После этого разговора я на секунду вообразила, что было бы, если бы моя мама, невзначай заглянув поутру ко мне в комнату, обнаружила в моей постели молодого человека, невзирая на то, каков мой возраст на момент инцидента. И я даже зажмурилась, вообразив. Да, времена изменились. Хрюше повезло больше. Может, оттого, что я не такая, как моя мама (но это не значит, что я лучше), а может, оттого, что он гораздо наглее меня в молодые годы…
Каждый божий день я звонила экспертам, поторапливая с дополнительными исследованиями и с генетикой. Эксперт из отдела генетических экспертиз огрызался, в который раз объясняя, что он и рад бы, но не в силах моментально ответить на поставленные следствием вопросы, поскольку методика экспертизы такова, что требует времени, не менее двух недель, а в конце концов просто перестал подходить к телефону, хотя я не требовала выдать мне заключение прямо сейчас, а всего лишь просила не забыть про наше исследование и не затягивать его. Танатологи «порадовали» меня тем, что никаких патологий в строении тела и внутренних органов обезглавленного трупа, за что можно было бы зацепиться для установления его личности, они не обнаружили. Химики не нашли ни алкоголя, ни следов наркотических веществ в крови трупа, вопрос о прижизненности ожогов паховой области и ножевой раны груди пока оставался открытым, гистологи не могли определиться.
Ручки благополучно отчленили от трупа и отдали восстанавливать текст татуировки. Я приехала в морг лично проконтролировать этот процесс и стала свидетелем высоконаучной свары между Щегловым, Мариной Маренич и толстым, но милым Пановым по поводу методики этого экспертного мероприятия. Собственно, вскрывал труп Юра Щеглов, а остальные выступали болельщиками, но почему-то принимали это вскрытие близко к сердцу и настаивали каждый на своем варианте прочтения татуировки.
Для начала они чуть не подрались, решая вопрос, надо ли отчленять кисти, или следует срезать с пальцев кожу с рисунком. Панов жестко настаивал на отчленении, Маренич презрительно замечала, что только ленивые верхогляды оттяпают у трупа кисти, а нормальные люди срежут кожу и спокойно ее исследуют.
— Ты с ума сошла? — заорал Панов. — Это что, с каждого пальца срезать фрагмент, а потом мозаику составлять? Это ж на пальцах рисунок, а не на пузе! Надо кисти почикать, и все дела!
Марина на это ответила высокомерным сложносочиненным ругательством, а Панов пробурчал в сторону, что у баб, которые ругаются матом, начинают вырабатываться мужские половые гормоны. Но Марина услышала и в исключительно циничной форме сообщила Панову, что у нее в таком случае должна уже вырасти борода до пояса.
— Вот что у тебя выросло, а не борода… — огрызнулся Панов, показав, что выросло.
— А как вы исследовать собираетесь? — спросила я, чтобы они глаза друг другу не повыцарапали, поскольку научная дискуссия уже выплеснулась за двери щегловского кабинета: эксперты, проходившие мимо по коридору, заглядывали и интересовались, кого тут убивают.
Я-то думала, что они будут снимать слои кожи, определяя глубину проникновения нанесенного иглой рисунка, но все оказалось гораздо прозаичнее.
— Самый надежный инструмент — это глаза, — наставительно сказал мне Панов. — Мы их сфотографируем, сначала в инфракрасном свете, потом в ультрафиолетовом…
— И в разных ракурсах, — добавил Щеглов. — Увеличим и будем смотреть, что получится.
— А вы уверены, что получится? — усомнилась я.
Они переглянулись, и Панов заверил меня, что, если не получится, они применят наисовременнейший зарубежный метод помещения рук в микроволновку.
— Ты откуда это взял? — подозрительно спросила Марина.
— Ты чего, мать? Это известный метод. Надо сунуть отчлененные кисти в микроволновку, кожа обуглится, а выведенная татуировка проявится.
— Неужели? — не унималась Марина. — И на чем основан этот метод?
— На чем, на чем! — Панов слегка смутился. — На сериале «C.S.I. Место преступления»!
— Что-о? — зарычал Щеглов.
— А вы что думали? Я сам видел, как они в сериале так делают, и татуировка проявляется.
После этого заявления Панову оставалось только спасаться бегством, что он и сделал. В микроволновку руки от трупа совать, конечно, не стали, обошлись фотографией. За неделю с трудом прочитали несколько букв: «М» или «П» на большом пальце, «Е» на указательном, «У» под вопросом на среднем, «Н» или «А» на безымянном, «Н» или «П» на мизинце. По-моему, получалась какая-то абракадабра.
Криминалисты старались вовсю. Я погнала их снова на все места происшествий — хоть и поздно, но заставила обработать стены парадных вокруг дверей квартир, куда приходил маньяк, и они возились со старыми и новыми следами, сравнивая их с отпечатками пальцев обезглавленного трупа. Но тоже пока безрезультатно — его пальцев в изъятых материалах не было. Впрочем, меня не особо это расстраивало, мы с Синцовым уже практически не сомневались, что убит именно тот блондин, который нападал на девочек. А осторожность, с которой он, по показаниям потерпевших, действовал, вполне объясняла отсутствие его следов. Голова же его так пока и не нашлась, хотя в добросовестности нашего убойного отдела я не сомневалась. В ее поисках наверняка были мобилизованы все местные люмпены, и сами опера сносили ноги до колен, но увы…
А раз головы не было на окрестных помойках, то в лучшем случае она хранилась дома у преступника, что давало нам призрачные шансы на то, что когда-нибудь она все-таки будет обнаружена; а в худшем случае — лежала на дне какого-нибудь илистого водоема, похоронена была глубоко под землю или же в виде золы выстилала загородное кострище.
Синцов регулярно вычитывал городские сводки и проверял заявления о молодых мужчинах, исчезнувших без вести. Ничего похожего на нашего блондина сводки пока не подарили, и мы уже подумывали о концентрическом расширении сферы поисков: если в преступных эпизодах наблюдалась такая нерегулярность, кто его знает — может, преступник приезжал сюда в командировки или рейсы из других областей или даже городов. Надо бы посмотреть, какие есть родственные предприятия вокруг мест происшествий, и решить, мог ли туда с нужной нам периодичностью наведываться какой-нибудь иногородний специалист.
В четверг к вечеру меня вдруг осенило: если Скромник во время визита в секс-шоп брал в руки куклу-«анимэ», на ней могут остаться его отпечатки! Что ж я раньше-то не дотумкала, а еще крыла за халатность других следователей!
Мне аж дурно стало от осознания степени собственного тугодумия, и я некоторое время стыдилась поделиться идеей с Синцовым. Но в конце концов служебный долг пересилил, и я, подхватив Синцова, который отвечал за линию секс-шопа, помчалась к Олесе, по дороге замирая от ужаса, что кукла продана, вымыта, сдута или еще что-нибудь с ней случилось. Синцов, тоже перепугавшийся, но как настоящий мужчина, владевший собой не в пример лучше, чем я, сообразил прихватить эксперта-криминалиста, чтобы осмотреть и обработать куколку, как говорится, не отходя от кассы. Наш начальник экспертно-криминалистического отдела, меланхоличный Гена Федорчук, хихикал всю дорогу, поглядывая на наши озабоченные физиономии, и отпускал сальные шуточки, в которых фигурировал весь ассортимент секс-шопа.
Но оказалось, что мы напрасно переживали: умненькая Олеся давно уже спрятала ту самую куклу в укромное место, откуда мы ее благополучно вытащили, осмотрели и обнаружили вполне пригодные следы. Федорчук поклялся на «Камасутре», что следы относительно свежие, Олеся присягнула, что куклу для Скромника доставала из коробки, и изъявила желание немедленно сдать Федорчуку отпечатки своих рук, причем готова была поехать для этого с ним куда угодно, и выразила явное разочарование, узнав, что ее дактилоскопируют прямо тут, в интерьерах секс-шопа.
Она кокетливо поглядывала на Геночку, Синцов серел лицом, а я пыталась понять, падка ли девушка на всех мало-мальски симпатичных сотрудников милиции, или это игра с целью стимулировать чувства Синцова, который наверняка все эти дни стеснялся и проявлял нерешительность. Мне было так жалко Андрюху, что сгоряча я даже обдумала версию о том, что сообщницей маньяка на самом деле является работница торгово-эротического фронта Олеся. Почему бы нет? Осталось только определить, с какой целью она дурит всех нас, рассказывая сказки про визит подозрительного блондина в интимный магазин.
Гена же, будучи не в курсе амурных перипетий между присутствующими персонажами, охотно откликался на Олесин флирт и тоже начал постреливать глазами. Глаза были что надо, Гена вообще парень привлекательный. Я поняла, что если не вмешаюсь, то в ближайшие дни Синцов — не работник. Вот знал бы кто, от чего, от каких тонких личностных нюансов порой зависит успех расследования!
Я под каким-то благовидным предлогом заманила нашего криминалиста в уголок и тихо намекнула, что он тут третий лишний.
После этого Федорчук, парень понятливый и весьма порядочный, не переставая хихикать, оперативно упаковал куклу и повез в свой кримотдел, уже, наверное, предвкушая обстоятельное всестороннее исследование такого интересного объекта. Причем деликатность его простерлась так далеко, что он не стал утруждать транспортировкой куклы Андрея, а повез ее в кримотдел на специально вызванной машине дежурной части. Неблагодарная же свинья Синцов не удержался и съязвил Гене вслед что-то в том смысле, что тому придется сегодня провести вечер в компании резиновой девушки, и не прислать ли ему в связи с этим безалкогольного пива. Гена только беззлобно ухмыльнулся, всем своим видом показав отношение интеллигентного человека к такому примитивному оперскому юмору.
Но кошка, видимо, все-таки успела проскочить между Синцовым и Олесей, потому что они старались друг на друга не смотреть, а когда я собралась отбыть вместе с Геной и нашей японской подругой, Андрей вдруг придержал меня и заявил, что ему срочно нужно со мной обсудить очень важные вопросы расследования и оперативного сопровождения дела, поэтому он сам сейчас меня отвезет. Час от часу не легче! Правда, я успела заметить, что Олеся расстроилась и обиженно поджала губки. Значит, дела у Синцова не так уж плохи. Но что ж у меня-то за судьба такая, что я должна вечно улаживать любовные проблемы всех своих друзей мужского полу? Это Горчаков меня приучил выполнять роль дуэньи.