Чуть не предал анафеме епископ отшельника, и строго- настрого запретил ему впредь якшаться с нимфами, дриадами, сатирами, тритонами.
— А чтобы нашу страну от этой нечисти избавить, — закончил он, уходя в город, — завтра же пришлю из города слуг моих: пусть сведут всю рощу языческую! Пусть погибнет последнее убежище погани нечистой!
И ушел, бормоча угрозы.
Не спалось в эту ночь старому отшельнику. Попробовал молиться — не молится что-то: кручина одолевает. Жаль «отверженных»! Ведь вот, беда какая! Раньше люди им как поклонялись, как чтили, как заискивали! Дарами осыпали. Преклонялись. А теперь — словно мстят за это. Злоба людская неразумная!
И потекли слезы по морщинистому старческому лицу, по склоченной седой бороде. Не выдержал отшельник: вышел из хижины. Глядь — а отверженные, гонимые толпятся вокруг хижины. Фавны стонут. Дриады и нимфы ломают белые руки и рыдают. Хорошо знакомая старику молодая нимфа-мать протягивает к нему своих двух козлоногих близнецов, молит:
— Спаси хоть их-то! Чем они же виноваты? Спаси!
И весь лес загудел:
— Спаси! Спаси!
— Дети мои, дети! — воскликнул старик. — Как спасти-то? Жалко мне вас, да что могу я сделать?
— Спаси! Ты можешь! Тебя новый Бог любит. Ты мудрый. Спаси! Не дай погибнуть. Уведи нас отсюда! Ты можешь…
— Когда так — идите со мною! — крикнул отшельник. — Уйдем отсюда!
И увел их из рощи. Провел к морскому берегу, к бухте. И там, пользуясь глубоким сном рыбаков, усадил их на стоявшие в бухте суда. И подняли они паруса, и ушли, уплыли в море. И никто не знает, что сталось с ними. А утром в Священную рощу явились слуги епископа, и срубили деревья, и свалили их в один гигантский костер, и подожгли. И сгорела тысячелетняя роща. А там, где она была — теперь пустыня. И пересох светлый ручей.
Михаил Первухин МОРСКАЯ ЦАРЕВНА(Из итальянских легенд)
…Вы, конечно, вольны верить или не верить, — это дело ваше. Но мы-то, живущие на Капри, знаем, что это было. Мы и раньше догадывались до истины по многим безошибочным признакам. А потом узналась вся истина. Теперь кто говорит, будто дон Чирилло, священник, бывший исповедником Сальватора, проговорился, а кто ссылается на старого доктора Черио, лечившего Сальватора и будто бы записавшего его показания. Во всяком случае, — мы истину знаем.
Был у нас, на Капри, молодой рыбак без роду без племени, по имени Сальватор Карбоне. Конечно, бедняк, голыш. Но веселый, певун и, правду сказать — очень красивый парень.
Однажды, — а было это в июле 1908 года, — мы потом и дату точно установили, — вышло так, что Сальватору, отправившемуся в море с другими рыбаками, — пришлось на ночь остаться в одиночку на пустынном берегу у входа в Сарацинский грот. Почему так вышло — долго рассказывать. Не стоит…
Ну вот, остался он на берегу. А всего-то берега там, как вы знаете, два десятка квадратных метров. Спереди — море, сзади — отвесная скала «Monte Solaro», «Горы Солнца». Да пещера с внутренним бездонным озерком. Место, надо признать, довольно зловещее и днем, а уж ночью и совсем жуткое. Наши рыбаки испокон веков это место недолюбливают. И грот какой-то угрюмый: совсем не то, что волшебный Лазурный грот.
Вот, едва уплыли другие рыбаки, — Сальватор расположился на берегу, развел небольшой костер и стал варить на его огне уху в захваченном с собою котелке. А покуда уха варилась — принялся тренькать на неразлучной гитаре, да напевать старинную песенку об искателе жемчуга и трех красавицах-сестрах, предлагавших ему свою любовь. Спел, а потом вздумал насвистывать. Ага! Вижу, что вы начинаете догадываться. Еще бы! Ведь даже малые ребята знают, что у моря, да еще ночью, свист — дело весьма рискованное!
Вот, прошло так некоторое время, уха уже закипала. Тут словно кто толкнул Сальватора — оглянулся он, и видит: в двух шагах от него, при выходе из пещеры, стоит на камне молодая женщина. И что его поразило — так это даже не ее неожиданное появление в таком месте, а ее одежда, если только можно еще назвать одеждой то, что на ее теле было… Высокая, стройная, с телом белым, как морская пена, — она имела на себе только два странных щитка из нанизанных на нити жемчужин (эти щитки прикрывали ее груди), да юбку, если только это еще можно назвать юбкой. Попросту говоря, был на ней чеканный золотой с разноцветной эмалью пояс, а от пояса вниз шли длинные нити с жемчужинами, алмазами и рубинами, лишь здесь и там прихотливо сплетавшиеся кружевным узором. На шее было ожерелье из массивных золотых монет, на гордой головке — диадема обручиком, с большим алмазом впереди. А целая грива золотистых волос прикрывала ее нагие плечи и спускалась на спину ниже пояса.
Что должен был подумать при появлении этой странной красавицы Сальватор? Во всяком случае, ему и в голову не пришло видеть в этом нечто сверхъестественное: подумал, что это какая-нибудь эксцентричная «форестьерка» (иностранка), скорее всего — русская или американка.
Смутил его костюм. Но, опять-таки, мало ли какие фантазии приходят в голову забирающимся на Капри иностранкам. Вот, сколько местные власти бились, чтобы убедить молоденькую княжну Горчакову не показываться на народе в костюме французского зуава?!
Покуда Сальватор разглядывал странную красавицу, — та подошла, спокойно опустилась почти рядом с ним на камень и осведомилась, — зачем он варит рыб. Получив соответствующий ответ и приглашение, — сказала:
— Так вы, земные, сырой рыбы не едите?
А попробовав, — нашла, что это вкусно. Как будто никогда не пробовала вареной пищи вообще…
Жадно глядевшего на пришелицу Сальватора привлекала и ее несказанная красота, а еще больше — то богатство, которое она имела на себе в виде украшений: ну, пусть, может быть, эти перлы и алмазы — подделка. Но ведь одно ожерелье из золотых монет с подвесками — целое состояние для бедного человека. А браслеты? А перстни, бронею заковавшие ее пальцы? А пояс с привешенным к нему на золотой цепочке веером?
Ну, а потом примешалась и другая мысль: женщина, по существу — нагая с головы до пяток, и в пустом месте, и совершенно безоружная. И случись что — кричи, не кричи, — никто на помощь не придет. А сидит, словно не понимая своего положения, и словно дразнит своею наготой, своей красотой и своей беспомощностью…
Глухо вымолвил:
— И как это вы, синьорина, не боитесь? Долго ли до греха?!
Как будто удивилась. Задумалась на мгновенье. Весело засмеялась.
— А кого же мне бояться? Земных тварей, что ли?! Да у меня и охрана есть! Сторожей имею.
— Каких? — заинтересовался Сальватор. — Собак, что ли, при себе держите?
— Морских собачек! — небрежно ответила красавица. — Хочешь видеть? Вон одна…
В морских волнах, тихо катившихся к скалам, плавало, извиваясь, колоссальное веретенообразное тело с зубчатой спиной. Чудовищно уродливая голова величиной с бочку поднималась над водой на высоте сажени, и два странно выпуклых глаза величиной в большую тарелку мертвым взором глядели на него, Сальватора.
— Н-не надо. Не надо! — выдавил из себя Сальватор, почтя теряя сознание.
Красавица махнула рукой, и чудовище исчезло. А Сальватор припал к фляжке с вином и пил, пил, покуда красавица не отняла у него сосуд.
Взошла поздняя луна, и была она красна, как кровь, и диск ее казался непомерно огромным. И было что-то зловещее в ее свете. Но странно — этот зловещий свет все же разгонял тяжкие чары, навеянные на Сальватора созерцанием «Морской собаки». И как-то возвращал к обыденной жизни.
Осмелев, Сальватор сказал:
— Верно, синьорина, у вас отец очень богат. Такое ожерелье тысяч пять стоит!
— Я сама его смастерила! — ответила красавица. — Тут поблизу на дне морском лежит старый испанский галеон с золотом. Я подобрала несколько монет…
— Так вы таки нашли «испанское золото»? — задохнулся Сальватор. — Мадонна. Вот бы мне такое счастье!
— Разве у вас мужчины носят ожерелья? — удивилась красавица. — Странно. Но если хочешь, возьми эту игрушку себе. Мне она уже надоела!
— Мадонна! — опять задохнулся Сальватор, беря дрожащими руками золотое ожерелье и перебирая его монетку за монеткой. — Мне? Мадонна? Да я собственной баркой обзаведусь. Дом куплю… Если только хватит, впрочем…
— Хочешь, я тебе еще несколько пригоршней монет дам? Их так много на дне. И никому они не нужны…
— Синьорина!
— Хорошо. Но… повесели меня! Спой песню. Сыграй на своем инструменте. Расскажи, как вы, земные, живете. Да сядь поближе ко мне. От тебя идет теплота, а я зябну. Отчего ты дрожишь? Разве и тебе холодно?
И она обвила его своими белыми, как кипень, руками, и прижалась к его груди своею грудью, и глядела ему в глаза, и целовала его.
А потом стало светать. И красавица поднялась с гальки, служившей им брачным ложем, и пошла ко входу в пещеру. Остановилась. Шепнула:
— Ровно через месяц. И смотри — никто в мире не должен знать. И еще: ни о кем я делиться тобою не могу. Ты — мой, и только мой! Понимаешь?
Исчезла. А через несколько минут издали донесся скрип весел в уключинах: ночь прошла, и рыбаки, товарищи Сальватора, плыли, чтобы забрать его на ловлю.
Когда Сальватор, считавшийся голышом, неожиданно отправился в Неаполь, и потом, вернувшись, купил парусную лодку, снасти, купил участок земли с виноградником, — все мы были в полном недоумении. Правда, Сальватор уверял, будто деньги ему оставила в наследство, умирая, старуха-тетка. Но какая там у дьявола тетка?! Ведь он же был подкидыш!
А тут, кстати, кто-то видел, как он менял в Неаполе старинные золотые монеты. Ну, и решили добрые люди, что Сальватору посчастливилось найти клад цезаря Тиверия. И многие кинулись в развалины дворца цезаря, но ничего не нашли. Долго бегали следком за Сальватором. Но и из этого ничего не вышло: кому же могло в голову прийти, что золото и драгоценные камни ему дает таинственная обитательница Сарацинского грота?