Последняя фразу будто сорвала в голове Анны последние шлюзы, женщина сорвалась на крик, рыдала в голос, захлебываясь и разрываясь от тоски. Дочь притихла, больше ничего не говорила, даже гладить мать перестала, только терпеливо ждала, когда у той закончатся слезы и силы. Едва мать стала немного затихать, дочь чуть отстранилась и потянула ее за собой:
— Пойдем, я уложу тебя. Ты перенервничала, тебе надо поспать.
Анна не сопротивлялась, она любила, когда ей говорят, что делать, когда в голове складывался четкий алгоритм, последовательность действий. С трудом кивнув, Анна встала и позволила себя вывести из ванной комнаты, отвести в спальню. Там дочь уложила ее на кровать и укрыла пледом.
— Поспи, я буду рядом.
И в самом деле, она включила торшер и устроилась в кресле в углу, взяла книгу, которая лежала на подлокотнике и принялась листать. Анна прикрыла глаза.
Сквозь ресницы она видела, как дочь с тревогой поглядывает на нее, но в душе уже растеклось обманчивое спокойствие, какое обычно наступает после истерики и нервного напряжения. Анна просто не могла больше переживать, ее чувства отключились, а сознание плыло медленно, не фокусируясь на чем-то конкретном, равнодушно констатируя очевидное: «Кто-то хочет, чтобы меня не было. Я кому-то мешаю? Чем?»
Мысли текли, унося ее все дальше от полумрака спальни и шелеста переворачиваемых дочерью страниц.
Проснулась она внезапно. Будто кто-то включил приемник. Чувства и эмоции нахлынули сразу, накрыв с головой и утопив в тревоге. Регины рядом не было, только горел торшер и книга осталась лежать открытой.
Анна села и прислушалась. Нет, квартира не была пуста — сквозь прикрытую дверь слышались голоса. Один из них точно принадлежал дочери. Два других она узнала не сразу.
— Это безумие, ты понимаешь или нет?!
Настойчивый шепот, уверенный и безапелляционный принадлежал Марии.
— Сейчас она строчит жалобы на нас с Леонидом, потом на Светку. А что потом?
— Вы чего предлагаете? — Регина говорила приглушенно, с видимым раздражением.
Анна поняла — падчерица пришла, пока она спала. Поднявшись, она оправила платье, прическу, и вышла из спальни. Отсюда голоса доносились отчетливее.
— Ее надо отдать под надзор специалистов, естественно! — снова заговорила Мария.
— Специалисты — это психиатры? — Регина насторожилась.
Светлана заговорила мягче:
— Ты пойми, это для ее блага. В таком состоянии она опасна прежде всего для себя.
— А что потом?
— А что потом? — повторила Светлана, получается, она тоже пришла. Анна закусила губу. — Она подлечиться и вернется к прежней жизни.
Анна решительно шагнула к кухне, откуда и доносились голоса.
Едва появившись на пороге, мгновенно оценила обстановку: Светлана и Мария сидела по одну сторону стола, Регина — по другую. Между ними стоял нетронутый стеклянный чайник, три кружки, сахарница и вазочка с сахарным печеньем. Мария, подавшись вперед, держала руки Регины в своих руках, а Светлана, наоборот, сидела нахмурившись и скрестив руки на груди. «Добрый и злой полицейский, не иначе», — отметила про себя Анна.
— Что здесь происходит?
Светлана отпустила руки Регины, постаралась улыбнуться:
— Проснулась? Как себя чувствуешь? Регина сказала, у тебя опять была истерика…
— Не правда, я не так сказала. — Регина повернулась к матери. — Мам, она все врет. Позвонила Света, спросила, дома ли ты, почему сотовый не берешь. Я ответила, что ты спишь. И вот…
Девочка кивнула на старших сестер.
— Ясно. — Анна подошла и села рядом с дочерью. — Извините, но я слышала, как вы Регину уговаривали сдать меня в психиатрическую клинику. И не согласна с этим. Еще вчера бы, возможно, согласилась. Даже сегодня утром. А сейчас — нет.
— И что же изменилось с сегодняшнего утра?
— Регину пытались отравить.
Светлана и Мария переглянулись, у обеих вытянулись от удивления лица и округлились глаза.
— Что?
— Что слышали. Это не выдумки, Регина была в больнице. Едва откачали. Высокая доза снотворного, барбитуратов, которых в доме Зинаиды Аркадьевны отродясь не было. Более того, курьер видел какого-то незнакомого мужчину в доме, — она перевела суровый взгляд с одной падчерицы на другую.
— Обалдеть… — протянула Светлана.
Анна устало провела по лицу:
— Когда следователь говорил, что призрака, пугавшего меня изображает кто-то из моих близких, я не поверила…
— Ага, не поверила… — Мария поджала губы. — Он уже приперся к нам домой, допрашивал и Леонида, и меня, всю душу вытряс.
— Между тем, это была его инициатива, я ни о чем не просила и была уверена, что никто из вас не причастен.
Молодые женщины насторожились:
— А что изменилось сейчас?
— А сейчас я буду отвечать на все вопросы, которые ставит передо мной следователь. И если эти ответы приведут следствие к вам, то это ваши проблемы. Ясно?
Мария подалась вперед, прищурилась:
— Ты нам что, угрожаешь?
— Предупреждаю… Если вам есть, что скрывать, берегитесь. Тот, кто это все задумал — с появляющимся Ильей, его просьбами присоединиться к нему самой — зашел слишком далеко… Он затронул безопасность Регины. А за нее я буду драться всеми возможными способами.
Мария и Светлана опять переглянулись.
— Анна, слушай, ну ты сама подумай, нам зачем это все?
Анна покачала головой:
— Если я буду признана недееспособной, Регина несовершеннолетняя. Значит, одна из вас сможет взять над ней и мной опекунство, получить доступ к имуществу, деньгам… Так мне разъяснили…
— Идиотизм! — Мария вспыхнула. — Ты слушаешь каких-то интриганов! А нам, кого ты вырастила, не веришь! Мы не при чем! Не при чем, понимаешь?!
Она встала и нависла над Анной. Анна спокойно выдержала, повторила отчетливо:
— Я сказала ровно столько, сколько хотела. Если за этим маскарадом стоит кто-то из вас, берегитесь!
Падчерицы переглянулись, но спорить не стали, постарались быстрее ретироваться. Так даже лучше.
Глава 17. Напарники
Капитан Макс Александров припарковал машину, когда было уже почти девять вечера. Едва зайдя в подъезд, почувствовал тонкий, уже почти растаявший шлейф аромата тушеного мяса. И чем выше он поднимался в лифте, тем отчетливее к аромату добавлялись все новые оттенки. Лавровый лист. Круглый черный перец. Лук. Чеснок.
Макс отчетливо понял, до какой степени голоден и с тоской вспомнил, что после того, как они вышли от Марии и Леонида, Аделия отправилась в налоговую и предупредила — будет поздно. Значит, божественный аромат — не по его, не обедавшего следователя, душу, а его ждут в лучшем случае макароны с сосисками или пельмени. «Что тоже неплохо», — успокоил он жалость к своей реальности.
Но когда распахнулись створки лифта, аромат тушеной говядины стал еще ярче, а надежда, что Аделия не ходила ни в какую налоговую и замутила вкусный ужин, заставила ускорить шаг. Открыв дверь своим ключом, Макс зажмурился — вот оно, его счастье, источает божественный аромат.
— Я дома! — крикнул Макс, притворяя за собой дверь и на ходу стягивая куртку. — Адель…
Из ванны доносился плеск воды, а к аромату ужина добавлялась косметическая отдушка — Аделия принимала ванну. Макс подошел к двери, постучал:
— Адель, я дома, ты еще долго? А то я умру от голода или захлебнусь слюной, а страна останется без кадров.
Плеск воды не прекратился, но дверь приоткрылась и из нее показалась кудрявая голова Аделии.
— А это тебе! — и она распахнула дверь.
Макс заглянул внутрь и на мгновение онемел: его ожидала пенная ванна, свечи и бутылка вина в ведерке с ледяной крошкой. Он сник, перевел взгляд на супругу:
— У нас сегодня важная дата. — Он пытался вспомнить, какое сегодня число, и что он пропустил, уже заранее ругая себя за невнимательность и краснея от неловкости.
Аделия быстро кивнула и тут же отрицательно покачала головой. У Макса отлегло от сердца, но тайны он не любил, а еще меньше — вытягивать их из Аделии. Что там говорить, нервы у нее были крепче, а затейливость выше. В этой битве он заранее проигрывал. Всегда.
— Так да или нет? — Он шумно выдохнул и посмотрел мрачно: суровый взгляд голодного мужа должен был пробудить в жене хоть какое-то сочувствие.
— Нет, не дата. Но может и дата, — Аделия закусила губу, — но я тебе пока не скажу. Но хочу, чтобы ты порадовался.
Макс покачал головой, вздохнул:
— Я не умею радоваться тому, чего не знаю. Ты вышла в прибыль в своей конторе?
У Аделии вытянулось лицо, губы сомкнулись в тонкую линию, а взгляд стал колким — будь он иглой, пронзил бы Макса насквозь. И поразил молнией. Макс поднял вверх руки, заранее сдаваясь:
— Все, гадать не буду, спрашивать тоже. Когда решишь, расскажешь… — и он сложил ладони в молитве: — Можно мы уже пойдем ужинать?
Аделия была предупредительна и покладиста. Когда Макс утолил первый голод — а мясо было восхитительно и буквально таяло во рту, оставляя тончайшее и пряное послевкусие на языке — он стал с подозрением поглядывать на супругу: Аделия не выглядела виноватой, но определенно что-то от него хотела. И иногда, отвернувшись, задумчиво улыбалась собственным мыслям.
— Ты мне так и не расскажешь, в связи с чем у нас сегодня праздник?
— Это не праздник, — обиделась Аделия. — По-моему, я тебя всегда вкусно кормлю…
— Всегда, согласен. Но в совокупности с ужином, пенной ванной, вином и загадочным видом, это все выглядит подозрительно. Говори, что надо…
Он сложил руки перед собой с видом следователя, готового принять признательные показания — улыбался выжидательно и ободряюще.
У Аделии забегал взгляд. Она переплела пальцы и положили руки перед собой, невольно повторив позу Макса. Заметив это, смутилась еще больше.
— Аделия? — Макс чуть склонил голову к плечу и улыбнулся угрожающе.
— Погоди. Я не готова… И пообещай, что не будешь смеяться! — она уставилась на него с вызовом.