Наконец экзамен начинается.
Билет мне достается средней паршивости: если первый вопрос я помню хорошо, то второй – почти не знаю. Но когда подходит моя очередь отвечать, мне удается выкрутиться, добавив в свой ответ отвлеченные от билетного вопроса сведения и термины. Препод ставит мне пятерку – на такое я даже в смелых мечтах не рассчитывала. На выходе ловлю удивленный взгляд Марьки. Слушайте, а успевать в учебе не так-то и скучно. Надо будет и к следующему экзамену хорошенько подготовиться.
В коридоре налетают одногруппники: всем интересно, какой билет попался, какие вопросы мне задали, самые предприимчивые даже вычеркивают мои вопросы из общего списка, надеясь таким образом к своему заходу ограничить круг возможных билетов.
Кто-то вытягивает меня из толпы – незнакомая девчонка, кажется, со старших курсов.
– Нагаева? Зайди к Ринат Амирычу. Он тебя ждет.
Что совсем не радует. Кивнув в ответ, делаю вид, что направляюсь в сторону лестницы, но, отойдя на пару шагов от толпы студентов, останавливаюсь.
Итак, буквально два дня назад снова всплыла история Цуркан – по крайней мере, в моей памяти! – как виновник торжества тут как тут. Совпадение? Не думаю. В какую-то секунду подумываю плюнуть и идти домой, проигнорировать посланника, посланницу и их послание. Но потом любопытство все же берет верх.
Спускаюсь на этаж ниже и захожу в деканат. В приемной никого нет, секретаршу где-то носит. Стучусь в правую дверь, выжидаю пару секунд и захожу.
Мазитов стоит у окна, но сразу поворачивается на шум открывшийся двери.
– Здравствуйте, – говорю я. – Вызывали?
– Закрой дверь! – бросает он грубо.
Немного помешкав, подчиняюсь. Начинаю жалеть, что я не послала всех к чертям и не уехала домой.
– Ближе подойди, – говорит он чуть тише и, как мне показалось, ласковей.
Тревога нарастает. Делаю пару шагов от двери к центру кабинета. Он обходит стол и оказывается передо мной. В следующее мгновение хватает меня за плечи и толкает – теперь я прижата к стене, а он нависает сверху, вцепившись в меня, точно коршун в мышь.
– Чего ты добиваешься, а? Чего добиваешься?
– Ничего, – бормочу я, понимая, как внутри нарастает паника.
– Тоже вздумала меня шантажировать? Как твоя Авзалова? Тоже на бюджет захотелось, а?
– Н-нет…
– Ну я ей быстро крылья подрезал, хочешь так же?
– Ринат Амирович, я не знаю, о чем вы! Я никого не шантажирую!
– Приходил твой дружок! Расспрашивать меня вздумал, сученыш! Сказал, что это ты дала информацию и ко мне отправила!
– Какой дружок?
Мазитов не ослаблял хватки, и я чувствовала, что от страха, запаха пота и резких духов вот-вот грохнусь в обморок.
– Не знаешь, кого ко мне отправила? Рыжий заморыш!
Ах ты гад, Суханкин! Ну ты мне за это ответишь!
– Никого я не отправляла! Вы о Диме Суханкине говорите, так он сам собирает всякие сплетни про Аринку, ходит и всех расспрашивает! Я тут ни при чем. Пустите меня!
Он какое-то время изучает меня взглядом, прищурив глаза и скривив губы. Более мерзкой рожи я в жизни не видела. Потом он наклоняется и шепчет мне в ухо:
– А про вечеринки у меня дома и про девочек кто ему рассказал? А? Кто?
Вот это Суханкин! Я явно его недооценивала. Ведь и правда, своими топорными методами практически распутал весь клубок!
Я чувствую дыхание Мазитова на своей шее и боюсь, что он ее вот-вот перекусит.
– Я… я не говорила, – бормочу я, но мне кажется, ему все равно. Его рука отпускает мое плечо и спускается вниз – сжимает грудь, ползет ниже и останавливается на бедре. От неожиданности я даже не пытаюсь вырваться.
– Девочки, девочки, – продолжает шептать он. – Я ведь предупреждал. Я ведь говорил твоей Авзаловой – не вздумайте использовать то, что знаете. Авзалова не послушалась, ты не послушалась… Но я ее наказал. Показать как?
Рука начинает пробираться под платье, и я прихожу в себя.
– Нет! – кричу я и отталкиваю его, но эффект от моего толчка незначительный – это как толкать огромный куль с мукой. – Пустите!
Извиваюсь, пытаясь вырваться, и в какой-то момент мне это удается, но он тут же перехватывает меня за талию и наваливается сзади так, что я под его весом двигаюсь вперед, к столу. Визжу, но визг получается коротким – он зажимает рот ладонью. В фильмах обычно в этот момент жертвы кусают руку, но я, сколько ни щелкаю зубами, не могу добраться до мякоти его мерзкой ладони.
Под давлением его туши падаю лицом на стол, больно ударившись о столешницу. Он прижимает ладонью мой затылок, но рот свободен, и я кричу.
– Помогите! Помогите! Отстань от меня!
В ужасе чувствую, как он раздвигает мне ноги, и понимаю, что я совершенно, абсолютно беспомощна и, сколько ни ори, ни бейся в его руках, вот-вот случится неизбежное.
И тут я вижу кое-что на столе. Из стопки папок выглядывает фиолетовый край ежедневника – яркий, настырный, притягивающий взгляд. Я вижу и черные пружины, которыми он скреплен, и даже хвост золотой рыбки, которая на нем изображена. Аринкин дневник.
В следующую секунду понимаю, что он стаскивает с меня колготки. В панике барахтаюсь, лягаюсь, но хватка не ослабевает. Левой рукой дотягиваюсь до настольной лампы на тяжелой металлической подставке и, собрав силы, бью наугад, закидывая руку за голову.
Он вскрикивает и отшатывается, я тут же взвиваюсь, как пружина, и наконец поворачиваюсь. Мазитов стоит, согнувшись и держась за голову. Бью снова, удар приходится по спине, швыряю лампу и бегу прочь из кабинета.
Уже возле двери чуть не падаю от страха, что она может быть заперта, но нет. Кажется, что вожусь с ручкой нестерпимо долго, но буквально через секунду я уже в приемной. Со всех сил бегу из пустой приемной в коридор, по лестнице, в фойе.
Внизу немного успокаиваюсь, понимая, что вряд ли он будет меня преследовать и тащить обратно прямо посреди института. Но фойе выглядит пустым и страх от пережитого слишком велик. Понимаю, что моя сумочка вместе с номерком и телефоном осталась в кабинете Мазитова, валяется на полу, после того как выпала у меня из рук.
Но у меня нет времени на раздумья. Он может пойти за мной, может приставить мне нож или пистолет к боку – так, чтоб окружающие не заметили, и заставить идти за ним. Заставил же он как-то Ритку выйти из подъезда и пойти на крышу Башни.
Я захожу в гардеробную и иду к куртке, не обращая внимания на вопли технички.
– Я потеряла бирку, потом заплачу за нее.
Она хватает меня за руку, но я резко вырываюсь и бегу из института, одеваясь на ходу.
Морозный воздух немного отрезвляет, но я все еще чувствую, как внутри плещется огромная волна страха. Спускаюсь с крыльца, еле перебирая дрожащими ногами, точно младенец, который едва научился ходить.
Мысли в голове мечутся, как рой ос в потревоженном улье. Пытаюсь сформулировать выводы, но не могу уцепиться ни за одну ниточку, все мои инстинкты – в том числе и инстинкт познания! – направлены сейчас на одну цель – убежать подальше от опасности. Оглядываюсь, проверяя, не идет ли он за мной. Проходя через крошечную институтовскую парковку, слышу, как меня окликают, но я слишком возбуждена, чтобы останавливаться. Мое имя кричат громче, слышу скрип шагов по снегу и останавливаюсь.
Суханкин.
Десять минут назад я мечтала ему врезать, но сейчас даже рада, что он попался на моем пути.
Он между тем подходит ближе и внимательно меня разглядывает. Подозреваю, что сильно взлохмачена, а по щекам размазана тушь, хотя я даже не помню, в какой момент плакала.
– Что с тобой? Тебе плохо? Ты в порядке?
Я вытираю щеки и неожиданно – по крайней мере, осознанно! – начинаю реветь. Он обнимает меня, и, хотя это не вызывает во мне приятных эмоций, я его не отталкиваю.
– Отвезти в больницу? Тебе плохо?
– Все в порядке! Можешь до дома подбросить?
Высвобождаюсь из объятий, но позволяю придержать себя за руку и довести до машины. Как же я рада оказаться внутри старушки «Шкоды», которая домчит меня домой!
Дима садится на водительское кресло и заводит мотор. Ждет, пока машина прогреется.
– Что случилось-то?
За те пять минут, что я пробыла в кабинете Мазитова, я получила слишком много информации, чтобы она удержалась в моем сознании. Это все равно что пытаться унести сушеный горох в потрепанном мешке и не растерять половину.
К тому же Суханкину и так много чего известно, не к Ваньке же идти с этим и не к Радмиру!
– Кажется, это Мазитов.
Он смотрит на меня с непониманием.
– Ваш препод? Что он сделал?
– Убил девчонок! Да, я почти уверена, что это он.
Снова подкатывают слезы, и сколько ни пытаюсь их сдержать, парочка просачивается наружу. Суханкин разглядывает внимательно мое лицо и молчит несколько секунд. Потом опускает голову.
– Я так и знал! Прости, что не предупредил! Он тебя обидел?
– Обидел? Дима, ты слышишь, что я говорю? Он убийца! Я видела у него на столе дневник Аринки! Оттуда он выписывал все слова, копировал ее почерк в записках! Она его шантажировала из-за вечеринок, и он ее убил. Видимо, понравилось! Я читала, что такое бывает. Психопаты входят во вкус и уже не могут остановиться!
– Да, я знаю… Про эти вечеринки. Думаешь, Аринка его шантажировала?
– Уверена! Он мне сам сказал!
Дима не отвечает, трогается с места и выезжает с парковки в переулок, а затем на улицу Ленина. Но едет в противоположную от моего дома сторону. Заметив мой взгляд, говорит:
– Надо решить, что делать, прокатимся пока по городу. А что за записки?
Объясняю в двух словах.
– Какого черта ты сказал Мазитову, что это я тебя к нему отправила?
– Извини. – Он бросает виноватую улыбку. – Он настойчиво спрашивал, как я узнал, что Аринка с ним связана, и я брякнул первое, что пришло в голову.
– Как ты-то узнал про эти вечеринки?
– Они написали. Помнишь, я говорил про объявление в интернете? Обе девочки, которых он изнасиловал, написали мне. Аня Цуркан и вторая, вернее, первая. Наташа, кажется, зовут. Не помню. Козел паршивый! – Он стукает кулаком о руль так неожиданно, что я вздрагиваю. Но да, похоже на правду. Аня явно хотела рассказать о своей боли миру. Только почему просто не пойти в полицию?