Также сообщалось, что в десяти днях пути формируется новая армия. Ее удачно расположили на горном перевале, и она перекрывала единственную на ближайшие триста миль дорогу на Хуран, по которой могла бы пройти армия. Роберто и Атаркис собирались объединить силы, чтобы разгромить это последнее препятствие, после чего можно было бы заняться обустройством захваченной территории. Осаду столицы собирались начать следующей весной, при условии, что Гестерис в центре и старый госландец Джорганеш на юге достигнут поставленных перед ними целей.
Первые больные начали появляться на третий день перехода. Конечно, они передвигались по наполовину заболоченной долине, где было множество грызунов и тучи комаров, однако лагерь все время обустраивался очень тщательно: к концу каждого дня рыли рвы, ставили ограду, разбивали палатки. Однако тиф все равно стал распространяться. Как сказал Дахнишев, виной были блохи на спинах у крыс и мышей. Одна блоха могла заразить всех, кого укусит, а так как на каждого легионера приходилось по десятку крыс, то от носителей заразы они пострадали еще до того, как начался тиф.
Роберто всегда считал болезни одной из проблем военной кампании. Дифтерия и дизентерия свирепствовали довольно часто, и с ними удавалось справляться с помощью закрытых повозок, на которых больных перевозили, обеспечивая должный карантин. Однако на этот раз масштаб эпидемии, охватившей его армию, оказался полной неожиданностью. И через десять дней после начала похода и уже совсем рядом с южными отрогами горного хребта Дел Аглиос вынужден был остановиться.
Спустя пять дней в лагере едва хватало здоровых солдат, чтобы выполнять необходимые ежедневные работы. Атресским кавалерии и пехоте дали приказ не приближаться и срочно связаться с Атаркисом. Легионы Дел Аглиоса стали легкой добычей.
Роберто сел на кровати и ухватился за ее края. Вокруг него все плыло. Он снова дрожал, хотя на этот раз не от озноба. Он слишком хорошо помнил собственное все возрастающее отчаяние и тревогу солдат, когда тиф стал уносить жизни с пугающей быстротой.
К двадцатому дню вынужденной стоянки легионы, попеременно поджариваемые солнцем и заливаемые дождями, потеряли от болезни больше людей, чем от клинков и стрел цардитов. Паника и ощущение неотвратимости судьбы распространились по армии, грозя сломить ее. Целые манипулы лежали, болея и умирая, тогда как других болезнь не затронула. Восемь человек из палатки могли умереть, в то время как двое оставались сильными и здоровыми, благодаря Бога за удачу и пытаясь справиться с чувством вины.
Роберто пришлось прибегнуть к все более суровым мерам, чтобы не дать армии рассыпаться. Вместе с Дахнишевым он привел в исполнение план по уничтожению крыс, мышей и блох, что для армии в шестнадцать тысяч солдат было делом нелегким. Он приказал, чтобы коней разместили подальше от легионеров и чтобы ими занимались только дежурные конюхи-офицеры и их подручные. Солдаты переносили блох, а Роберто не мог рисковать, позволяя кавалеристам соприкасаться с ними, пока бушует эпидемия.
Когда были замечены первые дезертиры — в основном из атресских легионов, — Дел Аглиос удвоил охрану ворот и ограждений и усилил наружные пикеты. За пределами главного лагеря поставили тюрьму, рядом с сопровождающими армию штатскими, которые тоже сильно страдали от болезни. Когда он в последний раз был в сознании, там содержались семьдесят мужчин и женщин, решивших, что бегство — это единственный способ спастись. Как только Роберто поднимется на ноги, он сообщит им неприятную новость.
И наконец в разгар заката генастро Дел Аглиос тоже заболел. Воспоминания о начале болезни сохранились отвратительные. Лихорадка охватила его стремительно, принеся слабость и испарину, так что он едва мог ходить. Еще страшнее была головная боль. Непрекращающаяся, пульсирующая, словно удары молота по камням, она била по черепу. Роберто слышал, как мужчины и женщины молили о помощи и забытьи, и считал их слабовольными. Как ему хотелось попросить у них прощения потом, когда он испытал те же страдания! Ему казалось, что голова у него вот-вот расколется, а мозг разорвется.
К тому времени, как на его теле начала появляться сыпь, шершавая и красная, покрывшая всю кожу, за исключением лица, ладоней и подошв, Роберто начал впадать в забытье. Он еще помнил, как мучился от страшного зуда и Дахнишев связал ему руки, чтобы не дать растерзать плоть, но это уже было каким-то смутным воспоминанием.
И наконец, перед тем как погрузиться в благословенное беспамятство, дыхание Роберто настолько участилось, что его видение мира, и без того двоящееся из-за головной боли, стало туманным и тусклым. Последнее, что он мог вспомнить, — это медленное биение сердца: оно стучало так редко, что лишало остатков сил.
Все мысли и тревоги исчезли, когда Дел Аглиос погрузился в горячечный бред, который поработил его разум и сделал пленником слабеющего, больного тела. Из этого периода он не помнил ничего. Восемь дней были для него потеряны.
Роберто тряхнул головой, и дрожь унялась. Внезапно он почувствовал облегчение, и улыбка промелькнула у него на губах. Судя по тому, что сказал Дахнишев, худшее осталось позади. Сейчас начнется период восстановления, и, возможно, через несколько дней они смогут уйти с этого жуткого места. Его улыбка растаяла. Ведь генерал пока не знал, сколько человек осталось в живых, чтобы последовать за ним.
Роберто криком потребовал внимания, и в палатку вошел легионер, державший копье. На нем был полный доспех, начищенный до идеального состояния.
— Приведи ко мне Элиз Кастенас. И пусть пришлют еды. — Он помолчал и немного подумал. — Но прежде помоги мне встать и одеться.
— Да, мой генерал.
Легионер пристроил копье у шеста палатки. Это был молодой эсторийский гастат среднего телосложения, с большими карими глазами и темно-русыми волосами.
— Как тебя зовут, солдат?
— Эридес, господин.
— Гордишься своими доспехами и оружием?
— Да, мой господин. Только они и помогают мне выжить.
— Молодец. Это заметно. Считай, что стал членом моей личной охраны и оруженосцем вместо бедняги Гаррелита.
Молодой человек улыбнулся, и под его загаром проступил румянец.
— Спасибо, господин Дел Аглиос. Для меня это настоящая честь.
— И спасибо тебе, что остался верен долгу во время болезни. Мне нужно, чтобы рядом были люди вроде тебя. А теперь помоги мне встать и пройти к туалетному столику.
Если Эридеса и смутило то, какая помощь понадобилась генералу, он этого не показал. Роберто чувствовал себя невероятно слабым, ноги еле держали, так что он тяжело опирался на солдата. Эридес оказался ловким и сообразительным. Неожиданно быстро Роберто, облаченный в легкую тогу с гербом Дел Аглиосов, уже сидел за столом с картами. Элиз Кастенас и пища появились одновременно. Еда смотрелась аппетитно и пахла дьявольски приятно. Элиз выглядела измученной, озабоченной и постаревшей на десять лет.
— Садись, садись, пока не упала, — сказал ей Дел Аглиос. — И поешь, бога ради. Ты выглядишь хуже меня.
Лицо Элиз просияло.
— Как приятно слышать твой голос, генерал, — произнесла она, опускаясь в кресло рядом с ним. — Тебе стоит внимательнее присмотреться к себе самому. Пусть я немного устала, но от тебя остались только кожа да кости. И не мешало бы побриться.
Роберто потер подбородок, изумляясь длине отросшей щетины.
— А что, за мной никто не следил, пока я болел? — спросил он не без раздражения.
— С тобой не было Гаррелита.
— Да. Да, конечно. — Роберто вспомнил умелые руки и жизнерадостность молодого гастата. — Что ж, он хотя бы был избавлен от мора. Геройски погиб в бою.
Элиз кивнула, опустила голову и судорожно сглотнула.
— Все было очень плохо, да? — спросил Роберто. — Мне жаль, что я не мог быть рядом и помочь. Но мне нужно услышать от тебя, что у меня осталось. Командующий состав. Они все выжили?
— Нет, — ответила Элиз, и на глазах у нее выступили слезы. У Роберто оборвалось сердце. — Бен Рекерос и Томас Энгаард оба ушли в объятия Бога. А в алах — Шакаров и Даваров оба еще больны. Хирург Дахнишев считает, что оба выживут только при большом везении. Остальные в порядке. Меня болезнь не тронула, а Эллас Леннарт переболел, пока ты был в жару. По-моему, его смерть оказалась бы ужасным ударом. Легионам необходимо было знать, что Бог хотя бы пощадил свой собственный глас. Другие командующие и мастера по-прежнему на ногах.
Роберто вздохнул. Простые воины селились в палатках намного теснее и сильнее подвергались блошиным укусам, так что там последствия окажутся очень тяжелыми. Бедняга Рекерос! Ему так мало оставалось до отставки. Бог слишком рано от него отвернулся.
— Итак, цифры. В самом общем виде.
— Десятый легион пострадал больше всех. — Элиз глубоко вздохнула. — Потеряно почти три тысячи пехотинцев.
— Три тысячи?
У Роберто перехватило дыхание. Он ощутил физическую боль и откинулся на спинку кресла, не в силах осознать масштабы катастрофы.
— А в кавалерии умерли сто сорок человек. — Элиз вытерла глаза. — В Восьмом мы пока потеряли тысячу пехотинцев, кавалерия в основном уцелела. Двадцать умерли, и еще тридцать пока больны. В алах дела обстоят гораздо лучше. В кавалерии и легкой пехоте, отправленных изматывать противника, потерь не было. Стрелы потеряли три сотни пехотинцев и сорок кавалеристов. Клинки — пятьсот пехотинцев и сто кавалеристов. Цифры еще растут, но незначительно.
— Да хранит Бог тех, кто выстоял! — прошептал Роберто. — Я не подозревал, что все так плохо.
— Почти семеро из десяти находившихся в лагере болели. Дахнишев говорит, что нам повезло.
— Повезло? — Роберто коротко и горько рассмеялся. — Не хотелось бы мне тогда столкнуться с невезением! — Он несколько мгновений сосредоточенно думал. — А каковы настроения?
— Боевой дух упал. Сто тринадцать оказались в тюрьме. Разница в смертности между легионами и алами привела к ссорам и стычкам. Атресцы воздвигли свои алтари и говорят, что именно они спасли жизнь их согражданам и что они помогут Шакарову и Даварову. И даже кое-кто из наших говорит, что Бог покинул нас в этой стране зла. Десятый стал легионом проклятых. Так много смертей! Но в целом армию удержала вера в то, что ты выживешь. Когда ты появишься среди них — и молю Бога, чтобы это случилось скоро, — настроение поднимется.