– Я потеряла девочек, где они? – сказала я. Он ответил, что отправил их в магазин и они скоро вернутся. Мне стало очень не по себе, внутри все похолодело. Я поняла, что осталась одна с этими взрослыми пьяными людьми.
– Пошли, поможешь мне. Хочу красивую посуду из шкафа достать, – сказал Мазитов и за руку потащил меня в одну из комнат. Кажется, я уже тогда поняла, что происходит что-то нехорошее, и никакую посуду он доставать не собирается и что мне нужно вырваться, кричать и бежать. Но я все еще до конца не верила, что подобное может произойти со мной. Произойти по-настоящему. В тот момент мне казалось, что я смотрю кино.
Он не включил в комнате свет и быстро закрыл дверь, так что я не могу описать, как она выглядела, эта комната. Наверное, это плохо для следствия, что я не знаю, как выглядело место преступления. Кажется, там было большое зеркало, я помню, что в нем отражался свет с улицы, а окно выходило на дорогу, а не во двор, потому что постоянно мелькали фары машин и слышался шум.
Он сразу же прижал меня к себе и впился в мои губы, пытаясь затолкнуть в рот свой мерзкий язык. Я металась и пыталась вырваться. Он буквально протащил меня через всю комнату и повалил на кровать. Тут он оторвался от моих губ, и я смогла закричать – точно не помню, что именно. Вроде бы “помогите” и “отстань от меня”. Но я только услышала, как гости в зале прибавили музыку. Тогда Мазитов рассмеялся, прижимая меня к кровати своим весом.
Я то отбивалась с ненавистью, то умоляла его, плача и говоря, что не надо меня трогать, я еще девственница, что мне очень страшно. Но ему было все равно. Я даже пыталась звать на помощь Авзалову или Настю, надеясь, что они правда ушли в магазин и, может быть, вернулись и помогут мне. Но никто не пришел.
Я в ужасе чувствовала, что он умудрился расстегнуть молнию на моих джинсах и стягивает их, а я никак не могу его остановить, сил отбиваться уже не было. Я чувствовала, как его руки пролезли под свитер, сдвинули лифчик и хозяйничают на моей груди. Кажется, я даже отключилась на секунду, запыхавшись от крика, тяжести его веса и попыток высвободиться.
Я не знаю, нужно ли подробно рассказывать, что было дальше. Думаю, и так понятно. Я чувствовала, как он буквально ломится в меня, и начала орать как резаная, что ему даже все-таки пришлось закрыть мне рот. Он все шептал, что если я успокоюсь, то все будет хорошо, и я почему-то подумала, может, и правда смириться? В следующую секунду меня просто разорвало от боли. Я не могу дальше писать все подробно, и так заставляю себя через силу. Помню, как он ослабил хватку, но мне было уже все равно, я просто беззвучно плакала и смотрела, как на потолке мелькают огоньки фар проезжающих мимо машин. Когда все кончилось, он снова пытался меня поцеловать, но я закрыла лицо руками и замотала головой. Он усмехнулся, погладил меня по голове, но я рыдала и старалась отвернуться от его рук. Наконец он встал и сказал, чтоб я привела себя в порядок в ванной, говорил что-то про полотенца и что я могу сесть с ними за стол, поесть и выпить, если мне захочется. После он вышел из комнаты и громко, перекрикивая музыку, позвал кого-то курить на балкон.
Я судорожно натянула одежду, трясясь, как одержимая, я боялась, что он вернется и все повторится. В каком-то тумане я забежала в кухню, схватила сумку и бросилась к выходу. Мне казалось, я вечность не могла найти свою куртку, что сейчас меня заметят и насильно вернут в комнату. Но никто не вышел в коридор, никто по-прежнему не обращал на меня внимания. Наконец я нашла куртку, взяла обувь и, кое-как справившись с дверным замком, выбежала в подъезд.
Не помню, как доехала до общаги. Я не могла прийти в себя несколько недель. Просто сидела в комнате и никуда не выходила, даже на пары. Я не знала, что мне делать. Если бы я пошла в полицию, то вдруг мне бы не поверили? Кто я и кто Мазитов? Если меня отчислят, то родители этого просто не переживут. Но потом начались убийства.
Теперь, когда я пишу это письмо, Авзалова уже мертва. Возможно, это как-то связано, и я боюсь за свою жизнь. Может, кто-то роет компромат на Мазитова, и он убирает свидетелей. В общем, если со мной что-то случится или я исчезну, это письмо будет доставлено в полицию. Я об этом позаботилась. Надеюсь, этого хватит для возбуждения уголовного дела. В крайнем случае, спросите Настю Нагаеву. Если она к тому времени будет жива, конечно».
Я сворачиваю прочитанное письмо и заботливо убираю в конверт. Жаль, что нельзя вот так же засунуть и убрать туда мои собственные воспоминания.
Несколько дней после этой чертовой вечеринки я не знала, как поднять голову во время пребывания в институте – боялась столкнуться с Мазитовым, Цуркан, даже с Аринкой! Мне было страшно перед первым, стыдно перед второй и обидно перед третьей. Я чувствовала, что меня использовали и подставили, а вовсе не спасли, как утверждала Аринка. Не будь у нее видов на Мазитова, меня вообще не пришлось бы ни от кого спасать.
Я очень хорошо помню ту встречу Аринки и Ани – после выходных, в понедельник. Она налетела на нас в фойе – пары закончились, и мы спустились на выход. Полвуза на нас таращилось, кто-то охал, кто-то ржал, кто-то даже пытался на телефон снимать! Мертвенно-бледная Аня все налетала на Аринку, как щуплый бойцовый петушок, и кричала ей в лицо какие-то обзывательства. Никаких связных обвинений, только ругань: сука, тварь, чтоб ты сдохла и так далее. Но в конце, когда подоспевшие дежурные и мимо проходящие преподы уже оттаскивали Аню, она бросила:
– Скажи своему другу, что я пойду в полицию! В полицию, ясно тебе?
Честно признаюсь, после этих слов я похолодела. Как в тумане, плелась за Аринкой с поля боя и думала только о том, что проблем с полицией мне сейчас вот очень не хватает!
– Да перестань! – отмахнулась Аринка уже на улице. – Какая полиция? И что дальше, за что нас привлекут? Это Мазитов ее трахнул, с него и спрос!
Прошло несколько дней, Цуркан не появлялась, полиция тоже, и я немного успокоилась. В пятницу, спустя ровно неделю после этой жуткой вечеринки, Аринка вновь опоздала на первую пару, и я испытала тяжелое дежавю, когда она торопливо скользнула за парту спустя добрых десять минут после звонка.
– Ты где была?
– Пиво пила! – огрызнулась она и принялась копаться в сумке. Спустя минуту, чуть успокоившись, она зашептала:
– Мазитов, видите ли, на кофий пригласил!
– Что? – Я едва успела опомниться и снизить тон. – Только не говори, что ему снова нужно…
– Не знаю я, что ему нужно, все выяснял, как там Цуркан и нет ли у нас с ней проблем.
– А ты?
– Рассказала, как она налетела на нас в понедельник!
Не на нас, а на тебя.
– Он бы все равно узнал, – добавила Аринка, словно оправдываясь.
– И что он сказал?
Аринка замолчала, задумчиво листая тетрадку, наконец она подняла голову и посмотрела на меня, улыбнувшись. От этой ледяной улыбки у меня по рукам побежали мурашки.
– Он испугался. До чертиков. Орал на меня.
– И чему ты улыбаешься?
Она снова помолчала, глядя на меня как на идиотку.
– Не бери в голову. Настроение какое-то истерическое. Не к добру. – Аринка захихикала и отвернулась.
Глава 27
Вечер застигает меня все на том же месте – в кухне у окна. Пытаюсь читать учебник, но мысли постоянно улетают прочь от экономической теории. Между страницами лежит письмо Ани, я прочитала его раз пять и то и дело переворачиваю стопку страниц, чтобы взглянуть на конверт.
Понятно, что оно не должно попасть в полицию, но с другой стороны, увидев, что ключ пропал, что помешает Цуркан написать новое? И откуда эта дата – первое февраля? Что тогда произойдет? До первого февраля почти месяц, и мне даже не верится, что все мы когда-нибудь выберемся из этой бесконечной темной зимы.
Воскресенье я провела сидя на кухне над учебником экономики. Впервые за время сессии я порадовалась, что она есть. Иногда очень полезно сосредоточиться на решении маленьких задач – отвлекает от больших проблем.
Просыпаюсь задолго до будильника и иду варить кофе. Настолько мне необходимо было отвлечься от тяжелых мыслей, что я даже продумала наряд и приготовила одежду с вечера. Ловлю себя на мысли, что мне это нравится – быть собранной и подготовленной. Я понимаю, что почти не волнуюсь перед первым в жизни экзаменом.
Поставив кофеварку на огонь, иду умываться. Заканчиваю как раз вовремя – кофейная шапка уже поднимается над краями. Выключаю газ, наливаю кофе в чашку и иду с ней в комнату. Мать уже поднялась и ушла на смену: когда она работает с утра, то уходит в шесть.
Устраиваюсь в старом кресле, включаю телик, нахожу музыкальный канал. Пью кофе и листаю новости в соцсетях, постепенно просыпаясь. Радует, что в голове легкие мысли ни о чем. Времени у меня вагон, так что решаю даже позавтракать. Вторую кружку кофе выпиваю, заедая глазуньей.
После завтрака облачаюсь в черное платье-футляр. Вроде строгое и простое, но сидит идеально, обнажает стройные ножки в темных капроновых колготках и заманчиво оттеняет белизну шеи и лица. У платья короткие рукава, открывающие локти, но в институте обычно довольно тепло.
В восемь выхожу из дома. Мысли только об экзамене – прогоняю в голове список вопросов, тут же отвечаю на них списком тезисов. Сама не замечаю, как дохожу до института. Сдаю куртку и иду на третий, к аудитории, где у нас будет проходить экзамен. До него еще целых полчаса, но возле двустворчатых дверей кабинета уже толпится почти вся группа. Здороваюсь и встаю возле стены. Я не взяла с собой ни учебника, ни конспектов – не хочу сейчас судорожно листать тетрадь или книжку, присев на корточки посреди коридора, хотя многие так и делают. Глупость, перед смертью не надышишься.
– О, Настя! – замечает меня госпожа Староста. – Не передумала в первой пятерке заходить? А то тут есть желающие!
Мы распределили очередь накануне в общем чате.
– Нет, – отвечаю.
Марька стоит с букетом цветов, верные помощницы держат коробки с тортом и конфетами – дары для препода в попытке его задобрить.