— А вот я не могу понять, — перебила я его. — Почему надо фантазировать о том, как ты кого-то режешь на кусочки? Это же признак больного мозга и больной души.
Катушкин задумчиво покашлял.
— Рефлекс. Может быть, они не так уж и виноваты…
— То есть все-таки талоны на усиленное питание? — съязвил Синцов.
Он поморщился:
— Не надо крайностей. Я вас уверяю, что почти все маньяки — несчастные больные люди с изломанным детством. Их родители не любили и не хотели. Роберт Ресслер тоже считал, что серийными убийцами становятся те, кто в детстве страдал и испытывал психологические травмы. У нас в Питере, помните, был милиционер-маньяк, в метро дежурил, с девушками там знакомился и потом их убивал? Да конечно, помните, Андрюша, вы же его задерживали.
— Умирать буду, не забуду, — пробормотал Синцов с загадочным видом. Наверное, вспомнил не столько серийные подвиги милиционера-маньяка, сколько собственный рубец на сердце, полученный при его задержании.
— Ох, сколько я потом времени провел с ним в камере с любезного разрешения суда… — Катушкин мечтательно завел глаза в потолок. Вид у него был умиленный, словно он вспоминал про свидание со сказочной красавицей в яблоневом саду. — Три блокнота исписал, как с ним было интересно… Да, простите, отвлекся. Что хотел сказать: он был таким нежеланным ребенком, что до семи лет слово «мама» не выговаривал. Ну, и кто из него мог вырасти?
Меня вдруг бросило в краску. А что же мой-то собственный ребенок думает про меня? Про мамочку, которая все время рвалась из семьи на работу, читала дома на кухне уголовные дела вместо сказок ребенку, не всегда успевала приготовить обед, потому что зависала на месте происшествия… Каким богам молиться, чтобы он понял, что я все равно его любила и люблю больше всех на свете и что любовь к своему дитятке заключается не в количестве прочитанных сказок и поджаренных котлет? Вернее, не только в этом…
А Катушкин меж тем продолжал своим монотонным хрипловатым голосом:
— Но бывает, что криминогенная личность формируется в результате сильного шока. Все хорошо было в детстве, однако некое экстремальное событие вдруг оставляет сильнейший отпечаток на психике. Был такой серийный убивец, «Питон»…
— Опять американец? — спросил Синцов.
— Зачем же? Наш, советский. Самурхан Индеев. Был талантливым ребенком, физически развитым, занимался гимнастикой в известной спортивной школе. И как-то во время тренировки его товарищ по сборной, такой же пацаненок, сорвался и упал плашмя на железное основание брусьев, получил травму. Мальчишка подумал, что тот умер, подскочил к нему, схватил за голову, увидел зияющую рану, почуял запах крови и пота. Его ужас охватил, а потом вдруг случилась эрекция и семяизвержение. Вот вам, пожалуйста, и условный рефлекс. В голове жестко закрепилась связка: «кровь — пот — сексуальное возбуждение». Все это пришлось на период полового созревания. Он все время в голове крутил эти воспоминания, развивал их, фантазировал — хотел снова и снова испытать приятные ощущения. Стал специально себе пальцы резать, делал это после тренировок, чтобы одновременно вдохнуть запах крови и пота. Десять лет так фантазировал, подрос, зверски убил трех девушек-студенток, жестоко их порезал. Пил их кровь и уже мертвых насиловал.
— О господи, — взмолилась я, — хватит уже.
— Минуточку. Я еще про женщин-серийниц не все рассказал. Самая распространенная теория о мотивах женщин — серийных убийц, знаете, какая? Синдром «Мюнхгаузена по доверенности». Есть простой синдром Мюнхгаузена. Это когда ради того, чтобы стать объектом внимания, человек симулирует болезнь или даже реальную травму себе наносит, чтобы его пожалели, чтобы проявили заботу, чтобы заговорили о нем. А при проявлении синдрома «по доверенности» страдает другое лицо, и чаще всего тот, кто не может возразить против такого использования его личности. На эту роль идеально подходит маленький, лучше новорожденный, ребенок. А ближе всего к новорожденному ребенку, как правило, женщина. Серийница-медсестра заставляет его страдать, чтобы изобразить усилия по спасению его, чтобы ее заметили. Есть серийницы-матери. Они своих детей убивают, чтобы изобразить горе от потери ребенка и в связи с этим заполучить всеобщее внимание. Вы, Мария Сергеевна, сейчас небось думаете про то, какая вы плохая мать, да?
Я вздрогнула от неожиданности. Да что он, в самом деле может залезть в черепную коробку и узнать, о чем я думаю? Вот уж с ним я никогда не делилась своими семейными тайнами.
— Напрасно, — утешил меня Катушкин. — У вас с этим все в порядке. И ваш ребенок это знает. Вы просто представьте по-настоящему плохую мать, сравните себя с ней, и все рефлексии уйдут. Кхе-кхе… — Он неловко кашлянул и улыбнулся. — Но вы, наверное, думаете: растекся Катушкин мысью по древу, да? Отвлекся? Я прав? В таком случае вернемся к нашим баранам. Я ведь, мои милые, додумался до одной идейки… — Тут он интригующе замолчал и обвел нас глазами.
Мы стали умолять продолжить. Катушкин поломался, теша самолюбие, но быстро сдался и с удовольствием продолжил:
— Я ведь не зря говорил, что все преступления уже совершены. И знаете что? Оказывается, самые изощренные злодеяния совершаются с определенной периодичностью. Вы представляете, какие горизонты открываются для криминалистики?!
Но мы с Синцовым пока не представляли, чем вывели Катушкина из себя. Он нервно бросил в рот ломтик лимона, сдобренного сахаром с корицей, опрокинул рюмку коньяку и угрожающе зашевелил жесткими усами.
— Поразительно! — воскликнул он, как бы говоря сам с собой. — Поразительно! Как цепко держится за свою добычу невежество! — Он горестно вздохнул и, судя по всему, мысленно испросил у высших сил терпения в борьбе с невежеством в нашем лице.
— Ведь если знать, кто и как совершил аналогичное преступление в прошлом, — теперь он уже обращался к нам, а не к высшим силам, — можно раскрыть и сегодняшнее преступление. А? Я прав? Предположим, вы столкнулись с необычным, чудовищным деянием. Так вот. Наверняка выяснится, что аналогичное преступление уже когда-то совершалось. Все, что от вас требуется, — это найти в истории криминалистики подробное описание этого преступления, способа его раскрытия и сведений о лице, его совершившем. И все! Раскрытие у вас в кармане!
Он обвел нас торжествующим взглядом. Но мы все еще не оценили по достоинству его идею. Пришлось Катушкину прибегнуть к дополнительным пояснениям. Он вытащил с книжной полки увесистую картонную папку и стал с остервенением рыться в ней, выбрасывая на инкрустированный столик рядом с подносом какие-то бумажки.
— Вот, пожалуйста! — бормотал он. — Хотя нет, это слишком тривиально! Убийства на пляже: Джорджи Отара, кореец из Японии — знакомился на пляже с женщинами, насиловал, расчленял, захоранивал. Дэвид Линдсей — убил восемь проституток во время орального секса на пляже во Флориде, стреляя им в голову; Чак Колмен — на пляжах знакомился с женщинами легкого поведения, насиловал и душил… Вы видите, — он поднял на нас воспаленные от чтения в полумраке глаза, — совершенно однотипные действия. Ах да, еще Алфред Робинсон, убил троих на пляже…Нет, это скучно, лучше возьмем более яркий пример. Если знать про Грэхема Янга, британского отравителя семидесятых годов — он таллий подсыпал сослуживцам в сахар, и про дело Зуйковой, которая в 1985 году отравила таллием семью соседей по коммуналке, в картошечку его добавила, а до этого попрактиковалась на собственном сыне, — то можно было с легкостью раскрыть дело Соловьева после первого убийства, еще до того, как он потравил столько народу.
— А что за дело Соловьева? — удивился Синцов.
Я что-то слышала про него краем уха, но промолчала, боясь попасть пальцем в небо.
— Неужели вы не следите за мировой криминальной хроникой? — укорил нас эксперт. — Если вы не будете знать историю криминалистики, вы никогда ничего не раскроете.
Синцов явно хотел было сказать что-то резкое, но сдержался. Вообще, Катушкина надо было терпеть — или не общаться с ним.
— Александр Соловьев, — просветил нас Катушкин, — жил в Ярославле. Заинтересовался токсикологией, освоил технологию изготовления ядов в домашних условиях, причем выбирал такие, наличие которых в организме определить труднее всего. Сначала, как и Грэхем Янг, подсыпал сослуживцам в чай. Тренировался на них. Отточив технику, отравил сначала жену, потом соседскую дочь, потом стал травить женщин, с которыми сожительствовал после смерти жены. Совершал преступления в период с 2003 до конца 2006 года.
— А при чем тут Грэхем Янг? — лениво спросил Синцов.
— Да как же «при чем»! — загорячился Катушкин. — Временной промежуток — около пятнадцати лет между ним и Зуйковой, и между Зуйковой и Соловьевым. Все предопределено! Да и само появление нового отравителя можно было ожидать!
— Ну уж… — засомневался Синцов.
Катушкин вскипел:
— Говорю вам: с помощью моего метода можно предсказывать появление серийного убийцы! Установив, через какой промежуток времени повторяются аналогичные преступления, безотносительно к месту их совершения, будь то в России, Америке или Японии, можно рассчитать, через какое время после последнего известного случая появится новый серийный убийца. А чтобы узнать, где это случится, достаточно пометить на карте или глобусе места, где их появления уже были зафиксированы, взять циркуль и, приняв за исходную точку то место, где маньяк впервые появился, очертить круг. Шаг циркуля зависит от временного промежутка между уже случившимися преступлениями.
— И что? — удивился Синцов.
— Что? А то, что по линии окружности непременно будет точка, в которой преступление повторится. Таким образом я предсказал серию убийств с отчленением голов этим летом в нашем городе.
— Но у нас пока одно убийство, — возразила я.
Катушкин посмотрел на меня с сожалением.
— Не факт! Просто вам пока известно об единственном. А их наверняка больше, и все они совершены одним и тем же лицом. Ищите, ищите отчлененные головы — и вы убедитесь, что я прав.