— Виктор, — прошептала Мирабель, когда его пальцы скользнули внутрь неё, — я хочу тебя… всего тебя…
— Ты уверена? — спросил он снова, хотя его собственное тело практически кричало от желания.
— Абсолютно, — ответила она, раздвигая ноги в недвусмысленном приглашении.
Виктор устроился между её бёдер, опираясь на локти, чтобы не давить на неё всем весом. Их взгляды встретились и не отрывались друг от друга, когда он медленно, осторожно вошёл в неё.
Мирабель вздрогнула и на мгновение напряглась от боли, и Виктор замер, позволяя ей привыкнуть к новым ощущениям.
— Всё в порядке? — спросил он мягко.
— Да, — выдохнула она, расслабляясь. — Просто… дай мне минуту.
Виктор ждал, целуя её лицо, шепча ласковые слова, поглаживая её бока и бёдра. Постепенно напряжение ушло из её тела, и Мирабель сама двинулась навстречу ему, давая понять, что гот
ова продолжить.
Их движения были медленными, осторожными поначалу, но постепенно становились всё более уверенными, гармоничными. Тела двигались в едином ритме, как будто они всегда знали друг друга, всегда были единым целым. Мирабель обвила ногами его талию, притягивая глубже, а её руки скользили по его спине, оставляя лёгкие царапины — следы от ногтей, которые Виктор будет с нежностью рассматривать на следующее утро.
Звёзды, море, свечи, песок — всё слилось в единый калейдоскоп ощущений, центром которого была Мирабель — её глаза, её губы, её тело. Виктор чувствовал, как нарастает волна внутри него, но старался сдерживаться, желая продлить это невероятное единение.
Мирабель была менее опытна в контроле — её дыхание становилось всё более прерывистым, движения — более отрывистыми, неровными. Виктор почувствовал, как она начинает дрожать под ним, и скользнул рукой между их телами, находя ту точку, что раньше уже дарила ей удовольствие.
— Виктор! — воскликнула Мирабель, выгибаясь навстречу его прикосновению. Её тело содрогнулось в экстазе, и внутренние мышцы сжались вокруг него в ритмичной пульсации, которая стала последней каплей и для него.
— Мирабель, — прошептал он, целуя её в последний раз, прежде чем собственный оргазм накрыл его, заставляя забыть обо всём — о прошлом, о будущем, о вечности, которая ждала его впереди. В этот момент существовало только настоящее — эта ночь, это море, эта женщина.
Они лежали рядом, тяжело дыша, глядя на звёзды. Виктор притянул Мирабель к себе, и она положила голову ему на плечо, вздыхая с удовлетворением.
— Ты в порядке? — спросил он, поглаживая её волосы.
— Лучше, чем когда-либо, — ответила она с улыбкой в голосе. — А ты?
— Я… — Виктор запнулся, пытаясь подобрать слова, которые могли бы адекватно описать то, что он чувствовал. — Я счастлив, Мирабель. По-настоящему счастлив, как не был уже… очень давно.
Она приподнялась на локте, вглядываясь в его лицо в мерцающем свете свечей.
— Знаешь, — сказала она задумчиво, — в твоих глазах иногда появляется такое выражение… словно ты видел вещи, которые никто из нас даже
— Кто вы на самом деле, Виктор?
Вопрос застал его врасплох, хотя он должен был ожидать чего-то подобного. Мирабель была слишком умна, чтобы не заметить странностей в его рассказах о себе, несоответствий, которые он не всегда успевал отследить.
— Что вы имеете в виду? — осторожно спросил он.
— Ты говоришь о далёких странах с точностью очевидца, но некоторые детали, которые вы упоминаете, относятся к событиям столетней давности, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Читаешь древние языки, которые сейчас знают лишь немногие учёные. Рассказываешь об исторических фигурах так, словно лично их знали. И иногда… — она замялась, — иногда твои глаза кажутся намного старше вашего лица.
Виктор молчал, не зная, что ответить. Часть его хотела солгать, придумать какое-то правдоподобное объяснение, как он делал бесчисленное количество раз за свою долгую жизнь. Но другая часть, та, что была освобождена в Храме Врат, жаждала честности.
— Если я расскажу правду, — произнёс он наконец, — ты, скорее всего, не поверишь мне. Или, что ещё хуже, испугаешься и не захотишь больше видеть меня.
Мирабель взяла его за руку, и этот простой жест был полон такой теплоты, что Виктор почувствовал, как что-то внутри него тает, рушится последняя стена, которую он воздвиг между собой и миром.
— Попробуй, — мягко сказала она. — Я многое повидала и о многом читала. Возможно, ваша правда не так уж невероятна, как вам кажется.
И Виктор рассказал. Не всё сразу, но достаточно, чтобы она поняла его истинную природу — о его долгой жизни, о Даре Теней, о том, как он веками скитался по миру, наблюдая взлёт и падение цивилизаций. Он говорил осторожно, готовый в любой момент остановиться, если увидит в её глазах страх или отвращение. Но видел лишь интерес, сочувствие и что-то ещё, чему не решался дать название.
— И недавно, — закончил он, — природа моего бессмертия изменилась. Я был освобождён от контроля существа, даровавшего мне его, и вернулся к своему истинному предназначению — быть хранителем равновесия между мирами. Я всё ещё не могу умереть окончательно, но теперь это не проклятие, а ответственность. И, что ещё важнее, я снова могу чувствовать — по-настоящему, полно, без той отчуждённости, которая преследовала меня веками.
Мирабель слушала с удивительным спокойствием, не перебивая, лишь иногда задавая уточняющие вопросы. Когда Виктор закончил, наступила тишина. Ночь была тёплой и безветренной, звёзды ярко сияли на чёрном бархате неба, а издалека доносился шум прибоя.
— Ты мне не веришь, — произнёс наконец Виктор, глядя на неё с болезненным ожиданием.
— Нет, — покачала головой Мирабель. — Я верю тебе.
— Почему? — удивился он. — Большинство людей сочли бы меня сумасшедшим или лжецом.
Мирабель улыбнулась, и её улыбка была полна нежности, которую Виктор не ожидал увидеть после такого признания.
— Потому что, — сказала она, — в моей семье из поколения в поколение передаются истории о хранителях равновесия, о Дарах Теней и о великой битве, которая произошла в начале времён. Мой отец не просто торговец книгами — он хранитель знаний, как и его отец до него, и его дед, и так далее, уходя корнями в глубокую древность.
Виктор смотрел на неё в изумлении, не в силах поверить в такое совпадение.
— Ты… ты потомок одного из первых хранителей? — выдохнул он.
— Если верить семейным преданиям, да, — кивнула Мирабель. — И я всегда чувствовала, что моя судьба каким-то образом связана с этим наследием, хотя не знала, как именно. А потом появился ты — человек, чьи глаза помнят века, чьи знания не могли быть получены за одну жизнь. И я почувствовала… связь. Словно мы знали друг друга всегда, словно наша встреча была предопределена.
Виктор протянул руку и осторожно коснулся её лица. Этот простой жест был полон такой нежности, что у Мирабель перехватило дыхание.
— Я тоже это чувствовал, — сказал он тихо. — С первого дня, с первого взгляда. Словно что-то внутри меня узнало тебя, откликнулось на твоё присутствие. Но я боялся признаться в этом даже самому себе.
— Почему? — так же тихо спросила она.
— Потому что я боялся… боюсь потерять тебя, — ответил Виктор с болезненной искренностью. — Я буду жить веками, а ты…
Мирабель взяла его руку и крепко сжала её в своей.
— Мы все когда-нибудь умрём, Виктор. Даже те, кто живёт обычной человеческой жизнью, теряют близ
— Ты будешь жить, — твёрдо сказала Мирабель, сжимая его руку. — Потому что в этом твоё предназначение. Потому что мир нуждается в тебе. И потому что я буду жить в твоей памяти, в наших детях и внуках, в деле, которому мы посвятили свою жизнь.
Виктор кивнул, не в силах говорить из-за комка в горле. Он знал, что она права, и это знание было одновременно утешением и бременем.
Полвека спустя
Мирабель умерла следующей весной — тихо, во сне, не испытывая боли. Виктор сидел рядом с ней всю ночь, держа её руку, чувствуя, как уходит жизнь из её тела, и каждый удар её сердца отдавался в его душе эхом вечности.
Похороны были простыми и красивыми, как и вся её жизнь. Пришли дети и внуки, друзья и ученики — все те, чьи жизни она затронула своей мудростью и добротой. Виктор держался стойко, произнёс трогательную речь и принял соболезнования с достоинством. Но когда все разошлись, и он остался один у свежей могилы, его горе нашло выход.
Он рыдал, как не рыдал никогда в своей долгой жизни — даже в те далёкие дни, когда только обнаружил своё бессмертие и осознал, что обречён наблюдать смерть всех, кого любит. Тогда его горе было абстрактным, теоретическим. Теперь оно было реальным, конкретным, пронзительным в своей непосредственности.
Когда слёзы иссякли, он ещё долго сидел у могилы, наблюдая, как солнце клонится к закату, окрашивая небо и море в огненные цвета. В этот момент он почувствовал странное спокойствие — не отсутствие боли, но принятие её как части своего существования, своего пути.
— Я буду жить, любовь моя, — прошептал он, касаясь прохладного камня надгробия. — Как ты и хотела. Ради тебя, ради наших детей, ради равновесия. И когда-нибудь, когда моя миссия будет завершена, я надеюсь найти тебя по ту сторону всех миров.
Прошло пять лет после смерти Мирабель. Виктор продолжал жить на вилле ди Сальваторе, поддерживая её традиции как центра знаний о равновесии между мирами. Он не замкнулся в своём горе, как можно было бы ожидать, а напротив, с новой энергией посвятил себя миссии, которую разделял с Мирабель и её отцом.
Однажды осенним вечером, когда он работал в библиотеке, сортируя недавно приобретённые манускрипты, прибыл неожиданный посетитель.
Служанка Мария, единственная, кроме Виктора, постоянная жительница виллы, объявила о приходе странного гостя.
— Синьор, — сказала она, с некоторым беспокойством, — там человек, который хочет видеть вас. Он не назвал имени, только сказал, что пришёл издалека и что дело касается равновесия.