– Кстати, я выяснил, что у Мазитова есть квартира в Башне. Там он их и поджидал.
Точно. Как я могла об этом забыть, мы с Ваней встретили его там, когда я нашла бусы. Точно! Все сходится, сомнений у меня больше нет.
– Надо ехать в полицию, – решаюсь я наконец. Суханкин отрывает взгляд от дороги и смотрит на меня.
– Уверена?
Если честно, не особо. Мазитов – мразь, насильник, но психопатом и маньяком-убийцей он не выглядит. Слишком много пороков для одного флакона. Но как сомневаться, если я сама на себе все испытала? Слышала своими ушами?
И черт, я же своими глазами видела Аринкин дневник!
Дима болтает что-то про тварей преподов, которые почуяли власть и думают, что им все можно, но я пропускаю мимо ушей его спич.
Аринкин дневник. А как Мазитов его добыл? Не так-то просто преподавателю проникнуть в квартиру Аринки. Он мог зайти туда на похоронах, но ведь дневник пропал до! Предположим, что он спер его в институте, когда Аринка легкомысленно оставила его на парте или даже забыла в мазитовском кабинете. Но зачем он ему вообще сдался?
И странное место для хранения такой улики – в кабинете на рабочем столе, где его может заметить уйма народу.
Думаю, уткнувшись взглядом в окно.
– Эй, ты меня слушаешь?
– Да, прости. Просто, все это… странно. Куда мы едем?
Я понимаю, что мы проехали всю длиннющую улицу Худайбердина до автовокзала, сделали круг по кольцу и едем уже по проспекту в сторону центра. В сторону Кричащей Башни.
– Да никуда, говорю же, просто колесим.
– Вези меня к дому, у меня где-то лежит визитка следака. Свой телефон я у Мазитова посеяла, позвоним ему с твоего.
Дима не отвечает и прибавляет газ. Наблюдаю, как его рука переключает рычаг скорости. Возле рычага емкость под стакан, заполненная монетами, фантиками и картонными скидочными картами. Вернее, одной. Из свадебного салона.
Чуть поворачиваю голову, пытаясь прочитать.
«Скидка-сертификат на третью покупку». Третью.
Первое платье – Аринке.
Второе – мне. То платье, которое он поджег перед моими окнами. И дневник. Он был у Суханкина. Ему нахрен не нужна никакая информация от Мазитова – он и так все знал. Он просто хотел пробраться в кабинет и подбросить туда Аринкин дневник. Зачем? Чтобы я увидела и оговорила Мазитова?
Чувствую, как начинаю дрожать. Хватит ли смелости выбраться из машины на ближайшем светофоре? Отрываю взгляд от карточки и поднимаю на Диму в надежде, что он ничего не заметил.
Упираюсь прямо в его широкую улыбку. Приторную, зловещую улыбку Аринки-призрака.
– Наконец-то увидела! Насть, мы не едем домой. Мы едем в Башню. Не обижайся, ладно?
Он проносится на красный сигнал, не замедляя хода. У меня нет телефона, он в сумке в кабинете Мазитова. Я мчусь в машине с убийцей. Настоящим убийцей.
Глава 28
Недолгую дорогу до Башни Суханкин молчит, а я слушаю пустоту в своей голове. Пытаюсь припомнить, как спасались герои фильмов, попав в похожую ситуацию, но понимаю, что никаких идей у меня нет. Я не могу тайком набрать номер, написать сообщение, оставить след из хлебных крошек, заточить ногтем шпильку – да и обычной шпильки, не заточенной, у меня нет.
Башня встречает нас угрожающим безмолвием. Отчаянно пытаюсь увидеть хоть какого-нибудь одинокого бомжа у помойки или собачника, но вокруг безлюдно, словно проклятый дом выжигает все живое вокруг себя. Или Башня помогает Суханкину приносить жертвы к своему подножию?
Суханкин поворачивает во двор, и как только машина замедляет ход, я дергаю дверную ручку, но тут же получаю удар кулаком по уху. Звон в голове едва не лишает меня сознания, перед глазами все плывет, и я перестаю чувствовать ноги и руки.
Это дает моему похитителю возможность припарковаться, хоть и небрежно. Когда машина останавливается, я снова пытаюсь выбежать, дверь открывается, но в ту же секунду перед глазами мелькает лезвие ножа, которое через мгновение упирается мне в шею. Сердце начинает неприятно ныть, а по коже бегут мурашки. Я патологически боюсь лезвий, бритв и всего подобного. Инстинктивно пытаюсь отшатнуться, но Суханкин держит меня крепко.
– Двигайся! – командует он. – Только осторожно… Без резких движений, ладно, Насть?
Он переползает на мое сиденье и вместе со мной чуть ли не вываливается из машины.
– Дима, – бормочу я. – Отпусти меня, пожалуйста! Мне очень страшно! Не надо этого делать!
Он толкает меня к подъезду.
– Мне тоже страшно, Насть, – отвечает он, и я слышу в голосе неподдельные ноты сожаления. – Это очень страшный мир, правда? А без нашей Ариночки он и вовсе потерял всякое значение.
Да уж, абсолютно безумен. Мы заходим в подъезд, прижимаясь друг к другу, словно сладкая парочка, Суханкин чуть ли не повисает на мне, пытаясь не отрывать лезвие ножа от моей шеи.
Ни единой души – ни возле дома, ни внутри. Заходим в лифт и поднимаемся на двенадцатый. От панического, животного ужаса ноги меня не держат, но Суханкин резко дергает меня, как только я начинаю оседать.
«Господи, пожалуйста, пусть лифт застрянет и мы не доедем», – мысленно молю я и начинаю плакать. Лифт прибывает на верхний этаж издевательски быстро.
Реву и хватаюсь руками за проход, надеясь прожить еще хоть секунду.
– Дима, умоляю тебя! Я никому не расскажу! Позволь мне уйти! Я не хочу умирать!
Он смотрит на меня удивленно, отпускает и упирается руками в разъехавшиеся двери, чтобы они не закрылись.
– А как же Арина? Ты ее лучшая подруга и нужна ей! Она сама мне сказала! Идем!
Он вытаскивает меня из кабинки и, к моему удивлению, толкает не в сторону балкона, а к одной из дверей на площадке.
– Сейчас, потерпи минуточку, Насть. Скоро все кончится, обещаю! Просто все должно быть по правилам.
Он достает из кармана ключ и открывает дверь.
– Снял ее после Аришкиной смерти, – бросает он, вталкивая меня внутрь. – Так удобнее. После ее смерти меня все равно всегда тянуло в этот дом, так что проще было переехать сюда жить.
Он вдруг смеется:
– Ты не представляешь, за какие копейки тут сдают жилье! А вот Мазитов не сдает свою квартиру. Она ему нужна.
Суханкин проталкивает меня в комнату. Мы в обычной крошечной хрущевке, похожей на нашу – в зеркальном ее отражении. Из мебели – старый диван да стол у стены. Вся стена увешана Аринкиными фотками, на некоторых вижу и себя – рядом с Аринкой. На полу завядшие цветы, еловые ветки, грязные плюшевые игрушки – так вот куда переехал Эмкин алтарь!
– Зачем ты все это делаешь… – шепчу я, потрясенно разглядывая стену.
– Это не я, это Аринка. Для вас она умерла, да и для меня в какой-то степени тоже – я не могу ее обнять, прижать к себе… Но она хотя бы продолжает во мне жить и разговаривать со мной. Она просит меня доделать за нее кое-что. Эта ваша Лебедева, например, – она всегда ее бесила! Прочитал в Аринкином дневнике. Он лежал в ее комнате, и мне очень не хотелось, чтобы он попал в руки Дашки. Эта дура всегда завидовала Аринке, хотя сама и мизинца ее не стоит! Пустышка.
Я забрал дневник и читал его весь день – от корки до корки. А потом она со мной заговорила – я слышал ее голос, клянусь! К тебе она не приходила, не говорила с тобой? Рассказывала о вас всех – о тебе, Максе, Женечке-каракатице. Она просила меня помочь, и я сделал все, что она говорила. Купил себе такую же одежду, какая была на ней, парик, похожий на ее волосы, даже ее духи… Она проявлялась через меня, понимаешь? Хотела написать вам послания…
В день Аринкиных похорон я слонялся здесь, как раненый зверь, мне хотелось сидеть под Башней и выть от боли. Но я пришел сюда и увидел всех вас – вы бухали, ржали и слушали музыку, топча грязными ногами место ее смерти. Сначала мне хотелось просто всех напугать, разогнать. Прыгнуть с Башни вам на головы. И тут в моих мыслях заговорила она. Аринка. Думаю, она и до этого подсознательно мной руководила. Я поехал домой, а вернулся уже с ней. Будучи ей. Она заняла мое место. Мы встретили пьяную Лебедеву – не знаю, какого черта она таскалась возле Башни. Лепетала что-то, что ищет своего парня, которого мы увели. Затащить ее наверх и выбросить через перила было просто.
На следующий день я снял тут квартиру, и Аринка стала говорить со мной чаще. Она хотела видеть тебя, так переживала, что ты о ней забудешь! И не позволяла забыть, так?
Ей не понравилось, что Ритка хочет занять ее место. Мы это исправили. Она очень по тебе скучает. Мы хотели раньше тебя забрать, но тот парень, Ванька, помешал. Когда мы вышли из квартиры, он уже стоял рядом с тобой на балконе, пришлось вернуться назад. Но сегодня-то нам никто не помешает, правда?
– Если ты так любил ее, – решаюсь задать вопрос, который может стать для меня последним, – зачем тогда убил?
– Это не я! – кричит он раньше, чем я успеваю закончить фразу. – Нет! Она сама это сделала, после того как Мазитов ее изнасиловал! Она не выдержала такого пятна!
Он начинает хныкать, а я – посматривать на дверь. Кажется, кроме щеколды, изнутри она больше никак не закрывается.
– С чего ты взял, что она сама прыгнула? – Стоит попробовать заговорить ему зубы, надавить на больное место, выбить из колеи. – Я думаю, это все-таки ты сделал. Не выдержал, что она тебя отшивала все время…
– Это не я, говорю тебе! Это все из-за Мазитова! Он, можно сказать, ее убил! Как еще она здесь оказалась? Она пришла к нему, он изнасиловал ее, а потом она сбросилась с крыши. Потому что не могла жить, будучи такой грязной, опозоренной… Просто не имела права… Не могла… Она же ангел, а он отрезал ей крылья!
Удивленно понимаю, что слышала от Мазитова нечто похожее.
– Но он свое получит. Получит, не сомневайся. Я же подкинул ему этот дневник – главную улику, не так ли? Ты же рассказала следователю про записки? Вот и молодец! Скоро найдут твое тело, нас снова всех допросят, и я вспомню, что приходил к Мазитову и видел у него на столе блокнот, похожий на Аринкин. А кто-то из твоих одногруппников скажет, что сегодня, в день твоей смерти, Мазитов вызывал тебя к себе! Может, нам повезет, и он еще и от сумки твоей не успеет избавиться! На крайний случай покажу следаку, что мне написали те девочки, которых он изнасиловал. Их допросят, и все сойдется!