окидываю аудиторию взглядом.
Наш курс – это такая огромная, многоголовая, многоголосая и разноцветная гидра, вечно шевелящаяся, шипящая, жующая мини-пиццы, чипсы и яблоки. Здоровенное чудище, порождение вселенского хаоса, которое без конца и цели шевелит своими щупальцами и крутит головами. Для меня – абсолютно бесформенное существо, не имеющее ни имен, ни характеров, не вызывающая никаких чувств. Все на одно лицо. Все на один голос.
Разумеется, за полгода совместной учебы я кое-как научилась их различать. Вон Марька – Аринкин зам, первый кандидат теперь на старосту группы – жирная, коротковолосая ботаничка, глаза навыкате. Таскает кучу каких-то учебников в тряпичном рюкзаке, говорит, что это этностиль. Безобидная девка, но раздражает меня до чертиков.
Но, конечно, не так сильно, как Женечка Лебедева. Вон сидит, губки дует, думает, что теперь она – первая красавица. Нет, дорогуша, даже после Аринкиной смерти ты все еще остаешься при статусе «вице». Тебе никогда до нее не дорасти, сколько ни подражай.
Женя поворачивает голову, ловит мой взгляд и едва ли не чернеет от страха.
Я аж глаза опускаю, чтоб перестать ее пугать. Что я, право, такая страшная? Или разучилась маскировать чувства непроницаемой маской отчуждения и Лебедева поняла, как сильно я ее презираю?
Снова поднимаю взгляд и снова сталкиваюсь с ее повернутой в мою сторону башкой. Во второй раз она даже вздрагивает. Ей-богу, это просто смешно. Мы играем в игру «убей меня взглядом» или что? Женя наклоняет голову низко к парте и больше не поворачивается.
Я решаю, что с меня хватит. Сейчас прозвенит звонок, я встану и уйду домой. А лучше – к Авзаловым. Мне просто адски не хватает Аринки.
К концу пары преподавательница начинает стращать нас предстоящим экзаменом, перечисляет темы, «на которые стоит обратить особое внимание», заверяет, что списать никому не удастся, плоско шутит и радуется, что ей поддакивают. Я с нетерпением поглядываю на время, то и дело нажимая на единственную кнопку телефона. Но, к моему счастью, преподше тоже не терпится уйти. Взяв с нас обещание, что мы будем сидеть тихо до звонка, она выпархивает из аудитории.
Марька Чуркина и еще пара девчонок из нашей группы вскакивают и идут ко мне – я и глазом моргнуть не успела, как сама она присела рядом, потеснив меня, а остальные – на переднюю парту, буквально вытолкнув оттуда мальчишек из параллельной группы.
– Настя, ты как? – спрашивает Марька. Девчонки развернулись к нам и уставились с любопытством. Курс затих. Я закрыла лицо ладонью, но тут же отняла руку – не буду перед ними слабой, не буду!
– Что у нее случилось? Почему она это сделала? Блин, я поверить не могу… – кто-то из девчонок.
– Ты ее вчера видела?
– Ты сегодня у нее была?
– Как родители?
– Дать таблетку? У меня афобазол…
Я зажмуриваюсь и стараюсь сдержать истерический крик. Не совсем удается, слабый стон таки прорывается наружу. Девки сразу затихают. Курс – навостряет уши.
– Мне кажется, – медленно говорю я, – что я бы полжизни отдала сейчас за стаканчик кофе.
Девки секунду медлят, потом взрываются все одновременно:
– Ну так пойдемте в буфет!
Я говорю, что забыла взять сумку, они, разумеется, просят не беспокоиться о таких мелочах. Мы суетливо поднимаемся, выходим из-за парт, гидра потихоньку тоже приходит в движение, галдит, шуршит фантиками от конфет. В окружении девчонок я чувствую себя как в танке. Марька берет меня под руку, и я поняла, что я теперь – под ее шефством. От этой мысли становится смешно. Но мне почему-то не хочется выдергивать руку.
Выйдя из аудитории, наша маленькая экспедиция вдруг замирает. Девчонки расступаются от меня, оставляя в пустоте, как в вакууме.
Меня ждут.
В коридоре, недалеко от дверей нашей аудитории, стоят Ванька и Макс. Макс в темной толстовке, капюшоне и солнечных очках. Олицетворение скорби. Он выглядел уставшим, неспавшим и озлобленным. Одна сплошная прямолинейная тоска. При виде меня в пустом круге, образованном девчонками, Ванька тоже отступает.
Нас как будто оставили один на один на боксерском ринге.
Он подходит ближе. Слишком близко.
Коридор – сплошные двери кабинетов и пара окон на концах – пропускает слишком мало света. Но когда Макс снимает очки, я все равно вижу. Несмотря на то, что верхнюю часть лица все еще скрывает надвинутый капюшон. Я вижу злость в его глазах. Острую ненависть. Но не это меня удивляет.
– Ты знаешь, – медленно и тихо говорит он. Я не понимаю, вопрос это или утверждение, поэтому не собираюсь ничего отвечать.
– Ты все зна-а-аешь. – Он тянет слова, как и все в этом городке, – такая особенность южноуральского говора. Но сейчас это «а-а-а» проскрежетало по моему мозгу как айсберг по борту «Титаника». – Сучка. Грязная тупая сучка. Такая же, как она.
Он говорит мне это прямо в лицо, и мне кажется, что кожа пачкается этими словами.
– Скажи, кто это сделал, – снова ни вопроса, ни утверждения.
– С кем она была. Зачем туда пошла.
Он повысил голос. На нас пялились – девки, Ванька и полкурса в придачу.
– Она тебе по-любому все рассказать успела.
«Успела, успела, придурок ты конченый». Тут он тоже замечает, что вокруг слишком много ушей и глаз и снова говорит тихо и холодно:
– Ты будешь молчать. Поняла меня.
Я не отвечаю. Только смотрю ему в глаза. Надеюсь, что нагло. Прямо в его большие, полные ненависти глаза. Один из которых окружал огромный пухлый синяк. На пол-лица. Макс, кто тебя так отмутузил? Скажи, чтоб я могла отправить ему цветы.
По-моему, мое спокойствие его доканало. Он хватает меня за плечи и принимается встряхивать на каждом слове:
– Ты. Будешь. Молчать. Поняла? Поняла?!
Точно стеклянный шар с искусственным снегом и кремлевскими башенками внутри.
Зрители ахнули.
Между нами встает Ванька и отцепляет его. Я, пошатнувшись, хватаюсь за стену.
– Оставь ее. Она поняла. Пойдем.
Ванька разворачивает его и слегка толкает вперед. Макс уходит, ни разу не оглянувшись. Ванька, как бы извиняясь, сжимает мою руку чуть выше локтя и уходит следом. Мне хочется растечься большой соленой лужей тут же, на обшарпанном линолеуме. Все, что остается в памяти, – прямой, полный сочувствия синий взгляд Ваньки.
Глава 3
Едва Ванька отводит Макса от меня на пять метров, как тут же подлетают девчонки с Марькой во главе. Марька смотрит на меня круглыми глазами, отчего становится похожа на сову из старого мультика про Винни-Пуха.
– Насть, че это он, а? Че это с ним… Че это вы…
Расчокалась, как баба деревенская, бесит, ей-богу. Вырываю руку из ее липких пальцев резко и даже грубовато. Ну и ладно. А то возомнила уже себя моей подружкой.
– Девушка его умерла, че! – намеренно громко отвечаю я, чтоб слышали все любопытные уши вокруг. – Не в себе парень, что непонятного? Неизвестно еще, как бы вы себя вели на его месте!
Быстро ретируюсь, уходя от новой атаки вопросами. Сбегаю по лестницам все ниже – на первый этаж. Никто не идет за мной, и я немного замедляю темп. В фойе смешиваюсь с толпой – видимо, не нас одних отпустили пораньше с пары. Прячусь в людях от людей, но многие все равно узнают меня – Аринка самая популярная девушка в институте. Была самой популярной. Теперь на какое-то время ее место, похоже, займу я. Правда, не по причине неземной красоты и бешеной харизмы. Но тайны почему-то притягивают людей, а я ими буквально напичкана.
Стараясь не сталкиваться ни с кем взглядом, пробираюсь к гардеробу и обмениваю номерок на свою парку. Надеваю ее, и сразу становится лучше – я будто в доспехах. Для верности натянув капюшон как можно плотнее, выхожу из института с твердым намерением отправиться домой, лечь на свой диван, не снимая куртки, и пролежать так часов сто.
В кармане верещит мобильник.
Дашка.
Я некоторое время медлю, справляясь с желанием выключить звук и сделать вид, что я ничего не слышала. Но понимаю, что рано или поздно мне придется перезвонить и, так или иначе, иметь с ними дело. С ними – это с Аринкиной семьей.
Принимаю вызов.
– Насть? Слушай, есть разговор, приезжай срочно.
Ни «как ты», ни «что делаешь», ни «не могла бы ты, пожалуйста». Что ж, ее можно понять. Сейчас не время для вежливых расшаркиваний.
– Что-то случилось? – брякаю я и тут же зажмуриваюсь от тупости собственного вопроса. Случилось, блин. Аринка умерла. – То есть я имею в виду…
– Да мы тут пытаемся разобраться, что произошло, и без тебя никак.
Кто, блин, эти «мы»? Команда знатоков?
– Ясно. Конечно. Я понимаю. Сейчас приеду.
Нужно же быть в курсе, как протекает их расследование. Да и к тому же где мне еще находиться, как не у Аринки дома? Я должна быть с ее родными, поддерживать их и черпать силу в их участии. От этой мысли мне становится тошно.
Но я вспоминаю, что мне так или иначе нужно туда попасть.