— Я… Мы… прекрасно, спасибо. А у тебя как? — голос матери не отличался теплотой, но это было обычным делом, к тому же она явно беспокоилась о том, как дочь воспримет ее звонок.
— У меня все хорошо, — ответила Никки. — Рада, что ты позвонила, — добавила она, делая шаг навстречу.
Голос матери зазвучал чуть менее напряженно, когда она сказала:
— Я рада, что ты так считаешь. Мы беспокоимся о тебе.
«Тогда почему не позвонили раньше?» — хотела спросить Никки.
— Мы с отцом хотели бы увидеть тебя.
Никки тоже хотела их видеть, больше чем когда-либо, но она волновалась по поводу того, как они воспримут растущее доказательство ее беременности.
— Мы обязательно должны кое-что обсудить, — продолжала ее мать. — Мы с радостью приехали бы к тебе, но лучше, если ты приедешь к нам. Это возможно?
Никки нервно сглотнула.
— Наверное, — сказала она. — А что случилось?
— Это не телефонный разговор. Папа встретит тебя на вокзале, ты только сообщи время прибытия поезда. Почему бы нам не пообедать вместе? Завтра ты сможешь?
— Гм… спасибо, но встречать меня нет необходимости. Я с удовольствием пройдусь пешком, если не будет дождя.
— Прекрасно. Скажем, около полудня?
— Мама, — сказала Никки, прежде чем та успела повесить трубку, — я все еще беременна, и это заметно, так что…
— Мы не ожидали ничего другого, — заверила ее мать, — поэтому отец и предложил встретить тебя на машине. Он готов это сделать, только скажи.
В течение нескольких минут после окончания разговора Никки сидела, глядя в пустоту, и спрашивала себя, что же на самом деле случилось. Ей хотелось бы, что родители поменяли мнение насчет ребенка и принимали участие в его жизни, как это делали большинство бабушек и дедушек. Учитывая приближение Рождества, она предположила, что это возможно; однако шестое чувство не сильно поддерживало такую надежду.
Она не рассказала о разговоре Спенсу, когда они общались по телефону той ночью, в основном потому, что настолько погрузилась в обсуждение деталей его дня, что фактически забыла о звонке матери, пока не повесила трубку. Некоторое время она думала, не перезвонить ли ему, но в конце концов решила этого не делать. Никки хотела сначала выяснить, что случилось, потому что, если все закончится так, как в последний раз, когда она видела своих родителей, она не хотела, чтобы он волновался о ней и о том, как это ее расстраивает.
Итак, на следующий день, потратив много времени на выбор одежды и отрепетировав бесконечное количество возможных сценариев, чтобы подготовиться к «серьезному разговору», она села на одиннадцатичасовой поезд в Бат и без десяти двенадцать уже шла по Грейт-Палтни-стрит к дому родителей. Хотя дождя не было, в воздухе висели капли влаги, поэтому она подняла воротник толстого шерстяного пальто, а фиолетовый шарф, подаренный Спенсом, прикрывал нижнюю половину ее лица, защищая от ледяных порывов ветра.
Войдя в ворота, она только начала раздумывать, не воспользоваться ли своим ключом, когда дверь дома открылась и ее мать, похоже, обрадованная встречей (что не могло не успокаивать), проводила ее в тепло большого холла.
— Тебе стоило позвонить нам со станции, — упрекнула ее Адель. — Отец приехал бы и забрал тебя.
— Все хорошо, я немного прогулялась, — ответила Никки, начиная расстегивать пальто. Она вдохнула знакомые запахи и тут же почувствовала, как ее наполняет прекрасное чувство возвращения домой.
Забрав у Никки пальто, Адель на секунду смутилась, но затем положила ладонь на щеку дочери и наклонилась, чтобы поцеловать ее в лоб. Это было редкое, но не уникальное проявление любви, и теперь уже смутилась Никки, поскольку ей захотелось крепко обнять маму. Неужели они принесут извинения за те резкие слова, которыми они обменялись во время ее последнего визита, спросила она себя с робкой надеждой. Она была готова извиниться, и простить, и забыть — разумеется, если они примут ребенка. По дороге она даже заскочила в булочную на мосту и накупила пирожков с яблочной начинкой как своего рода предложение мира: она помнила, что отец их очень любит.
— Папа в гостиной, — сообщила ей мать. — После разговора пообедаем вместе. Папа собирается побаловать нас копченым лососем и блинчиками со сливочным сыром.
Это были любимые блюда Никки. Она улыбнулась тому, как все старались понравиться друг другу, и решила не напоминать маме, что беременным нежелательно употреблять мягкие сыры.
— Иди, — сказала Адель, повесив пальто и шарф. — Он с нетерпением ждет тебя.
Понимая, как сильно ей хочется повидаться с ним, Никки прошла в гостиную и увидела отца, который стоял на коленях и подкладывал дрова в камин.
— Привет, — сказала она.
— О, ты уже пришла! — воскликнул он и, отряхнув руки от пыли, начал вставать.
Никки поразилась и испугалась, заметив, с каким трудом он встает, словно повредил спину или у него болят ноги. Затем он обернулся, и ее сердце пронзила боль. Он выглядел уставшим, бледным и определенно похудел. Ее внезапно охватил страх: возможно, они хотят сообщить ей, что у него рак или что-то не менее ужасное, и кровь застыла у нее в жилах. «Господи, пожалуйста, прошу тебя, пусть он будет здоров», — тихонько взмолилась она, идя к нему, чтобы обнять.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила она.
— Да, хорошо, — ответил он, обнимая ее в ответ: не так сердечно, как когда она была маленькой, но достаточно тепло, чтобы напомнить ей о том, как сильно он любит ее, несмотря на разногласия. На тот случай, если новости окажутся именно такими, каких она так боялась, Никки обняла его еще крепче.
— Я скучала по тебе, — сказала она, задаваясь вопросом, что он почувствовал, когда к нему прижали его будущего внука.
— Я тоже скучал по тебе, — хрипло ответил он. — Не надо нам было в прошлый раз доводить все до скандала.
— Хочешь что-нибудь выпить? — предложила Адель, входя в комнату.
Когда Никки обернулась, ее беспокойство начало расти, потому что теперь, когда она хорошо разглядела мать, та тоже показалась ей не такой, как всегда. Лицо у нее было напряженным, глаза казались стеклянными, под ними залегли тени.
— М-м, нет, спасибо, — неловко ответила Никки. — Я подожду… когда мы сядем за стол.
— Сядь поближе к огню, — предложил ей отец, указывая на кресло напротив того, в которое сел сам. — Вот, возьми чипсы, если хочешь перекусить.
Чувствуя, что и в комнате тоже что-то изменилось, Никки сильнее натянула свитер, прикрывая выпирающий живот, и присела на краешек кресла. Между ними стоял журнальный столик, на нем царил беспорядок, к чему она не привыкла, поскольку ее родители были жуткими чистюлями.
— Вы все еще собираетесь на Барбадос на Рождество? — спросила она, пытаясь завязать светский разговор.
— Нет, мы все отменили, — ответил отец.
Сердце у Никки сжалось. Не такой ответ она ожидала услышать.
— Мы останемся здесь, — сказала мать. — Вообще-то, мы надеялись, что, возможно, ты захочешь присоединиться к нам.
Испугавшись, что это, возможно, последнее Рождество отца, но подозревая, что приглашение не распространяется на Спенса, Никки ушла от прямого ответа:
— Ну, думаю, это зависит от обстоятельств… То есть я, безусловно, должна праздновать Рождество вместе со Спенсом.
Ее отец кивнул и сцепил руки.
— У нас есть для тебя кое-какая информация, — начал он, глядя на Адель, которая села на диван рядом с его креслом.
«Пожалуйста, Господи, не дай ему умереть», — запаниковала Никки.
— Тебе будет нелегко услышать это, — продолжал он, и ее сердце практически остановилось, — но я думаю, что ты обязательно должна знать то, что мы обнаружили, особенно учитывая рождение ребенка.
Поразившись тому, что он упомянул о ребенке, Никки удивленно моргнула, не сводя с отца глаз.
— В прошлый раз, когда ты к нам приходила, — продолжал он, — меня так обеспокоили решения, которые ты приняла, и то, куда они могли тебя завести, что я взял на себя смелость нанять человека, который бы разузнал о прошлом твоего друга, и выяснилось…
Внезапная волна гнева захлестнула Никки.
— Что ты сделал? — неистово закричала она. — Ты что, хочешь сказать?.. Да как ты посмел? У тебя нет никакого права.
— Николь, пожалуйста, выслушай отца, — вмешалась мать. — Ты обязательно должна узнать то, что мы выяснили, это очень важно.
Никки вскочила на ноги.
— Что бы вы там ни разнюхали, это совершенно ничего не изменит, — решительно заявила она. — Спенс — отец ребенка, и если вы думаете…
— Николь, твой друг — сын человека, которого признали виновным в растлении малолетних, — прямо сообщил ей отец.
Никки зашатало от ужаса.
— В большинстве случаев его жертвам не было и пяти лет, — спокойно продолжал отец. — И теперь я должен спросить тебя: неужели ты готова подвергать такому риску…
— Его отец мертв, — закричала Никки.
— Но это не меняет того, кем или каким он был. И мы должны задать себе вопрос: насколько твой друг похож на своего отца? Не унаследовал ли он?..
— Не смей даже произносить это, — предупредила она, и в ее голосе появилась угроза.
— Что Спенсер говорил тебе о своем отце? — спокойно спросила ее мать.
Никки неистово набросилась на нее.
— Во всяком случае, не это, — процедила она, — потому что это неправда, а даже если и правда, это не означает, что Спенс такой же. — Она прижала ладони к вискам. — Я не могу поверить, что стою здесь и позволяю вам совать нос не в свое дело, — вспыхнула она. — Как вы посмели… Вы ни разу даже не видели Спенса, а фактически обвиняете его в том, что он педофил, в то время как он никогда не причинит вреда ни единому человеку, а тем более собственному ребенку… Вы мне омерзительны тем, что могли допустить такую мысль. — Она разрыдалась. — Я сожалею, что вообще приехала сюда. Я должна была догадаться, что вы попытаетесь заставить меня отступиться от него или совершить какую-нибудь подлость…
— Пожалуйста, успокойся, — перебил ее отец. — Я понимаю, как сильно ты расстроилась, но мы сделали это для твоей же пользы…