Не жду, что Надежда согласится, но она спускает ноги с кровати.
– Огнивенко нейтрализовала твои способности. Она делала всё, что ей велели.
Надежда натягивает трусики, маечку.
– Не надо. Прошу тебя, – говорит Иванна. – Это еще не всё. Ты ведь узнала фотографию?
– Какую фотографию? – встреваю. Боюсь, что Надежда задержится. Как заткнуть Иванну?
– Она сделана в пятьдесят шестом. Господин и госпожа Като на горном курорте Маруяма. Тебе всего два годика, поэтому они оставили тебя в Токио. Понимаешь? Это твои родители. Настоящие родители.
За окном светает. Утро просачивалось внутрь, смешиваясь с темнотой, разбавляя ее. Их тела приобретали землистый оттенок, а Надежда и вовсе не походила на себя. Казалась чужой и незнакомой. Иванна всё бубнила, а я встала с пола и подошла к окну. Заглянула в прореху. Только для того, чтобы увидеть Роберта с авоськой. Он походил на рабочего с ночной смены, который по дороге домой зашел в магазин взять пару бутылок молока.
– Я многого не знаю, но поверь мне… – Иванна не различает шагов. Она слишком занята. Но мне прекрасно слышно приближение Роберта. Никогда не думала, что буду ему рада.
Дверь распахивается.
– Доброе утро, девочки! Ваша мама-козочка молочка прислала, бе-э, – Роберт стоит на пороге и осматривается. Надежда в платье. Иванна сползла на пол, прикрывается отвисшим углом простыни. – Так, и что здесь происходит?
– Идем домой, – говорю. Но Роберт и ухом не ведет, ставит авоську на пол.
– Я всё ей рассказала, – говорит Иванна. – Про родителей, про Огнивенко, про Спецкомитет. Она теперь всё знает.
Уголок рта Роберта сползает к подбородку. Надежда повязывает галстук, сует ноги в туфли, смотрит на Иванну, смотрит на Роберта, смотрит на меня.
– Наконец-то, – поднимаюсь и отряхиваюсь. Не хватало еще тараканов в «Буревестник» притащить. – Пора и честь знать. Загостились. Дома нас убьют.
Не убьют, Надежда делает шаг.
В руке у Роберта пистолет.
– Сядь, сучка, – говорит он. – Тут я решаю, кому приходить и когда уходить.
Когда я такое видела в кино про шпионов, то мне казалось, что герои фильма ведут себя трусливо. Подумаешь, пистолет! Броситься под ноги, пнуть, ударить, повалить на пол, вывернуть руку – и вот оружие в твоих руках. И я бы так сделала. Наверное. Если бы пистолет не был направлен на Надежду. Я – это всего лишь я. Толстая и неуклюжая. Поэтому кричу во всё горло:
– Убери пистолет, дурак!
Смешно даже предполагать. Роберт, конечно же, и ухом не ведет.
– Я ей всё рассказала, – почти шепчет Иванна.
– Вряд ли, – говорит Роберт. – Вряд ли всё. Что ты можешь знать, урод?
Подчиняясь движениям пистолета, Надежда отступает в угол, вжимается в него, сползает на пол.
– Про родителей, говоришь? – Роберт хмыкает, наклоняется к авоське и достает бутылку молока. – Можешь ей сказать, что с сегодняшнего дня она круглая сирота.
Делает глоток. Молочные струи стекают по подбородку.
– В этом и твоя заслуга, Иванна, – Роберт подмигивает. – Хорошая служба. Тебя, может, даже наградят. Если решат, что писать в наградном листе – Иван или Иванна, – растягивает рот в улыбке.
– Иди на хуй, – говорит Иванна.
– Ругаться нехорошо, – Роберт делает еще глоток, опустошая бутылку. Ставит ее на пол, утирается. – Разве тебя не учили, что пионер – всем ребятам пример? Как повяжешь галстук, береги его – он ведь с нашим знаменем цвета одного. А ты не бережешь. Где твой галстук?
Роберт шагает к куче одежды, копается в ней, продолжая держать Надежду на мушке, выуживает красную тряпицу.
– Вот и он, – машет словно флажком. – Повязывай.
– Нет, – Иванна отодвигается от протянутой с галстуком руки. – Нет.
– Вот так раз, – удивляется Роберт, – вот так двас. С каких пор ты не подчиняешься приказам? И, насколько я помню, в галстуке ты выглядишь очень привлекательно. Вот она и посмотрит, – пистолет указует на Надежду. – И не строй из себя целку. Знаю, чем вы тут занимались.
Иванна берет протянутую тряпицу и неловко набрасывает себе на шею. Пытается завязать одной рукой, потому что другая где-то под простыней.
– Двумя руками, – говорит Роберт. – И встань, нечего прикрываться, я тебя всякой видел.
– Как скажешь, – говорит Иванна, и раздается выстрел.
То есть я только потом понимаю, что это выстрел. Сначала мне кажется, что это грохот. Гром и грохот, будто в квартире гроза. Или дом рушится. Но потом я вижу пистолет, который держит Иванна. И Роберта. Он делает мелкие шажки назад, спотыкается и обрушивается на пол. Огромные ботинки дергаются.
Иванна осторожными шажками приближается к Роберту. Он прижимает руки к животу. На рубашке проступает пятно. Галстук так и висит на ее шее нелепой косынкой. В руке пистолет. Голая. Ужасная. Роберт пытается приподнять голову, но у него плохо получается. Он скалится.
Я зажимаю себе рот, чтобы не закричать. Страшно. Еще страшнее, что Надежда по-прежнему сидит в своем углу, куда ее загнал Мерзон.
– Нам надо идти, нам надо идти, – шепчу через ладонь. Надеюсь на чудо. Надежда услышит. И… и что?
– Больно? – спрашивает Иванна. Мне кажется – меня. Трясу головой. – Больно, когда в тебя стреляют?
– Попробуй, – страшно клекочет Роберт. Не голос, а пузырение. – Тэпэдэ за дверью.
– Провоцируешь? – говорит Иванна. Тыкает пятно пистолетом. – Ты знатный провокатор.
– Она всё слышит.
– Плевать. На нее тоже пока плевать. У нас свои дела, не находишь?
Роберт жутко стонет. Иванна дулом пистолета упирается ему в живот. Пятно расползается быстрее.
Иванна слегка поворачивается:
– Надежда, стой, где стоишь. Бежать не стоит. Бежать некуда, так ведь?
– Я умираю, – говорит Роберт.
– Может, помолиться? – Иванна хихикает. – Или коммунисты даже перед смертью не молятся? Зачем вам тогда бог? Что вы с ним собирались делать?
– Помоги мне, – просит Роберт.
– Обязательно. Мы даже эксперимент проведем. В полевых условиях, – она встает, подходит к распахнутой двери, шарит там и возвращается с приемником в руках.
– Ничего, что «Стратосфера»? Устаревшая модель, но для переноса в самый раз. Ты понимаешь, для чего это? – Иванна поворачивается к Надежде, показывает ей приемник. – Тут ведь у нас не город, а сплошное переселение душ. Веришь в бессмертие души?
Не делай этого, Надежда смотрит на Иванну.
– Когда начались первые эксперименты? – спрашивает Иванна у Роберта. – Задолго до меня? Еще никакого города не было, одна «шарашка». И полигон. Как его там? Полигон изучения атмосферных явлений и глубокого зондирования. Обожаю глубокое зондирование! Ты ведь знаешь о башне? – опять к Надежде. – Все о ней знают!
Иванна крутит настройку приемника.
– Всегда хотела вновь оказаться в шкуре умирающего. Наблюдать мучения мучителя со стороны – это как в театре. Хоть и первый ряд, но не сцена же.
– Ты сумасшедшая, – шепчет Роберт. – Но это хорошо… очень хорошо…
– И не надейся, – улыбается Иванна. – Здесь ты не окажешься, – хлопает себя по груди. Мокрые шлепки по потному телу. – Хотя в этом есть противоестественное, согласись. Не случайно все живущие здесь гниют заживо. Последствия того самого глубинного зондирования? Ясно и ежу.
– Иди сюда, – поворачивается опять к Надежде. – Поможешь.
– Не ходи, – набираюсь смелости. – Она чокнутая.
– Думаешь, я чокнутая? Ха-ха. Правильно думаешь. Сколько их во мне побывало – таких же чокнутых? А? – Иванна пинает Роберта, и тот стонет. – Я его буду пинать, пока ты мне не поможешь.
Надежда идет к ней. А я что могу сделать?
Иванна хватает ее под руку и говорит:
– Вот это Роберт Мерзон, резидент Спецкомитета в Дивногорске, которому на роду написано сдохнуть от пули в животе. Он много чего знает, но через несколько минут будет уже всё равно. И это жалко. Явки, пароли, тайники. Всё, как в шпионских фильмах, да? А вот это – «Стратосфера», приемник. То есть не приемник, конечно, а тэпэдэ – трансперсональный движок. Про телепатию в фантастике читала? То же самое, только с неприятными последствиями. А вот ты… Хотя ладно, о тебе потом. Так вот, я сейчас включу этот движок, а твоя задача – держать меня на мушке. Понятно?
Иванна сует пистолет Надежде в руку, шарит под матрасом и достает какие-то металлические кольца.
– Оп-ля! Наручник. Для страховки. Чтоб не дергался.
Она защелкивает одно кольцо на руке, а другое на трубе. Садится около батареи. Жуткая.
– Всё будет хорошо, подруга, – подмигивает Надежде, которая стоит с пистолетом. – Поехали!
Лицо ее пустеет. И я немедленно вспоминаю, что видела такое. А Роберт начинает хрипеть еще страшнее.
– Сучка, сучка, сучка…
Не сразу понимаю кто это, и только потом вижу шевелящиеся губы Иванны. Она отползает от батареи, но цепь не дает.
– Дай пистолет! Дай сюда пистолет, гадина!
Надежда роняет оружие, ноги подгибаются, она садится на кровать. Смотрит на Роберта, который возится в луже крови, как оса, прилетевшая на мед.
Мой черед. Мой выход. Я подхожу к Надежде, беру под локоть.
– Надо идти. Пожалуйста.
В школьной форме она похожа на мальчика. Мальчик плачет.
– Закрой глаза, – говорю, и она слушается.
Поднимаю с кровати, отпинываю пистолет подальше, тащу за собой.
– Это сон. Кошмарный сон. Сейчас мы вернемся домой. Мы выйдем отсюда и пойдем домой. И забудем обо всем. Обо всех.
Бормочу чушь. Сама понимаю, но не останавливаюсь. Потому как бормочу ее не для Надежды, а для себя. Прочь. Прочь. Вниз по лестнице, сквозь яркие полосы света, которые пронзают изъеденный лепрой дом, к выходу, к свободе.
Солнце ослепляет. А мне казалось, что мы никогда его не увидим. Как во сне, где мы с Надеждой оказались в пещере, откуда нет выхода.
Сижу на корточках и с аппетитом грызу ногти. Поддувает ветерок. Приятно. Приходит дурацкая мысль – Надежде не понять, она в брюках. Иванна, конечно, чокнутая, но изукрасила Надежду так, что Маманя не узнает. Сама еле узнаю – мальчишка мальчишкой. Симпатичный. Чересчур. Форма только великовата, но это даже лучше – скрывает то, чего у мальчиков быть не должно. Мне нравится. Вытягиваю травинку и грызу сочный кончик.