(Вздыхает.) И Никитушкины грешки. Да и мой… Мой грех. Я ведь не распознал виновника…
ГРИША. И дяди Кости.
ПОРФИРИЙ (смеется). Ох, правда, едва не забыл дядю Костю.
Пауза.
ГРИША. Принесение животных в жертву всегда мне казалось жестоким обычаем.
ПОРФИРИЙ. А резать животных, чтобы потом поесть?
ГРИША (пожимает плечами). Печальная необходимость. Впрочем, вы не едите убитых животных.
ПОРФИРИЙ. Не ем.
ГРИША. В школу возьмут с судимостью?
ПОРФИРИЙ. Вот, нашли отчего беспокоиться! Да у нас полпоселка сидело! Дети вас только уважать будут, особенно мальчики.
ГРИША. Так ведь и расстрелять могут! За убийство-то!
ПОРФИРИЙ. Ах, и отстали же вы от жизни, друг мой! Не могут, теперь не могут! Получите вы семь лет. Выйдете менее чем через пять. Не скрою, Григорий Глебович, жизнь в исправительно-трудовых учреждениях — не сахар. Там, увы, можно и алкогольную продукцию раздобыть, тот же одеколон… Пили когда-нибудь одеколон?
ГРИША (грустно). Пил ли? Я люблю одеколон.
ПОРФИРИЙ. И алкоголь, и, не стану от вас таить, кое-что, как бы это выразиться… посовременнее. Но вы не станете этого делать, Григорий Глебович, ручаюсь вам. Вы совершенно бросите пить, займетесь трудом, нетяжелым, увлечетесь даже, откроете множество способов сделать его интереснее, а в свободное время… Григорий Глебович, вы умеете играть на флейте?
ГРИША. Да, на этой… на поперечной, я одно время играл на блок-флейте…
ПОРФИРИЙ. Помяните мое слово: в симфоническом оркестре музицировать будете.
ГРИША. Кому нужны в колонии симфонические оркестры?
ПОРФИРИЙ. А кому вообще нужны симфонические оркестры, Григорий Глебович?
ГРИША. Мне будет трудно там спать, я храплю.
ПОРФИРИЙ. Избыточный вес. Уверяю вас, сгоните.
ГРИША (помолчав). Что будет, если я откажусь?
ПОРФИРИЙ. Ничего не будет. Отправитесь вслед за, извините, товарищами-козлами, невозможно вам тут оставаться, Григорий Глебович, пить станете, печень сделается у вас вот такой! Чертей гонять приметесь, да и покойный Евсей, уж поверьте, вас не оставит, каждую ночь являться к вам будет, а там и ручки на себя… И найдут вас однажды с перерезанными венами, или горлом, или таблеточек примете успокоительных, или еще глупость какую над собой совершить догадаетесь…
ГРИША. И записочку.
ПОРФИРИЙ. Да. И записочку.
Пауза.
Вдруг Порфирий обнимает Гришу. Посидишь пять лет, выйдешь, и вина твоя будет искуплена. (Останавливается.) Искуплена. Искуплена.
ГРИША. Искуплена.
ПОРФИРИЙ. А остальные так и будут жить с этим. Козлы.
Пауза.
ГРИША. Порфирий, я согласен.
Эпилог
Никита и Порфирий.
НИКИТА. Дяде Грише дали семь лет и меньше чем через пять выпустили… Он получил государственную квартиру, не пьет, бреется каждый день и провожает из школы Марьиванну, учительницу…
ПОРФИРИЙ. Марию Хуановну, Никитушка, преподавателя уругвайского языка.
НИКИТА. Дядя Костя теперь изготавливает омолаживающий табак.
ПОРФИРИЙ. То-то, смотрю, он помолодел…
НИКИТА. А доктор мой?
ПОРФИРИЙ. Доктор Шпиллер поехала на стажировку, да так и обосновалась во Франции.
НИКИТА. А про козлов про тех — про Губошлепа, Лифчика, Князя — мы больше не слышали.
ПОРФИРИЙ. Пошли к черту!
НИКИТА. Да. Пошли они к черту, козлы!
Русский и литературадрама в двух действиях
КСЕНИЯ НИКОЛАЕВНА, хозяйка пельменной, глава местного законодательного собрания, мать Верочки
РУХШОНА (РОКСАНА) ИБРАГИМОВА, работница пельменной
УЧИТЕЛЬ (СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ), учитель русского языка и литературы
ВЕРОЧКА ЖИДКОВА, его ученица (только голос)
ПАРИКМАХЕРША, другая его ученица
ОТЕЦ АЛЕКСАНДР, священник
РУКОСУЕВ ЕГОР САВВИЧ, судья
ЦЫЦЫН ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ, глава местного самоуправления
САЕВЕЦ, молодой сотрудник милиции
ЖИДКОВ, отец Верочки, бывший второй секретарь райкома
ПАХОМОВА, директор школы
ПАХОМОВА, заведующая пельменной
ПАХОМОВА, секретарь Цыцына
ПАХОМОВА, женщина-милиционер
ТАДЖИКИ, МИЛИЦИОНЕРЫ, АДВОКАТЫ, УЧИТЕЛЯ
Действие происходит 7 марта 2006 года, накануне Международного женского дня, во второй день Великого поста, в месяц вынужденного переселения Пророка в Медину.
Действие первое
Сцена перваяДневник
Раннее утро. Учитель дома, один. Пишет, перечитывает написанное. На столе недоеденный завтрак, бумаги, в комнате пианино, много книг, коробки.
УЧИТЕЛЬ. Мне сорок лет… Мне сорок лет, и я хорошо себя чувствую… После сорока, однако, смерть не считается безвременной, а потому пора мне собраться с силами и оставить по себе запись. Я Учитель русского языка и литературы, всю жизнь провел в этом городе. Здесь красиво невеселой среднерусской красотой. Если не видеть сделанное человеком, очень красиво…
Встает, ходит.
Мысли неотвязные, недодуманные… Сорок лет. Слабеет вера в человека, а значит — и в Бога. Зачем все это, зачем? Будто сижу спиной к движению и смотрю в окно. А там — прошлое, только прошлое… Сорок лет — чем не повод разобраться с прошлым?
Вдруг в комнату врываются музыка, неприятные голоса, крики «С наступающим!».
Сцена втораяПраздник
Пространство возле дома Ксении заполнено людьми: здесь глава местного самоуправления Цыцын, судья Рукосуев, Пахомовы, Жидков, милиционеры, таджики, учителя. Ксения выходит к собравшимся.
ВСЕ. С праздником! С праздником вас, Ксения Николаевна! С наступающим! Здоровья, счастья, благополучия! Исполнения желаний! Многих лет на благо города! С наступающим, Ксения Николаевна, с праздником!
Ксения раскланивается с мрачным достоинством.
ЦЫЦЫН. И в руководстве депутатским корпусом!
ПАХОМОВА. И, как говорится, на личном фронте!
РУКОСУЕВ (указывая на пельменную). И в выполнении питательных функций! (Воздушный поцелуй.)
ВСЕ. Счастья вам, Ксения Николаевна! С праздником! С наступающим! Всех благ вам! Удачи вам, сил, любви!
Из толпы выступает Жидков, высохший, опустившийся старик. Жидков и Ксения разговаривают вполголоса на фоне окружающего их веселья.
ЖИДКОВ. Главное, Ксюх, здоровья!
КСЕНИЯ. Жидков! Вот не ждали! Позорить меня пришел?
ЖИДКОВ (ломаясь). С праздничком поздравить супружницу свою…
КСЕНИЯ. Бывшую, бывшую…
ЖИДКОВ. В дом не пустишь? Что-то меня (жест рукой) мурует.
КСЕНИЯ. Нет у меня ничего. Пост великий, слыхал?
ЖИДКОВ (пытается ее ощупать.) А ты все, Ксюха, в той же поре… Я б зашел (подмигивает), поздравил…
КСЕНИЯ. Так, руки убрал! Люди смотрят!
ЖИДКОВ. Зря ты меня, Ксения Николаевна, в больницу сдала, вот что. Чесотка на меня какая-то напала, чешусь весь.
КСЕНИЯ. Зато в тепле.
ЖИДКОВ. А, согласись, ты не за простым человеком замужем находилась! За секретарем райкома! Помнить надо, кто я!
КСЕНИЯ. Когда это было, милый? У нас теперь это… местное самоуправление.
ЖИДКОВ. Уважать надо прошлое.
КСЕНИЯ. Прошлое, Жидков, было ошибкой.
ЖИДКОВ. Все равно — уважать…
КСЕНИЯ. Ладно. (Вздыхает.) Домой тебя к лету свезем.
ЖИДКОВ. К лету? Мне б, Ксюх, дожить до вашего лета. Не-е-т, летом, я чувствую, уже с Верочкой с нашей буду… Хоть коммунистам и не положено в подобные вещи…
КСЕНИЯ (зло). Теперь положено. Теперь всем положено. (Пауза.) Коммунист… Страну какую не уберегли!..
ЖИДКОВ. Вон ты Верочку не уберегла!.. Страну!..
КСЕНИЯ. Про Верочку помолчал бы, а? Хоть сегодня, в праздник…
ЖИДКОВ. Верочка единственная (вдруг всхлипывает), кто ко мне по-человечески относился… Она мне даже книжки читала.
КСЕНИЯ. Книжки, что за книжки?
ЖИДКОВ. Хорошие какие-то… Не помню уже. (Внезапно.) Пасеку у меня купи, а?
КСЕНИЯ. Да пошел ты со своей пасекой!
ЖИДКОВ. Ксюх, а может, по маленькой все же в честь праздника? Помру скоро…
КСЕНИЯ. Давай, топай в пельменную. Скажешь — по особому распоряжению.
ЖИДКОВ (уходит, бормоча). Это мы любим, по особому распоряжению. Прошлое было ошибкой, ишь как! Уважать надо прошлое… Уважать надо…
Хоровод возобновляется, хоть и не с прежней силой. Последней Ксению поздравляет директор школы Пахомова.
ПАХОМОВА. А вот и школа пришла вас поздравить, Ксеничка Николаевна, всего вам самого-самого-самого! Прежде всего — простого вам женского счастья!
Протягивает Ксении цветы и поздравительный адрес.
КСЕНИЯ. И коллектив ваш женский весь… (замечает в папке какие-то листочки) …с праздником. Опять попрошайничаем, Пахомова?
ПАХОМОВА. Ой, что вы! (Доверительно.) Писания соседа вашего, в компьютере нашла, в учительской. Все ж грамотные стали, на компьютерах, полюбуйтесь.
КСЕНИЯ (сурово). Ознакомимся.
ПАХОМОВА. Уж вы никому, Ксеничка Николаевна, у нас народ, сами знаете…
Ксения проглядывает листочки. Хоровод между тем распадается. Ксения читает.
КСЕНИЯ. «Мне сорок лет, и я хорошо себя чувствую…» Ну-ну. Ознакомимся…
Сцена третьяВерочка
Учитель продолжает свой дневник.
УЧИТЕЛЬ. Здесь красиво невеселой среднерусской красотой. Я тут, наверное, навсегда, тут умру. (Показывает в окно.) Буду во-он там похоронен. (Усмехается.) Пробовал сочинять. Прочтут и обалдеют — вот истоки моего «творчества». Да и кто, собственно, обалдеет? Несколько учителей — вся наша интеллигенция. «Каков диаметр Земли? — спрашивает у ребят географ. — Не знаешь? Плохо. Земля — наша мать». Он повторяет эту шутку уже лет двадцать, но никто не потрудился узнать диаметр Земли — зачем? — мы никуда не ездим, Земля не кажется нам круглой. А географ скоро умрет от рака: город маленький, тут всё про всех знают, особенно плохое. Своих детей у меня нет, так что ученики мне как бы дети. «Отслужу в армии, отсижу срок…» — сказал недавно один деревенский мальчик. Годы учения и странствий… Вот мальчиков из первых моих выпусков почти уже и нет в живых, а девочки — те в основном уцелели. Я человек нестарый и несемейный, мы устраиваем литературные вечера, по четвергам… (Ходит, спотыкаясь о коробки.) Коробки эти деть куда-нибудь… Литературные четверги, очень целомудренно: чай, стихи, проза… Я люблю радоваться и радовать. И даже история с Верочкой Жидковой меня не расхолодила…
УЧИТЕЛЬ. Сразу надо было записать, а то уже многое позабыл. То есть помню как будто все и… ничего определенного… Как хороша была Верочка! Особенно в жесте, в движении — рук, головы, плеч — никакой угловатости, неловкости, никогда. Она в моем классе училась лет с четырнадцати и до конца. Я только старшие классы веду.
ВЕРОЧКА. Зачем «не» с глаголами всегда писать раздельно? Как удобно было бы — «нехочу», «нелюблю»!
УЧИТЕЛЬ. Вот первое, что от нее услышал. Посмотрел я тогда внимательно и подумал: классическая жертва… Беззащитное, чистое существо, без изъяна…
ВЕРОЧКА. «Уж сколько их упало в эту бездну…»
УЧИТЕЛЬ. Дальше… Вот это: «И день и ночь, и письменно и устно…»
ВЕРОЧКА. «За правду да и нет, / За то, что мне так часто — слишком грустно / И только двадцать лет…» Хотела вас спросить…
УЧИТЕЛЬ. Ой, Верочка, замолчи! (Отодвигается, закрывает лицо руками.) Очень я боялся этих разговоров. Ну какая я ей пара? Это у тебя от чтения, Верочка. И лечится тоже — чтением.
ВЕРОЧКА (обиженно). Я другое хотела спросить: раз запятые ставят по правилам, то, может, они вообще не нужны?
УЧИТЕЛЬ. Надо подумать, Верочка, надо подумать… Не умею я ответить на твои вопросы. Ты ведь не перестанешь приходить на чай?
Пауза.
Конечно, она не перестала. Провинция, все запросто… Знаешь что, поступай-ка ты, Верочка, на филфак! После того объяснения мы все и решили… А какие сочинения она писала! Вот про Порфирия…
ВЕРОЧКА. Ведь спас он Раскольникова, спас!
УЧИТЕЛЬ. А Соня?
ВЕРОЧКА. Соня? — любовь, но есть же еще справедливость! Сами говорили: справедливость и любовь — два действия божества! Наказание необходимо преступнику для спасения, не так? Вот Порфирий и спас его! Больше того, явил себя человеком. Разве не удивительно, когда они оказываются людьми!
УЧИТЕЛЬ. Верочка, почему «они»?
ВЕРОЧКА. Конечно, они! Потому что они — другие.
УЧИТЕЛЬ. Не существует никаких они, Верочка, ты совершаешь нравственную ошибку!
ВЕРОЧКА. Порфирий, пристав следственных дел… Брр… Глазки с жидким блеском. Они, они! (Плачет.) Мать хочет, чтоб я была юристом!
УЧИТЕЛЬ. Ксения Николаевна, Верочкина мать, о филологии и слышать не хотела. Верочка, конечно, мать со мной не обсуждала. Мать, говорила она, — другая. (Верочке.) А отец? (После паузы.) Глупо было и спрашивать. Хотя я его часто видел: Ксения на родительские собрания посылала отца. Коммунист Жидков, так мы его называем. Был когда-то вторым секретарем райкома. Стал болеть, пить, Ксения его выгнала, сделался серый какой-то, землистый весь, говорить с ним было невозможно. Вот так, не послушалась Верочка матери.
ГОЛОС КСЕНИИ. Есть, Верочка, такое слово — «надо».
ВЕРОЧКА. А есть такое слово «нехочется»? (Смеется.)
УЧИТЕЛЬ. Утверждают, что юность без бунта неполноценна, не знаю… Сразу в университет она не пошла — проигрывать не любила.
ВЕРОЧКА. Не только поэтому.
УЧИТЕЛЬ. Целый год готовились! Я мечтал для нее о Москве, а она выбрала Петербург. Ну чего в нем хорошего, Верочка? «Скука, холод и гранит». В Москве — жизнь!
ВЕРОЧКА. «Но ни на что не променяем пышный, / Гранитный город славы и беды…»
УЧИТЕЛЬ. И беды… Для Верочки Петербург обернулся одной бедой… Испорченные ленинградские мальчики, жестокие, остроумные. Общежитие, квартиры, с кем-то Верочка сходилась, расставалась. Писала мне что-то про питерское культурное подполье — злые ребята! Письма вообще скоро пошли какие-то не ее, не Верочкины. Ехала в Петербург за высокой культурой, а…
ВЕРОЧКА. Какая культура, если она не дает счастья? Нет, правда!
УЧИТЕЛЬ. Потом началось другое: помощь обиженным, обездоленным, причем таким, кому вообще уже некуда больше идти. Среди них, наверное, разные типы есть. В основном, по-видимому, отрицательные.
В глубине комнаты появляются директор школы Пахомова, потом Отец Александр в подряснике.
ПАХОМОВА. В основном! Уголовники да бомжи.
ВЕРОЧКА. Идея была — обращать несчастных людей к прекрасному. К музыке, живописи, красоте. Ведь они были всего лишены, многие — всю свою жизнь!
УЧИТЕЛЬ. Что-то немыслимое. Подумайте, как Верочке было справиться? А потом ужасная история с одним… как бы выразиться?.. подопечным. (С отчаянием.) Видимо, и насилие было…
ПАХОМОВА (осуждающе). Было.
Учитель испуганно отворачивается.
ПАХОМОВА. Значит, повод дала. Сама виновата. По книжкам жить не научишься.
ВЕРОЧКА. Ну и долой эту жизнь!
УЧИТЕЛЬ. Подробностей — не хочу знать!
ПАХОМОВА. Таблеток она наглоталась, чего там знать? Истерика… Не рассчитала.
УЧИТЕЛЬ. Верочка не рассчитала?
ПАХОМОВА. Хватит уже о Жидковой. Неблагоприятное стечение обстоятельств. Плюс характер. Не была б она дочерью уважаемой Ксении Николаевны, я бы сказала. Не зря, наверное, батюшка Отец Александр отпевать ее не хотел. Ни в чем вы не виноваты.
УЧИТЕЛЬ. Как будто дело в «кто виноват»!
ПАХОМОВА. Девочки все влюбляются в учителей. Мне вот (внезапно улыбается), пока за Пахомова не вышла, нравился географ наш. Как спросит: «Чему равняется диаметр Земли?» (Снова строго.) Всё. Работайте спокойно. Только поменьше фантазий, и давайте как-то… в рамках программы.
УЧИТЕЛЬ. На похороны я не попал: директриса наша сделала все, чтоб меня задержать. Жалела, наверное.
ПАХОМОВА. Жалела. По-своему. (Уходит.)
УЧИТЕЛЬ. А про отца Александра — все правда…
О. АЛЕКСАНДР (с энтузиазмом). Самоубийство — большой, самый большой, страшный грех!
УЧИТЕЛЬ. Хуже изнасилования? Хуже…
О. АЛЕКСАНДР. …Ибо грех убийства здесь отягчен ропотом, восстанием против промысла Божия. Такой грех не будет прощен. (Уходит.)
УЧИТЕЛЬ. Не будет?.. Даже если Сам Господь захочет? (После паузы.) Ну, с Александром Ксения справилась, отпели Верочку… Никому не нужна была ее смерть, никому… Три года… больше уже, как Верочки нет… (Внезапно.) Вот что: надо было мне жениться на ней, а потом отпускать в Петербург, хоть куда. Почему я этого не сделал?
Сцена четвертаяКрест
Ксения читает дневник Учителя у себя дома, в красном углу, под иконами и распятием.
КСЕНИЯ. Жениться. Ишь… Женилку отрастил. Чтоб ты лопнул! Слабак. (Бьет кулаком по столу.) Прости, Господи. (Трет ушибленную руку.) Дочь отняли, страну развалили. Субчики-голубчики вроде тебя, умника, развалили. Была страна, была семья, дочь. Идеалы были. Чего-то боялись. (Переводит взгляд на распятие.) Ну хорошо, другие появились… ориентиры. Мы же всё поняли правильно. По делам их узнаете их, кто сказал? Крестилась, дочь крестила, храм выстроить помогла. Дочь погибла. Ни дочери, ни страны. Вот награда. Не-е-т, понять невозможно. Я-то свой долг знаю. И что? Вот и этот, малохольный, батюшка наш, Александр Третий (усмехается), тоже… (передразнивает) «Сила моя в немощи совершается». Какая ж сила в немощи? Верочку отпевать не хотел… Пришлось разрешение брать. Сказанул потом на поминках: «У Него все живы». Утешил. У Него-то, может, и все, а у нас — не все. Я свой долг знаю: обещала храм восстановить — сделала. И дальше делать буду. И не жду гарантий. (Опять переключает внимание на соседа.) Знаешь что, голубчик, а давай-ка мы тебя немножко подвинем! Построим что-нибудь для людей, а? (Осененная догадкой.) Часовню. Часовню построим! Часовенку… В самом центре… А то — четверги, стихи, проза… (Снова сердится.) Разберемся еще, кто тебе прозу твою заказывает. И с заказчиками разберемся. (Чешет руку, синтетическая ткань производит неприятный звук.) Не такой уж, может, ты и слабак, а? Черт, осторожней надо. Пахомова читала? Да уж наверное… Вот ведь приходится со всеми этими уродами считаться. Паша теперь этот, шибздик. Только выбрали, а гонору-то, гонору! Офицер, внук солдата! «Сам глава администрации вам обещает!» Ох ты какой! (Вдруг улыбается.) Голова только большая, а там, говорят, все маленькое-маленькое. Смех и грех. (Опять разозлившись.) Тьфу. (Бросает дневник Учителя на стол.) Потом дочитаю гада. (Громко, в пространство.) Ну что, открыли уже? (Вздыхает.) Всё одна, всё самой… Сил нет тащить, а надо… Весь город на мне. Долг. Крест.
Сцена пятаяБизнес
Пельменная. В подсобном помещении сидит, закрыв глаза, Рухшона. Низкий потолок, из крана капает вода. В зале за столиком один Жидков. Посреди пельменной неподвижно стоят растерянные таджики. Пахомова, заведующая пельменной, уговаривает их разойтись.
ПАХОМОВА. Идите, хозяйка придет, худо будет.
Входит Ксения.
КСЕНИЯ. Так, что у нас происходит?
ПАХОМОВА. Денег им подавай, Ксения Николаевна. Испытательный срок, понимаешь ты, кончился.
КСЕНИЯ. Так, всё. Собрали манатки и гуд бай.
Таджики пытаются что-то произнести.
Нарекания есть к вам, ясно? Жилье, питание, тебе вот (одному из таджиков) вообще «скорую» вызывали. А работы мы вашей не дождались. Давайте, топайте! По утренней прохладце. Всё, брысь! Пахомова, проводи.
Таджики уходят. Ксения улыбается пришедшей в голову шутке.
Таджики у нас, как пельмени: с истекающим сроком годности. Одноразовые. Не хотели жить в великой стране, ну и… ауфвидерзеен.
Пахомова, выпроводив таджиков, возвращается.
ПАХОМОВА. Там батюшка наш, Отец Александр, вас ожидает. Говорит — с просьбой.
КСЕНИЯ. Кстати-то как! Зови, зови!
Осторожно входит Отец Александр, священник, в обычной одежде, без знаков священства. Ксения подскакивает к нему и складывает руки, чтобы получить благословение.
ЖИДКОВ (из угла). О, явление Христа народу! Александр Третий!
О. АЛЕКСАНДР (не обращая на Жидкова внимания). С началом вас, Ксения Николаевна, Великого поста! Крепости вам духовных и телесных сил…
ЖИДКОВ. Слушай, святой отец, тебе пасека не нужна? Да чей ты отец-то?
Пахомова подскакивает к Жидкову, урезонивает его.
КСЕНИЯ. Всеобщий. Всеобщий отец… Беда мне с ним, батюшка.
О. АЛЕКСАНДР (механически). Помоги, Господи. (Серьезно.) Всеобщий отец один у нас, Ксения Николаевна.
Садятся.
КСЕНИЯ. Может, покушаете, батюшка, у нас есть и постное.
О. АЛЕКСАНДР. Благодарю вас, Ксения Николаевна, я на службу.
КСЕНИЯ. Слушаю вас, батюшка.
О. Александр. Я к вам с просьбицей.
КСЕНИЯ. Слушаю вас, батюшка, слушаю.
О. АЛЕКСАНДР. Нам бы работников, Ксения Николаевна, понадежнее. Те, которых вы дали, покинули нас, ушли… А нам к Страстной седмице желательно все уж окончить…
КСЕНИЯ. Работники для святого дела найдутся… (Пахомовой.) Догони.
О. АЛЕКСАНДР. Спаси, Господи, Ксения Николаевна!
КСЕНИЯ. Во славу Божию, Отец Александр, во славу Божию… Не выскажете ли еще каких просьбиц?
О. АЛЕКСАНДР. Ох, Ксения Николаевна, выскажу! Колокола бы нам приобрести, а? Представляете: весна, деревья цветут, воздух прозрачный и колокола, далеко по реке слышно… (Задумывается.) Так и притекают люди ко Господу. Я еще мальчиком…
КСЕНИЯ (обрывая его). С колоколами придется повременить, отец… Александр. Городу нужна часовня.
О. АЛЕКСАНДР. Часовня? Куда нам часовня? И так в храме народ не собирается.
КСЕНИЯ. Службы у вас очень уж… пространные. Нужна, батюшка, часовня, нужна. (Снова умильно-ласково.) В честь вашего небесного покровителя часовенку назовем, желаете? Прямо тут воздвигнем, рядышком, во-от тут. (Указывает на дом Учителя.)
О. АЛЕКСАНДР. Но тут же… человек живет.
КСЕНИЯ. Так ведь он враг нашей веры, батюшка, нашего города. Чужой он человек нам, батюшка, враг!
О. АЛЕКСАНДР (снова механически). Молитесь за врагов, сказано.
КСЕНИЯ (с досадой). Да молюсь я, каждый вечер молюсь… Верочку он, дочь мою, погубил. А то не знаете… (Задумчиво.) Опять мне к правящему архиерею обращаться? (Разглядывает священника внимательно.) Что это у вас, батюшка, белое такое? Сметанки покушали?
О. АЛЕКСАНДР (испуганно). По благословению, Ксения Николаевна. По немощи телесной, не могу без молочного… (Отирает бороду и усы.)
КСЕНИЯ. Вот здесь, вот здесь еще немножко осталось. Благословите, батюшка, на труды. А человеку жилье дадим муниципальное. Куда ему одному столько? У вас вот — разве есть такой дом? Вы ведь скромно живете? (Священник кивает.) Я план часовенки-то занесу. Спаси, Господи!
Священник ошарашенно благословляет Ксению и уходит.
КСЕНИЯ (зло). Молитесь за врагов… Молюсь я, молюсь. Что ни день.
Рухшона выходит в зал, подает Жидкову пиво, собирает тарелки.
КСЕНИЯ (вернувшейся Пахомовой, указывая на Рухшону). Это кто?
ЖИДКОВ (Рухшоне). Знаешь, кем я был в советские времена? Думаешь, колхозником каким-нибудь задрипанным? Или работягой? Не-е-т. Секретарь райкома! (Потрясает кулаком.) Город вот так держал! Были проблемы, с дорогами, с водоснабжением, были. Но мы их решали. Чего молчишь? Нерусская, что ли? Дочка моя таких вот, вроде тебя, жалела.
РУХШОНА (низким голосом, медленно). Доедать будете?
ЖИДКОВ. Нет, тебе оставлю. (С жадностью придвигает тарелку к себе.) Шучу. А ты ничего… У нас в партийной школе много училось нацкадров. Весело жили! (Подмигивает в сторону Ксении.) Ей не говори. Тебя бы там мигом к делу пристроили… Поняла?
Рухшона поворачивается, чтобы уйти.
КСЕНИЯ. Так, Жидков, по-быстрому доел, допил и в больницу!
ЖИДКОВ (жеманясь). Ой, не говори мне про больницу! Сразу чешется все. (Рухшоне.) Эй, ты куда пошла? Спинку мне почеши, а?
Рухшона оборачивается, быстро дергается, у нее вырываются горлом несколько звуков. Жидков опрокидывает пиво, выбегает из пельменной. Рухшона принимается за ним убирать.
КСЕНИЯ (Жидкову вслед). Коммунисты вперед? (С интересом смотрит на Рухшону.) А ничего-о… С характером.
ПАХОМОВА. Меньше недели у нас, Ксения Николаевна. Хороший работник. Только молчит.
КСЕНИЯ. Все верно, работать надо, а не разговоры разговаривать. (Рухшоне, громко.) Как зовут тебя, красавица?
РУХШОНА. Роксана. По-вашему — Роксана.
КСЕНИЯ (в сторону). Роксана, Роксана… Что за имя? Верочка бы сказала.
ПАХОМОВА. Тут одна, дачница. Такая вся… с хвостом.
КСЕНИЯ. С хвостом?
ПАХОМОВА. С хвостом. (Показывает.) Искала ее. Русскому языку, говорит, ребенка учит.
КСЕНИЯ. Кто, эта? Русскому? Дачники наши совсем уже (крутит пальцем у виска) съехали. Может, взяла у нее чего?
ПАХОМОВА. Не-е, я спросила.
КСЕНИЯ. Ладно, пусть работает. Буду ей платить.
Ксения с меню в руках объясняет Рухшоне устройство бизнеса.
КСЕНИЯ. Значит, так. С мая по сентябрь — дачники, много, террасу открываем, а в остальное время — попроще народец, свои. Восточная еда. Шурпа там, самса, сейчас вон — постное меню. Но основа — пельмени. Ну, это не твоя печаль. (Ощупывает меню, морщится.) Меню все захватанные, менять надо. Листочки переложить справишься? (Рухшона смотрит внимательно, едва кивает.) Что за имя у тебя — «Роксана»?
РУХШОНА. Жена Македонского.
КСЕНИЯ (беспокойно). Какого еще Македонского?
РУХШОНА. Александра.
КСЕНИЯ. Ах, Александра Македонского! Ну давай, старайся, мужа себе, может, найдешь, Македонского. Из дачников. Путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Поняла? (Пробует засмеяться и тут же под взглядом Рухшоны затихает.) Не надо смотреть так! (Вдруг теряет уверенность в себе.) Я не Жидков. (Делает движение уйти, но останавливается.) С праздником тебя, Роксаночка!
Рухшона не отзывается.
Сцена шестаяОнегин
Учитель, дома.
УЧИТЕЛЬ. Грех жаловаться — мне живется тепло. Где-то в столицах диссертации защищают, книги издают, происходит что-то существенное, литераторы друг друга хлопают по физиономиям, а тут… теплая, грязненькая жизнь… Пахнет, конечно, пахнет. Но я особенно не интересуюсь. Власть у нас — Паша, Ксения и судья. Нервные, некрасивые. Да, Паша-дурачок… Но он принят, естественно, принят, кто у нас не был бы принят? Коммунист Жидков, теперь Паша, и каждый раз: может, этот дороги сделает?.. А судья — он самый богатый, фамилия смешная у него — Рукосуев, половина земель тут — Рукосуевские. Но, вроде, не злой человек. Вот Ксения… не знаю… Духовный вождь, аятолла.
ВЕРОЧКА. Мадам Хусейн. (Смеется.) Как вы не понимаете? Мать другая, они все — другие.
УЧИТЕЛЬ. Может, и правда — другие? Есть же дети, которые кошек мучают? Но в сущности — что мне начальство? Свет светит, вода течет… Не всегда, с перебоями, но течет… Ладно, ерунда все. Не о том. (Молчит.) И чего я тогда испугался?
ВЕРОЧКА (полувопросительно). Любви…
УЧИТЕЛЬ (кивает). И сопряженных с любовью страданий.
ВЕРОЧКА. Страданий? Ревности, что ли? Смешно.
УЧИТЕЛЬ. А, может быть, я не любил ее, а? Может, я вообще — не умею чувствовать? Разве годился я Верочке? Я и старше, и… ученица.
ВЕРОЧКА (отчетливо). Фор-ма-лизм.
УЧИТЕЛЬ. Жизнь наша здесь, конечно, была бы немыслима.
ВЕРОЧКА. Уехали б.
УЧИТЕЛЬ. А тот год, последний, был таким особенным! Вот, незадолго до Верочкиного отъезда сидели мы с ней на веранде и писали для одной моей выпускницы… Как ее звали, Верочка?
ВЕРОЧКА. Младше на класс, не помню.
УЧИТЕЛЬ. Вступительное сочинение…
ВЕРОЧКА. В какой-то бессмысленный вуз.
УЧИТЕЛЬ. Не важничай, Верочка.
В глубине комнаты появляется Парикмахерша. Она сидит за партой, на коленях у нее сотовый телефон.
ПАРИКМАХЕРША. Академия сервиса.
ВЕРОЧКА. Берут всех подряд, телефонов не отнимают.
ПАРИКМАХЕРША (объявляет тему сочинения). «В чем причина того, что отношения между Онегиным и Татьяной сложились нелепо трагически?»
ВЕРОЧКА. Вот так формулировочка!
УЧИТЕЛЬ. Цитата. (Диктует.) Отношения между Онегиным и Татьяной образуют главную сюжетную линию романа. Эти отношения завязываются в третьей главе, когда Онегин впервые попадает к Лариным… Предполагалось, что наши соображения получат развитие и форму.
ВЕРОЧКА. Татьяна живет в провинциальной глуши. Особенность здешнего существования в том, что тут нет настоящих жизненных впечатлений, особенно у женщин.
УЧИТЕЛЬ. Так и написали: «особенность» — «особенно»?
ВЕРОЧКА. Да, потому что спешили. У людей с душой развивается иллюзорный мир. «Татьяна в тишине лесов / Одна с опасной книгой бродит, / Она в ней ищет и находит / Свой тайный жар, свои мечты…»
УЧИТЕЛЬ. Да, да, все от чтения, Верочка, все от чтения.
ВЕРОЧКА. Вы говорили. И лечится тоже — чтением.
УЧИТЕЛЬ. «Пора пришла, она влюбилась». «Душа ждала… кого-нибудь».
ВЕРОЧКА. «И дождалась…»
УЧИТЕЛЬ. Заметим, что влюбленность возникла у героини после первой же встречи с избранником.
ВЕРОЧКА. Заметим также, что героиня в своих чувствах не ошиблась — до конца. «Я вас люблю, к чему лукавить?» Онегин же все взвесил и рассудил. (С издевкой.) «Я вас люблю любовью брата».
Звук хлопающей двери.
УЧИТЕЛЬ. Верочка, ты куда? «Тоска любви Татьяну гонит, / И в сад идет она грустить…»
Верочка возвращается.
Что ты, Верочка?
ВЕРОЧКА. Невыносимо. Чуть не наткнулась на мать.
УЧИТЕЛЬ. Быть откровенной с домашними Татьяна не может. «Она в семье своей родной / Казалась девочкой чужой».
ВЕРОЧКА. Влюбленность еще сильнее гонит Татьяну из дома.
УЧИТЕЛЬ. Но не Онегин же вырвал ее из привычного круга!
ВЕРОЧКА. Ее — не Онегин. Он «очень мило поступил с печальной Таней».
УЧИТЕЛЬ. А к моменту, когда понял, что любит, ничего уже было не исправить, не изменить.
Пауза.
ПАРИКМАХЕРША. Чего замолчали? Еще, еще, плиз.
УЧИТЕЛЬ. И как же, Верочка, он должен был знать, что так будет?
ВЕРОЧКА. Вот, должен был. Должен… И всё.
УЧИТЕЛЬ. Онегин развитей, опытней, старше… Нет, не развитей, только старше. Да, должен был… (Молчит, смотрит на часы.) Пора переписывать набело.
ПАРИКМАХЕРША. А вывод? Вывод какой?
УЧИТЕЛЬ (говорит едва слышно). Какой? Что жить научиться нельзя. От этого и получилось все — как там? — нелепо трагически. (После паузы.) Живым надо быть, а я был — хорошим. (Молчит.) Прошлое — неотменимо. И его нет.
Сцена седьмаяСамоуправление
Приемная главы местного самоуправления. Секретарь Пахомова ест торт, смотрится в зеркало, отвечает на звонки.
ПАХОМОВА. Что? Пишу. «S» — как доллар? Повисите, пожалуйста. (В другой телефон.) Конечно, Павел Андреевич всегда чем-то занят. Я вам наберу.
Входит Ксения.
КСЕНИЯ. Павел Андреевич на месте?
ПАХОМОВА. На месте он, на месте, для вас, Ксеничка Николаевна, всегда на месте! Не были еще в новой парикмахерской? (Снимает со всех аппаратов трубки, уходит. Кричит, уже с лестницы.) С наступающим!
КСЕНИЯ. Взаимно, взаимно.
Показывается Цыцын. Насупившись, он подписывает поздравительные открытки. Кивает Ксении, не отрываясь от своего занятия.
КСЕНИЯ. И не лень, Паландреич? Есть же ксерокс. (Садится к нему на стол.) Не бережешь ты себя, дорогой мой человек. Сгоришь, трудоголик.
Цыцын вдруг встает, оглядывает Ксению, обнимает ее, толкает вглубь комнаты.
ЦЫЦЫН. Пойдем, Ксения Николаевна, кино про меня посмотрим.
КСЕНИЯ. Кино? Какое еще кино?
ЦЫЦЫН. Увидишь, Ксения Николаевна, интересное кино.
Подталкивает ее к дивану.
КСЕНИЯ (смеется). Ты что творишь, Паша?
ЦЫЦЫН. Ухаживаю.
КСЕНИЯ. Сдурел, да? Девок мало в городе? (Вырывается из его объятий.) Вон у меня таджичка есть… Ух! Такая (щелкает пальцами) грациозная (отстукивает каблуками какой-то испанский ритм). А из глаз — как из огнемета, пщ-щ-щ… (Берет со столика зажигалки, показывает.)
ЦЫЦЫН (задумчиво). Мне теперь статус нужен. (Наваливается на Ксению сзади, задирает ей юбку.)
КСЕНИЯ. Статус! (Хохочет.) Статус! Ладно, сокол ясный, будет тебе — статус!
Любовь длится очень недолго. Ксения, хохоча, выскакивает на середину комнаты, поправляет одежду. Скоро возвращается Цыцын.
КСЕНИЯ. Где тебя учили ухаживать, Пашенька?
ЦЫЦЫН. Где-где… В училище танковом. (Задумчиво.) Женщины любят силу.
КСЕНИЯ. Так, Павел Андреевич. Пошептаться нам надо.
ЦЫЦЫН (принимает государственный вид). Давай, Ксения Николаевна, порешаем вопросы.
КСЕНИЯ (достает бумаги). Городу нужна часовня.
ЦЫЦЫН. Допустим.
КСЕНИЯ. Планы с духовной властью, считай, согласованы. Дело за малым — земля.
ЦЫЦЫН (вопросительно глядя на Ксению). Предложения?
КСЕНИЯ. У меня сосед на пятнадцати сотках жирует.
Практически в центре города.
ЦЫЦЫН (внезапно). А он ничего, вроде. Кристинка моя у него. (Ухмыляется.) Живет, как это… птичка.
КСЕНИЯ. Ага, птичка. Небесная.
ЦЫЦЫН (перебирает бумаги на столе). И потом — программа: духовное возрождение, славянская письменность, как там?
КСЕНИЯ. С каких пор мы стали разбираться в письменности, Павел? Муниципальное жилье дадим твоей птичке.
ЦЫЦЫН (мотает головой). Не вижу, Ксения Николаевна, этой, логистики.
КСЕНИЯ. До тебя, Паландреич, доходит, как до жирафа.
ЦЫЦЫН (обиженно). Да, я простой человек.
КСЕНИЯ (вздыхает). Знаем… Внук солдата. За жирафа обиделся? Да тебе любое сравнение с жирафом… Поговори с кем надо. Помнишь, на той неделе…
ЦЫЦЫН. Извини меня, Ксения Николаевна, та неделя — это та неделя, а эта неделя — это эта неделя.
КСЕНИЯ. Ты где такого набрался?
ЦЫЦЫН (пожимает плечами). В области.
КСЕНИЯ. Ну да, ты теперь в области бываешь. (Разводит руками.) Надеялась, ты мужчина. Край какой-то. Тупик. Хоть знаешь, что такое часовня, Паша? Думаешь, время узнавать?
ЦЫЦЫН. Лучше боулинг. Боулинг, я считаю, будет более востребован.
КСЕНИЯ. Да пошел ты со своим боулингом! Паша, пойми, ты теперь человек государственный!
ЦЫЦЫН. Государство, Ксения Николаевна, — понятие относительное.
Пауза.
КСЕНИЯ (с внезапным вдохновением). А у него знаешь, какие дела творятся? (Что-то шепчет Цыцыну на ухо.) Вот так. Чирикает птичка. Почирикает, почирикает и нагадит. (Еще шепчет.) Гнездо разврата. Птичка… За дочь не страшно? Хочешь, чтобы она… Чтобы и она?.. (Достает платок, подносит к глазам.)
ЦЫЦЫН (мрачно). Ладно, разберемся с этим чмо. Разрулим ситуацию. Готовь решение! Только чтоб все по закону! Время сейчас, сама знаешь. (Достает рюмки и коньяк, наливает.) Давай по маленькой, Ксения Николаевна, с наступающим. Здоровья тебе, сил, удачи! (Встает.) Офицеры пьют стоя.
КСЕНИЯ (в сторону). Господи, блин, достал.
Сцена восьмаяРека
Берег замерзшей реки. Учитель и О. Александр улыбаются солнышку и друг другу, не могут начать разговор. Неподалеку из окна школы слышатся звуки застолья. Директор Пахомова предлагает: «Ну что, девочки, споемте?» Мужской голос: «А я спрашиваю, какой диаметр у Земли? Не знаешь? Плохо. Земля — наша мать, надо знать ее диаметр», — и смех.
УЧИТЕЛЬ. Ночи теплые, а лед стоит…
Пауза.
О. АЛЕКСАНДР. Пришли ледоход посмотреть?
УЧИТЕЛЬ (кивает, улыбается). А у вас уже служба закончилась? Народ был? Вы простите меня, совершенно не знаю, как принято…
Священник жестами успокаивает Учителя.
О. АЛЕКСАНДР. Я и сам тоже… За много лет не привык… Когда руку целуют и… вообще… А народ… нет, ни одного человека. Но я даже люблю… В пустом храме…
УЧИТЕЛЬ. «Ключ ржавый поверну в затворе / И в алом от зари притворе / Свою обедню отслужу».
О. АЛЕКСАНДР. Что это?
УЧИТЕЛЬ. «Возмездие», Блок.
Священник пожимает плечами. Пауза. Видно, что его что-то мучает.
О. АЛЕКСАНДР. Я… вероятно… не имею права… Хотя тут не то чтобы тайна исповеди. (Вдруг испугавшись.) Тайну исповеди я никогда не нарушу. Но… среди наших прихожан есть, знаете, разные люди. Вы… осторожнее. Какие-то нестроения у вас…
УЧИТЕЛЬ (мягко). Отец Александр, вы хотите меня предупредить? Насчет соседки?
Священник кивает.
О, да знаю я, знаю! Ничего страшного, да… Не любит она меня, да и не за что! Но ведь и мне ее любить трудно. Более того, совершенно не получается! И еще больше — я даже не уверен, что хочу, чтобы получалось! И все равно — спасибо!
О. АЛЕКСАНДР (ему явно легче). Вот видите, я как будто исповедался вам. (Смущенно улыбается.) А там уж, конечно, как Господь управит.
УЧИТЕЛЬ. Господь управит… Думаете, Он — правит?
О. АЛЕКСАНДР (пожимает плечами). Что я могу знать?.. Я не знаю…
УЧИТЕЛЬ. Зачем тогда вы… мы… к Нему обращаемся?
О. АЛЕКСАНДР (слабо улыбаясь). Но это же… так естественно.
Пауза.
УЧИТЕЛЬ. А вон и Ксения Николаевна идет! Во-он, видите, у суда.
Священник пугается и отворачивается.
Что вы, Отец Александр! Они же совершенно не ведают, что творят! Ой, простите!.. Не бойтесь вы их! То есть все мы, разумеется, боимся…
О. АЛЕКСАНДР. (почти с неприязнью). Да вы, мне кажется, ничего не боитесь!
УЧИТЕЛЬ. Нет же, боюсь, боюсь. И их боюсь, и многого, очень часто, хорошего даже, боюсь… И смерти…
О. АЛЕКСАНДР (задумывается). Душа боится смерти… Нет, смерти бояться не надо… Мы должны ждать ее — как юноша ждет невесту… Ждать, что откроется дверь…
УЧИТЕЛЬ. Не получается, нет…
О. АЛЕКСАНДР. Вы гордый… (Неожиданно активно.) А были бы не такой гордый, поговорили бы с Павлом Андреевичем. Вы же, мне кажется, отроковицу Христину, дочь его, учите.
УЧИТЕЛЬ. Ого, батюшка, вам и это известно!
О. АЛЕКСАНДР. Приходится, сами понимаете, с людьми… Мы же от них зависим. Ксения Николаевна откуда идет? Из администрации, от Павла Андреевича. И вы бы сходили, поговорили о его дочери и… заодно… так. А куда идет Ксения Николаевна? В суд. А зачем?
УЧИТЕЛЬ. Не знаю, Отец Александр, не знаю.
О. АЛЕКСАНДР. Жалко… Ведь вы образованный человек, должны понимать, как что устроено, знать… всякие механизмы.
УЧИТЕЛЬ (после размышления). Отец Александр, может, и существуют какие-то механизмы, но, в самом деле, я их не знаю и, пожалуй что, не хочу знать. Не буду я ни в чем разбираться, вы уж простите. И начальство наше… Вероятно, неплохие люди, по-своему, но — другие.
О. АЛЕКСАНДР. Другие?! (Испуганно.) Нет никаких других! Люди слабые, грешные, от них же первый есмь аз. Но хотят быть хорошими, полагать о себе хорошо… Надо войти и в их положение… (Внезапно.) Дом ваш могут разрушить.
УЧИТЕЛЬ. Нет, что вы! Не такие они злодеи… (Задумывается.) Но если и правда — дом, то… нет, к Цыцыну не пойду! Простите.
О. АЛЕКСАНДР (пожимает плечами). Я — что?.. Но вам-то ведь… нужен дом.
УЧИТЕЛЬ. Дом? Да. Я люблю свой дом.
Большая неловкая пауза. Священник находится первым.
О. АЛЕКСАНДР. Скажите, а отчего река не замерзает целиком, почему подо льдом вода?
УЧИТЕЛЬ. О, вот это интересно! Дело в том, что в отличие от других веществ вода имеет наибольшую плотность не в точке замерзания, не при нуле, да? а при плюс четырех. И поэтому, когда вода остывает до нуля, то она не спускается вниз. Сверху образуется лед, а под ним остается вода, и в ней можно жить. Вот такое чудесное свойство. А иначе реки бы полностью промерзали, и жизнь бы в них прекратилась.
Священник улыбается, качает головой.
О. АЛЕКСАНДР. Чудо… Речка, небо… солнышко… они пребудут… А это (показывает рукой на город) — пройдет. Все пройдет, перемелется. И мы, и все остальное… До меня в нашем храме служили два иерея Александра, и после меня будут еще Александры, Иоанны, Николаи, Тихоны…
УЧИТЕЛЬ (улыбается, пожимает плечами). Я пойду!
Священник благословляет его вслед, шепчет: «Помоги, Господи».
Хороший, в сущности, человек. Испуганный какой-то… Пройдет, перемелется… Вот, значит, как…
Повеселевший Учитель идет вдоль реки.
УЧИТЕЛЬ. Что еще хорошо: у нас нет железной дороги. Может, и плохо для какой-нибудь там промышленности, но ведь железная дорога — зло, несвобода. (Напевает.) «Наш паровоз вперед летит…» Тормозной путь — полтора километра, куда это годится? То ли дело — автомобиль! Приведу в порядок дела, куплю машину… Водить-то — уж как-нибудь, кто только ни водит, — и поеду в Пушкинские Горы, в Болдино, поброжу по святым местам, а там, глядишь, встречу учительницу… Одинокую, пусть и с детьми, я привык к детям!.. «Как вам экскурсия?» — спрошу я ее, и она мне ответит не очень впопад, но так, чтобы я узнал.
ВЕРОЧКА. Затейливо.
УЧИТЕЛЬ. Мы поговорим о том, о сем, и скоро я произнесу: «Вы мне понравились сразу, как вас увидел, — и она засмеется, как будто не поверит. — Клянусь вам».
ВЕРОЧКА. Не клянитесь ни небом, ни землею…
УЧИТЕЛЬ. Она вот так нахмурится, а я закончу: «Ни веселым именем Пушкина!» Потом мы сядем в машину и поедем ко мне, безо всяких там разговоров и договоров. В дороге… Что будем делать в дороге?
ВЕРОЧКА. Сыграем в игру.
УЧИТЕЛЬ. Точно! В игру! Песнь песней!
ВЕРОЧКА. Сказка сказок.
УЧИТЕЛЬ. Сорок сороков.
ВЕРОЧКА (после некоторого размышления). Святая святых.
УЧИТЕЛЬ. Суета сует.
ВЕРОЧКА (после еще большего размышления). Конец концов.
УЧИТЕЛЬ. Веки веков… И она подумает и сдастся… У тебя глаза… Послушай, у тебя глаза, если смотреть сверху и справа…
ВЕРОЧКА. Ах, как вы красноречивы!
УЧИТЕЛЬ. Да… У тебя глаза, как на некоторых иконах…
ВЕРОЧКА. Кто ж милую не сравнивал с Мадонной?
УЧИТЕЛЬ. Да, правда… (Повторяет, пробует на вкус.) Кто милую не сравнивал с Мадонной?.. Кто?.. (Озирается.) Учительница… Что за учительница? Вздор все! (Вдруг.) Какие у Верочки были маленькие, живые руки! Ни у кого нету таких живых рук! (После паузы.) Сегодня географ спрашивает: «Помните Жидкову? Всегда ведь мешала вести урок. А недавно вспомнил ее, подумал — как-то Верочки не хватает… Представляете, — говорит, — соскучился!» Верочка…
Сцена девятаяСуд
Комната, ведущая в зал судебных заседаний. Возле окна курят два таджика в наручниках, за ними присматривает милиционер Пахомова. Таджики передают друг другу сигарету, обжигаются, Пахомова им помогает.
КСЕНИЯ (входит, осматривается). Если о чем и жалею, то вот, что не стала судьей. Когда приговор: все стоят, каждый раз мурашки, судья зачитывает — хорошо. Только что напечатал, и — вжик — три, пять, десять лет. Слово становится делом (потрясает кулаком), обретает плоть. (Таджикам.) А, красавцы! Похудели вы без Ксении Николаевны. Ничего, на казенном отъедитесь.
Выходит Рукосуев в судейском облачении, потягивается.
РУКОСУЕВ. Будем процесс начинать. Привет, Ксюш. (Таджикам.) Давайте, ребята, айн-цвай, в зал. Раньше сядем — раньше выйдем.
Пахомова уводит таджиков.
КСЕНИЯ. Адвокаты на месте?
Судья то ли кивает, то ли мелко трясет головой.
РУКОСУЕВ. По пятьдесят первой. Обеспечивают право на защиту.
КСЕНИЯ. Егор, ты чего головой трясешь?
Рукосуев достает рентгеновские снимки. Ксения читает заключение.
«Атрофические изменения головного мозга». Никому не показывай. А ты точно… облез как-то. Может, сглазили? (Целует его в лысую красную голову.) Чешуйки какие-то. (Отплевывается.) Что ты, Егорушка?
РУКОСУЕВ. Не знаю… Какая-то слабость…
КСЕНИЯ. Точно, сглазили. (Возвращает Рукосуеву снимки.) Чего злодеи-то натворили?
РУКОСУЕВ. А… Ничего. Отобрали телефон у пацана. Пацанов (зевает) было, правда, несколько, но заявление только от одного взяли. Да и этих, похоже, больше было.
КСЕНИЯ (раздумчиво). В жизни все иначе, чем в суде, не так стройно… Тем и хорош суд.
РУКОСУЕВ. Да… Кому нужны потерпевшие, которых в процесс не вытянешь? И лишние таджики… Вот уж (опять зевает), преступная нация.
КСЕНИЯ. Не скажи, Егор, не скажи! У меня такая есть одна, ух! (Вдруг задумывается еще сильнее, начинает беспокоиться.) Мне сегодня побыстрей бы.
РУКОСУЕВ. Не спеши, Ксюш, отдохнем! Праздник…
Дверь в зал судебных заседаний открыта. Ксения устроилась на диване, следит за процессом. Виден только кусочек судейской мантии Рукосуева.
ГОЛОС ПАХОМОВОЙ. Прошу всех встать, суд идет!
РУКОСУЕВ (без паузы). Прошу садиться. Объявляется к слушанию дело по обвинению Ну-(запинается)джона Шох-зук…нова и… Фат-ху… ладно… в совершении преступления, предусмотренного частью второй статьи сто шестьдесят… (неразборчиво) Уголовного кодекса. Государственное обвинение поддерживает младший советник юстиции (неразборчиво) — цева. Подсудимые, встаньте.
ГОЛОСА АДВОКАТОВ. Встань! Подымайся давай!
КСЕНИЯ (говорит медленно, слушает голоса за дверью). Красиво служит Егор, музыкально. Без тягомотины. Даром что песню любит. Плавно ведет, без пауз…
В это время судья разъясняет подсудимым их права.
РУКОСУЕВ (читает, обпевая одну ноту, как псаломщик). Вы можете защищаться самостоятельно или с помощью своего защитника (вдох) отказаться от выбранного вами защитника в любой момент судебного разбирательства (вдох) знать в чем вас обвиняют свои объяснения по существу предъявленного обвинения представлять суду доказательства (вдох) задавать вопросы друг другу потерпевшему и свидетелям просить суд огласить документы заявлять ходатайства (вдох) обжаловать любые действия суда заявлять отводы если в ходе судебного разбирательства… (потерял, быстро находит) обжаловать приговор суда давать показания по существу предъявленного вам обвинения или отказаться от дачи показаний не будет влиять и на возможность воспользоваться (замедляя) разъясненными вам (нараспев) права-а-ми. (Обычным тоном.) Огласите обвинительное заключение. Давайте сидя.
КСЕНИЯ. …Александру Третьему поучиться, каждую службу на два часа развозит. Егор хороший судья. Отмен у него не бывает. Да что ж он головой дергает? Может, действительно атрофировалось кой-чего? Жалость-то… Как я не стала юристом? Верочку вот хотела…
РУКОСУЕВ. Согласны ли вы с предъявленными вам обвинениями?
ГОЛОС АДВОКАТА. Встань! Отвечай суду!
КСЕНИЯ (смотрит через открытую дверь на первого таджика). Понимает он, о чем спрашивают? Школу не надо прогуливать. Такую страну развалили!
ГОЛОС АДВОКАТА. Мой подопечный согласен. Вину признает полностью, в содеянном раскаивается.
РУКОСУЕВ. Так, а тут?
ГОЛОС ДРУГОГО АДВОКАТА. Обращайся к судье «Ваша честь».
ГОЛОС ТАДЖИКА. Мы, ваша честь, сидели с Виталиком…
РУКОСУЕВ. С каким еще Виталиком?! (Бьет кулаком по столу.)
ГОЛОС ТАДЖИКА. …Кушали «Роллтон».
РУКОСУЕВ (выскакивает из зала, хохоча). Рекламная пауза! Супы быстрого приготовления «Роллтон»! Слыхала? В каждом процессе что-нибудь такое!.. Давай, лимончик порежь, огурчики вон, маслинки, рыбку. Не дай себе засохнуть, Ксюша! (Быстро возвращается на свое место в зал.)
КСЕНИЯ. Второй день поста… (Улыбается, качает головой.) Будет, что рассказать на исповеди. (Слушает процесс дальше, занимаясь закусками.)
ГОЛОС АДВОКАТА. Тебя не за это судят, а за грабеж. Бил подсудимого? Угрожал ему? Телефон кто вытаскивал?
ГОЛОС ТАДЖИКА. Про телефон ответить не могу. Находился в состоянии алкогольного опьянения.
Адвокат громко стонет.
РУКОСУЕВ. Суд удаляется на совещание. (Снова заглядывает в комнату, где находится Ксения.)
КСЕНИЯ. Год и три. То есть, наоборот, три и год.
РУКОСУЕВ (все так же мелко кивая). Угадала, всегда угадывала.
Слышен громкий красивый голос судьи: «Именем…»
КСЕНИЯ. Центральный момент. (Прикрывает глаза.) Обо всем забываю. Зачем сюда шла, забываю. Люблю суд, понимаете?
Удар молотком.
РУКОСУЕВ. Увести!.. (Закашливается, издает странные звуки.) Увести осужденных!
КСЕНИЯ. Всё! (Разочарованно.) Не тот стал Егор.
Судья снимает мантию, достает из шкафа гитару, рюмки, коньяк.
РУКОСУЕВ. С праздничком тебя, Ксюша, с женским днем! Давай. Тостуемый пьет до дна. (Выпивают.)
Соскучился я за тобой. Помнишь, как раньше? (Обходит Ксению, обнимает ее, шепчет.) Угадай, кого сейчас будут иметь?
КСЕНИЯ (ласково). Ты что, Егор? У тебя же там всё…
РУКОСУЕВ. А может, у меня сексуальный всплеск, а?
КСЕНИЯ (деликатно высвобождается из его объятий, поет). «Как молоды мы были…»
РУКОСУЕВ. Голос у тебя какой все же молодой… Спой, а!
КСЕНИЯ. Не гони.
Рукосуев успокаивается, они снова выпивают.
РУКОСУЕВ. Давай тогда про божественное… (Откидывается на спинку дивана, жмурится.) Я люблю… Что там за число зверя?
КСЕНИЯ. Поздно до нас доходят новости. (Берет в руки бутылку.) Штрих-код видишь? Вот тут — три шестерки. Число зверя. Так — на любом изделии!
РУКОСУЕВ. Да зачем они нужны-то, будем говорить, три шестерки?
КСЕНИЯ. Вроде, для этой… синхронизации.
РУКОСУЕВ (громко смеется). Для синхронизации у нас «Три семерки»! Ясно? Портвешок такой.
КСЕНИЯ. Тебе весело, конечно! Чего не веселиться?!
РУКОСУЕВ. Ну, а ты чего? Тем более — в женский день.
КСЕНИЯ (мрачно). Егор, ты Верочку мою помнишь?
Рукосуев испуганно смотрит на Ксению.
Кто ее сбил с пути — имеешь представление?
РУКОСУЕВ. А… Учитель, что ли? Ладно тебе, с какого пути? Сама говорила: ничего у них не было.
КСЕНИЯ. Именно что учитель. И учил бы. А то — литературные четверги…
РУКОСУЕВ. Ксюш, да при чем тут… Верочка ведь, ты извини, всегда была у тебя не такая какая-то. Ладно бы только папашу своего недоделанного жалела… Так ведь всех подряд несчастненьких. Помнишь, нищего притащила с улицы?
КСЕНИЯ. Так это она еще ребенком была.
РУКОСУЕВ. А учителя брось. Скучно тебе, ты и маешься. Он, говорят, ничего. Вон, у Паши дочка, как ее? Нормальная девчонка, между прочим, не красится. Успокойся, Ксюш, перемелется все, время лечит.
Пауза.
КСЕНИЯ. Теперь меня послушай, Егор. Чужой человек у нас в городе. Враг — не враг, но вообще-то враг. Или кто-то использует ситуацию. Бумаги пишет твой учитель, будьте-нате. И про тебя… Хочешь почитать? Я принесу…
РУКОСУЕВ. Ладно, сиди…
КСЕНИЯ. Земля им, твоя, кстати сказать, приглянулась.
РУКОСУЕВ (неожиданно активно). Земля?! Кому?!
КСЕНИЯ. Кому-кому… Чужие люди приходят в наш дом, Егорушка. Чужие люди!
РУКОСУЕВ. Ксения, запомни: всякий, кто замахивается на нашу… эту… (задумывается) ну, короче, ты поняла… получит… по заслугам! (Бьет по журнальному столику.) Мы с тобой, наши, будем говорить, отцы, деды землю отстояли! От немцев! От французов! (Думает.) От поляков!
КСЕНИЯ. Ну-ну, тише, тише, вредно тебе волноваться…
РУКОСУЕВ. Будем говорить так, Ксения Николаевна. Если ты что-то такое чувствуешь — доверяй своему сердцу.
КСЕНИЯ. Вот и Паша сказал: решение готовь.
РУКОСУЕВ. Сделаем решение, Ксюша, все оформим как надо, не переживай!
КСЕНИЯ. Смелый ты, Егор Саввич, ох… С ними поосторожней надо: знают, что делают. Вон что со страной сделали!
РУКОСУЕВ. Повторяю: всякий, кто замахивается… (Снова поднимает руку для удара по столу.)
КСЕНИЯ. Ну-ну, успокойся, Егорушка… Горячий какой! (Распускает пучок на голове, у нее красивые длинные волосы.) Вот, поделилась, и легче стало. Бери гитару!
РУКОСУЕВ. Спой эту… «Куда они там все запропастились…»
Ксения кивает, улыбается, поет, подражая певице Пугачевой: «Уж сколько их упало в эту бездну, разверстую вдали!..» Рукосуев ей аккомпанирует. Пропуская несколько куплетов, Ксения допевает до конца: «Послушайте! Еще меня любите за то, что я умру». Рукосуев трогает струны, грустит.
РУКОСУЕВ. Я, Ксюш, тоже о смерти стал думать… Птички две желтенькие утром сегодня залетели. Плохая примета, к покойнику. Выпустил… Боюсь…
КСЕНИЯ. Желтенькие? Это ничего, к деньгам.
РУКОСУЕВ. Ты верующая, тебе легче… (Ксения гладит его руку.) А меня в церковь… не-е… не тянет. Нас как воспитывали? Что после смерти нет ничего, так ведь? А теперь — первые лица даже… Крестятся. Ну, поклоны не бьют…
КСЕНИЯ. Не хватало еще!
РУКОСУЕВ. Но вот ты, допустим, о чем Бога просишь?
КСЕНИЯ (отодвигается от судьи). Не под коньячок разговоры такие. О чем положено, о том прошу. О чем святые… старцы просили.
РУКОСУЕВ. А, предположим, точно вот было бы, что Бог есть. Чего попросишь?
КСЕНИЯ (размышляет). Верочку не вернешь… Страну тоже… Чтоб мне годиков двадцать-тридцать скинул, наверное. Ладно, давай за все хорошее.
Пьют.
РУКОСУЕВ (достает из портфеля исписанный листок). Стих. О том же самом, о главном, но по-мужски. (Отдает листок Ксении, сам читает наизусть.) «Да, все мы смертны, хоть не по нутру / Мне эта истина, страшней которой нету, / Но в час положенный и я, как все, умру…» Пронзительно. «Жизнь только миг, небытие навеки. / Та-та-та-та-там, что-то там такой, / Живут и исчезают человеки». Как в воду глядел товарищ.
КСЕНИЯ (пробует встать). Заморочил ты мне голову, Егор! Чье? Твое?
РУКОСУЕВ. Не-е, даже ты не угадаешь. Ладно. Андропов это. Юрий Владимирович. Вот так вот. Лучше любых там…
Ксения с Рукосуевым пробуют спеть Андропова на мотив только что звучавшей песни. Получается нескладно: «Но сущее, рожденное во мгле-е, / Иные поколенья на Земле-е…»
КСЕНИЯ (плачет). Да, иные поколения… У тебя, Егор, дети, внуки… А я одна-одинешенька! (Вся в слезах, машет рукой.) Всегда так, если выпить в пост.
Стук в дверь. Не дожидаясь ответа, врывается Жидков.
РУКОСУЕВ. Картина Репина «Не ждали»!
Ксения быстро утирает слезы.
КСЕНИЯ. Та-а-ак! Эт-то еще что?! Не поняла! Жидков!
ЖИДКОВ (видя ее слезы). Уже знаешь?
КСЕНИЯ. Что — знаю?! Кто тебя пустил?! Ну-ка!
ЖИДКОВ. ЧП, Ксюха, ЧП. Труп в больницу привезли. Убийство. Цыцына убили! У тебя, в пельменной!
РУКОСУЕВ (почти радостно). А ты говоришь: птички — к деньгам!
КСЕНИЯ (ошеломленно). Жидков, а ты… не пьяный?
ЖИДКОВ. Да какой пьяный! Теракт, Ксюха! Телевизор смотришь? Теракт!!!