— И что вы будете делать, когда победит тьма? — спросил он, его голос был спокоен, но в нем звучало предупреждение.
— Найду свою гармонию в этом тёмном мире, господин инквизитор. А вы?
Крид молчал. Он не знал ответа. Он видел в себе зверя, которого кормил местью и гордыней. И он не знал, сможет ли он его усмирить, сможет ли найти свою гармонию в этом безумии. Дождь продолжался, смывая пепел и забытые грехи. Игра продолжалась, но теперь ему и правда было интересно.
Дождь барабанил по обломкам черепицы, превращая ночную тишину в монотонный, гнетущий ритм. Внезапно Крид заговорил, его голос — холодный и спокойный — прорезал ночную тишину:
— Назови своё имя. Негоже обращаться к собеседнице «эй ты, чёртова ведьма».
Его улыбка была короткой, почти незаметной, но в ней читались ирония, вызов и скрытая угроза.
Ведьма ответила не сразу, выдержав паузу, наполненную искусственным испугом:
— А разве можно говорить инквизитору своё имя?
Крид усмехнулся. Он понимал, что она скрывает истинные эмоции за маской притворного страха.
— Ты же не демон?
Ведьма снова замолчала, на этот раз в её молчании слышались раздумья, расчет и нечто ещё, неуловимое для Крида. Наконец, её голос прозвучал спокойно, без эмоций:
— Катарина…
— Что ж, за знакомство! — Крид достал из-за пазухи небольшую чарочку с темной жидкостью и протянул ей. — Это взвар, собранный в лесах Сполето. Может, согреет в этот холодный вечер, а то простудишься ещё, а мне потом лечи. Пей! — приказным тоном рыкнул инквизитор.
Аромат трав и специй прорезал тяжелую тишину ночи. Это был не просто жест знакомства. Игра продолжалась, они будут пытаться вычислить друг друга, искать слабости. И неизвестно, кто одержит в ней верх.
Глава 9
Неаполь. Имя, когда-то вызывавшее образы солнечного света, теперь рождало лишь мрак. Город, раскинувшийся на берегу бурного моря, когда-то пылавший жизнью, ныне представлял собой бескрайнее поле разрушения, залитое полумраком и пропитанное привкусом ржавой стали и разложения. Воздух, тяжелый и душный, словно дыхание трупа, проникал в легкие, оставляя горький привкус металла и гнили. Солнце, бледное и бессильное, словно само испугалось царившего здесь ужаса, уже скрылось за горизонтом, оставляя после себя только бескрайний мрак, в котором шептали призраки былых времён. Виктор Крид, его лицо, выражало лишь холодное безразличие к этой ужасающей картине разрушения. Рядом, дрожа от холода, стояла Катарина. На языке Виктора оставался привкус стали – горькое напоминание о бесконечной резне.
Бывшие величественные соборы теперь стояли разрушенными скелетами, их росписи и фрески изуродованы, превращены в ужасающие гротески. Древние дворцы, когда-то символы богатства и роскоши, теперь были разорены и осквернены. Улицы, когда-то шумевшие от жизни, теперь были завалены останками людей и животных, перемешанными с осколками фресок и мозаики. Даже море, когда-то ласково омывавшее берега города, теперь казалось безразличным к страданиям, его волны напоминали бесчувственные ладони, в отчаянии молящие о помощи. Всё это создавало атмосферу ныне забытого богом города, заточенного в когти смерти. Привкус стали на губах Виктора усиливал ощущение холодной, зловещей жестокости, с которой была совершена вся эта резня.
— Они и правда прошлись по Италии огнём и мечом, — прошипел Виктор, его голос, охрипший от веков, звучал как скрежет металла. Привкус стали подтверждал его слова, словно сам город пытал его своим мрачным вкусом.
Катарина, прижав руки к груди, только кивнула, ее глаза были расширены, заполнены бездной ужаса, пропитанной темной энергией. Ее шепот был едва слышен: «Они… истребили их всех. До последней искры мимолётной жизни. Даже демоны оставляют следы большего милосердия… но они… оставили лишь пустоту… и вкус стали… и что-то еще… что-то темнее… что-то… нечеловеческое…».
Они двигались вперед, спотыкаясь о осколки бывшего великолепия. Виктор крепче сжал рукоять меча, чувствуя дуновение смерти вокруг.
И вдруг, из черных глубин разрушенного города донесся слабый, едва слышный шум… шум, заставляющий кровь стынуть в жилах… шепот крыльев… и что-то еще… холодное дыхание самой тьмы чьи врата были распахнуты ангелами разорившими город.
Виктор медленно провел пальцем по лезвию, проверяя остроту. Это не был простой меч, а оружие, пропитанное столькими веками крови и магии, что оно уже само излучало мрачную энергию жнеца и пожирателя душ. Он спокойно, с холодной сосредоточенностью воина, сфокусировал на кончике лезвия магическую энергию света, создавая сгусток чистейшего сияния, который напоминал блеск мерцающего драгоценного камня в руках дьявола.
Этот свет, однако, был не символом надежды, а холодным, рассветным лучом, прорывающимся сквозь вечный мрак. С чудовищной точностью, он направил его в темный закуток, в ту самую глубину руин, где слышался шепот и шевеление крыльев.
Последовавший за этим рёв был похож на смертельный крик обиженного зверя, смешанный с пронзительным визгом и торопливым бегством. Не один звук, а настоящая симфония ужаса.
— Что это было? Девв Мария меня защити... — спросила ведьма, ее голос дрожал.
Виктор повернулся к ней, его лицо было невозмутимо, хотя в его глазах играл холодный огонёк любопытства. Его ответ был спокоен, но пропитан тем же мраком, что и сам Неаполь:
— В этом городе темнота всегда находит себе новые уродливые формы. И теперь нам предстоит выяснить, какую из них она выбрала сегодня.
Он медленно подошёл к закутку, его меч, по-прежнему излучающий бледное сияние, освещал им путь.
Из тьмы вырвалась тварь — кошмар, сотканный из гнили и костей. Тело, отдалённо напоминающее льва, было покрыто гниющей плотью, изъязвлено и испещрено струпьями, из которых сочилась чёрная, густая жидкость. Задняя часть туловища переходила в толстый хвост, ощетинившийся кривыми, сломанными шипами, словно иголки давно покинутого ежа. Огромное жало на конце хвоста мерцало зловещим желтоватым светом. Вместо гривы — колыхались мерзкие щупальца, похожие на извивающихся червей, с присосками на кончиках, постоянно ищущие за что зацепиться. Лицо, хотя и человеческое в своём изначальном виде, было искажено до ужаса: растянутая пасть с рядами острых клыков, глаза, пылающие адским огнём, и длинный, тонкий язык, вылезающий из пасти, словно червь, оставлял за собой следы липкой слизи. Запах был невыносим — тухлая плоть, кровь и что-то ещё, неизъяснимо мерзкое, запах самой смерти. Тварь набросилась на Виктора и Катарину; её движения были быстрыми и резкими, непредсказуемыми, как удар ядовитой змеи.
Крид отбивался мечом, но тварь оказалась слишком быстра, слишком сильна. Осознав безысходность ситуации, Катарина сделала глубокий вдох. Её лицо исказилось от напряжения, кожа покрылась синеватой вязью прожилок, из глаз брызнули слёзы — не от страха, а от колоссального усилия. Она подняла руки, и из них вырвался поток тёмной энергии, густой и липкой, словно сама тьма. Эта энергия обволакивала тварь, впиваясь в её плоть и сжигая изнутри. Катарина кричала не от боли, а от напряжения; её тело корчилось от невыносимого усилия, но она не останавливалась. Она вложила в этот поток всю свою магическую силу, всю свою жизненную энергию. Когда тёмная энергия иссякла, Катарина опустилась на колени, бледная и измождённая, словно выжатый лимон, но живая. От твари осталась лишь кучка тлеющих костей. Она тяжело дышала, чувствуя, как из неё буквально вышла вся сила а с ней и почти весь дух, но в её глазах горел триумф победы, купленной ценой страшной усталости и жизненных сил. И теперь ей понадобится время, чтобы восстановиться, но она всё ещё была жива и это главное.
Не умолкающий дождь, словно плач города, смывал кровь и грязь с улиц разрушенного Неаполя. Но он не стирал следы ужаса, не изглаживал память о бесчисленных смертях. Виктор Крид, спокойный и невозмутимый, как статуя, поднял Катарину; её тело болталось, как тряпичная кукла. Без единого слова, без лишних жестов, он посадил её себе на плечо, словно охотник несёт очередную добычу.
Его меч, всё ещё наполненный магией света, излучал бледное, холодное сияние, прорезая мрак и отбрасывая длинные, колышущиеся тени. Эти тени казались живыми, но Виктор шёл вперёд, не оглядываясь. Его шаги были ровными, уверенными, размеренными.
Дождь стучал по его плащу и пытался проникнуть под рясу, но он не чувствовал холода. Его лицо было невозмутимо, взгляд пуст, как у мертвеца, но в глазах горел не страх, а холодная, сверкающая целеустремлённость. Он был не просто воином, он был инструментом, и слугой кардила... По воле её...
Катарина, лежащая на его плече, была бледна, как полотно. Её дыхание было слабым, почти неслышным, но она была жива. И ему было этого достаточно.
Они шли мимо разрушенных зданий, мимо куч обломков, мимо раскиданных костей. Каждый шаг был шагом по грани между жизнью и смертью, но Виктор не сбавлял темпа. Его меч освещал путь, прорезая мрак, словно плотную ткань.
Дождь продолжался.
Проливной дождь хлестал по руинам Неаполя, смывая кровь и грязь, но не стирая следы ужаса. Воздух, пропитанный запахом разложения и металла, стал ещё тяжелее, ещё гуще от влаги. Осколки фресок и мозаик, изуродованные до неузнаваемости, лежали на земле, перемешавшись с останками людей и животных, уже наполовину скрытыми под слоем грязи и воды. Кости, белые и хрупкие, выглядывали из-под слоёв размытой земли. Стены зданий были изрезаны глубокими ранами, проделанными ангельскими мечами с жуткой, математической точностью. В провалах между обломками зданий мелькали тени, и из трещин в земле выступали корешки и корни деревьев, словно кости мёртвых, пробивающиеся сквозь разбухшую от влаги землю. В воздухе висела пыль, смешанная с частицами разбитого камня и какого-то неизъяснимо мерзкого порошка, возможно, остатков ангельской магии. Даже море, омывающее берега города, казалось заражённым мраком — его воды были тёмными и бурными, а волны с беспощадной жестокостью бились о разрушенные причалы, вызывая глухой, почти нечеловеческий стук, словно сердце умирающего города. Раскаты грома, глухие и угрожающие, прокатывались над городом, перемежаясь с яркими вспышками молний, освещающими на мгновение ужасающую картину разрушения. Над всем этим стоял пронзительный плач дождя, перемежаемый жуткими, пронзительными криками, завываниями диких гулей, одичавших без руки своего неживого хозяина. Они рыскали между руинами, их голоса добавляли ещё один слой ужаса к и без того ужасающей картине разрушения, придавая ей оттенок первобытного кошмара. Изредка молнии пронзали мрак, освещая на мгновение кошмарные детали разрушенного города, прежде чем снова погрузить его в бездну тьмы. И на фоне всего этого безумия, на самом высоком из уцелевших зданий — полуразрушенной башне из тёмного, почти чёрного камня, когда-то бывшей частью величественного дворца, — виднелся силуэт безумно смеющегося горбуна. Его пронзительны