– Так вот же, даю, – отвечаю с улыбкой. Флиртую, трепещу ресницами, улыбаюсь чуть заметно – но так, чтобы показать ямочки на щеках.
Звенит звонок, и Ванька нехотя разжимает объятия.
– Ладно, позвони, как освободишься. Заберу тебя, может, сходим куда.
– Ладно.
В аудитории я выбираю свободную парту – в глубине, подальше от учительского стола. Марька кивает мне, я отвечаю тем же и думаю, что эти кивки можно воспринимать как обмен оливковыми ветвями. Я не против, хоть от этой головной боли избавлюсь, главное, снова не дать слабину и не подпустить ее к себе близко. Ее назойливое любопытство хуже самой лютой мигрени.
Зайдя в аудиторию, преподавательница велит нам повторять материал и подходить к ней по мере готовности. Открываю тетрадь и с удивлением обнаруживаю, что у меня есть лекции по ее предмету. Да, точно. Она тетка строгая, мы с Аринкой записывали темы, высунув от усердия языки. Пытаюсь читать, но мысли очень скоро перетекают в более важное русло.
После той памятной ночи в клубе Аринка развернула целую операцию по сбору данных о Ваньке и его семье. Основным источником информации был, разумеется, Макс, но он как-то неохотно ею делился. Тогда Аринка втихаря подключила старосту их группы и парочку знакомых спортсменов, которые ходили вместе с Максом и Ванькой на футбольные тренировки. Оказалось, что Ванька здесь почти такой же новенький, как и я, – всего лишь второй год живет в Арслане. Его отец был ведущим специалистом в московской консалтинговой фирме, и его командировали сюда два года назад – на местную нефтянку. Фирма снимала им шикарную квартиру в новом районе Арслана – Лазурном. Мать вечно разъезжала по морям и спа-курортам, а Ваньку – единственного ребенка в семье – решено было отдать в местный вуз исключительно из-за ее капризов: она не хотела разлучаться с сыном. Эту крупицу инфы мы узнали от Макса – он со злобным смешком говорил о том, какой Ванька маменькин сынок.
Но мы с Аринкой продолжали недоумевать – почему мы раньше ничего этого не знали? Машина у него уже давно, но они с Максом либо ездили на развалюхе «Ладе», которую Максу иногда удавалось выпросить у отчима, либо, как и все, на троллейбусах. Ванька скромно одевался, хотя мой наметанный глаз видел, что его шмотки не с местной вьетнамской оптовки. Он никогда не упоминал о мамаше-путешественнице или о том, как много зарабатывает его отец. Даже на моей памяти не было такого, чтоб парень не хвалился – хотя бы вскользь – статусом своей семьи и достижениями родителей. Было ощущение, что он стесняется своего положения и старается не выделяться из компании своих друзей. Больше того – он как будто держался в тени Макса.
– Очень странный тип, – резюмировала Аринка итоги нашей шпионской деятельности.
Мысли об Аринке вернули меня к более практичным делам. Достаю телефон и пишу сообщение Диле. Она отвечает, что да, ей удобно будет со мной встретиться. Забиваем стрелку в той же пиццерии, где я встречалась с несчастной Женечкой. Все дела в этом городе творятся под неусыпным оком Кричащей Башни.
Записка от лже-Аринки, равно как и нитка бус, лежит в сумке, завернутая в маленький пакетик и убранная в отделение, застегивающееся на молнию. У меня было ощущение, что я таскаю с собой как минимум мешок с частями тела. Когда все это закончится, я понятия не имею.
С горем пополам ответив на вопросы преподавательши и получив зачет, я с облегчением сажусь на место. Марька, когда я прохожу мимо нее, шепчет:
– Поздравляю!
Сев на место, понимаю, что я сдала все зачеты и обеспечила себе доступ к сессии. После новогодних праздников нам предстоит сдать два экзамена, а потом – каникулы, почти до конца января. Нас пугали этой сессией с первого дня учебы. Кто ж знал, что пугать нас в эти последние дни года будут совершенно другие события.
Поздравив нас с зачетом и наступающими праздниками, преподша отчалила, а через секунду рядом со мной плюхнулась Марька.
– Как дела?
– Да пойдет, – отвечаю я, осторожно отмеряя эмоциональные тона в тембре голоса.
– Мы тут с группой решили собраться, отметить, так сказать, сессию. Ты с нами?
– Мы ее еще не сдали, эту сессию.
– Это понятно, я про зачеты, ну и праздники вроде как. Мы ни разу еще с группой не собирались.
– Буквально на прошлой неделе мы все вместе ходили на Аринкины похороны. А вчера половина наших была на похоронах Лебедевой. Короткая же у тебя память!
Марька мрачнеет. Лицо становится бездвижным, глаза – и без того синие – превращаются в пару льдинок.
– Вот и хватит похорон. Новый год, допуск к экзаменам – всем хочется повеселиться.
– Мне – нет, – отрезаю я и принимаюсь зачем-то листать тетрадку, давая понять, что разговор окончен.
– Понятно, – отвечает Марька и уходит восвояси.
Мне становится тоскливо от мысли, что с этими людьми мне предстоит учиться еще четыре с половиной года. С одногруппниками, от которых я демонстративно отгораживаюсь стеной. Но что мне оставалось делать – бежать на их вечеринку, серьезно? Даже при самом большом желании я не могла бы себе этого позволить – моя лучшая подруга всего неделю как лежит в земле. Да и надо ли говорить, что и четвертинки этого желания у меня не имелось? Мысленно посылаю к черту Марьку и иже с ней. Плевать. Как-нибудь вывезу.
– Господи, убери эту гадость со стола!
Диля брезгливо отодвигает свою кофейную чашку от бус, которые я высыпала из горсти прямо перед ней.
– Почему гадость-то? – Я аж слегка обижаюсь.
– Ну получается, этот псих снял их с покойницы!
– Ой, да ладно тебе! Просто купил похожие, в любом магазине бижутерии есть такое «жемчужное» ожерелье.
Диля недоверчиво пожала плечами:
– Если этот психопат пишет записки от лица Авзаловой, то что ему стоит откопать ее и…
– Лучше не продолжай!
От ее слов веет могильным холодом, я буквально чувствую, как по плечам проходит озноб и начинают мерзнуть пальцы. Воображение неумолимо рисует полуистлевший труп с белыми паклями, закрывающими то, что осталось от лица, сидящий в свадебном платье за столом в моей кухне. Если я увижу такое, то сама побегу на балкон Башни и брошусь вон.
Диля между тем переключает внимание на записку, вглядываясь и перечитывая ее снова и снова. Рядом лежит вторая – написанная Женечке.
– Слушай, даже паста одинаковая! Ну что ты за дурища, как ты могла пойти на этот балкон, когда знала, что происходит?
– А я, по-твоему, знаю, что происходит? – саркастически отвечаю я.
Мне почему-то приятно от ее «дурищи» и панибратского отношения. Наконец-то передо мной человек, с которым можно не кривляться и манерничать, а называть вещи своими именами.
Мы сидим тут уже почти час и допиваем вторую чашку кофе. Сразу после пар я отправилась в «нашу» пиццерию, дошла пешком минут за пятнадцать. Диляру пришлось ждать еще пятнадцать минут. Она приехала на своей машине – белая «Киа Рио», довольно потрепанная, но все равно девушка на машине в моих глазах всегда смотрится эффектно. Да еще Диля с ее экзотической внешностью и длиннющей косой, перекинутой через плечо на грудь. И именно эту косу сейчас нервно терзают тонкие пальцы сплошь в тонких же золотых колечках.
– Он написал записку Жене, а потом она умерла.
– Мы точно не знаем, что там с ней произошло. Я видела Лебедеву в тот вечер. Она была пьяна в дрыбаган. Может, Радмир что-то сказал ей, может, черти потащили – но не обязательно, что ее кто-то столкнул.
Я осекаюсь, вспоминая силуэт в свете фонаря – белые пряди, розовая куртка. И взмах руки, привет, предназначенный для меня.
– Давай будем действовать как сыщики в детективных романах. – Я пытаюсь придать голосу рассудительность и спокойствие. – Факты таковы: есть некто, кто хорошо знает Аринку и ее жизнь: проблемы, окружение, знает, кто друг, кто враг. Знает манеру общаться и места, где она бывала. Кучу разных деталей, вплоть до розовых ленточек, которые она использовала в качестве закладок! Этот человек был на ее похоронах и видел на ее шее жемчуг. Он знает, где я живу. Он постоянно находится где-то рядом, раз умудрился подбросить записки!
– Ты забыла еще кое-что: он знает не только жизнь, но и ее почерк! Вот от чего мы должны отталкиваться. Может, он взял какую-то ее тетрадь? Может, она давала кому-то лекции или…
– Дневник! – кричу я и тут же зажимаю ладонью рот.
– Что? – Диля подается вперед, и выбившаяся прядка темных волос лезет в чашку с капучино.
– Дашка сказала, что пропал дневник Аринки.
– Что за Дашка?
– Ее сестра.
– Так, может, это она их пишет? Не может смириться со смертью сестренки, нашла дневник, написала всем записки, впечатлительная Женька напилась и полезла на Башню… Или эта Дашка вычитала в дневнике обо всех Аринкиных врагах – а Женька, я уверена, первая в списке, и решила отомстить…
– Ну нет, Дашка на такое не способна!
Я откидываюсь на спинку диванчика, скрещивая руки на груди, и задумываюсь.
Аринкин дневник. Блокнот с золотой рыбкой на обложке. Я хорошо его помню – ведь это я его ей подарила, в один из первых дней учебы. Она не писала там ничего серьезного, я пару раз заглядывала. Расписание. Пометки, короткий список планов: домашка, старостные дела. Комментарии к тратам. Иногда мы там даже переписывались, прямо на страницах – она писала мне вопрос и двигала раскрытый блокнот в мою сторону для ответа. И разумеется, там мелькали и Сластены, и каракатицы, и «покурим», и «не скучай».
– Да, как будто все сходится, – говорю я наконец. – У психа, который пишет нам эти писульки, Аринкин дневник.
– Но как он его взял?
– Да я даже представить не могу, кому могло прийти подобное в голову!
– Давай пока забудем про причину и просто подумаем, кто мог это провернуть. Над мотивами пока не будем ломать голову.
Конечно, проще всех это было сделать Дашке. Обыскать комнату и забрать дневник – да, вполне в ее духе, и бровью не поведет, заморачиваясь на тему нравственности поступка.