В полном обалдении я вышла в приемную, и Зоя показала мне свежую газетку с интервью заместителя городского прокурора, который упоминал нашу серию и заверял общественность, что в ближайшее время эти возмутительные преступления будут раскрыты, поскольку расследование ведется под личным контролем крепкого профессионала, тут называлась фамилия районного прокурора. Значит, отправить дела в архив без установления личности виновного не прокатит, и надо будет докладывать о достижениях. Ура! Слава свободной прессе! Иногда, в порядке исключения, и от журналистов бывает некоторая польза. Оценила я также и тонкую политическую игру прокурора: просто так докладывать о том, что сдвигов в расследовании пока особых нет, смешно, зато отправить следователя в городскую с рапортом на командировку — значит, косвенно дать понять, что принимаются активные меры к раскрытию преступлений.
Вернувшись к себе, я поделилась радостью с Андреем. Он слегка заволновался, как это я одна поеду в зону, но не в первый же раз мне предстояло ехать. Ездила я и на воюющий Кавказ, вместе с операми, правда, — забирать задержанного там убивца, и в самые что ни на есть наши заштатные городишки, где даже светлым днем у дверей прокуратуры было опасно, а в гостинице для похода в один на всех туалет, расположенный к тому же в другом крыле здания, женщине требовалась охрана. И ничего. Синцов внял моим доводам и успокоился.
— Я там кое с кем знаком, позвоню туда, чтоб тебя хоть устроили по-человечески, — захлопотал он, — а то знаю я их ведомственную гостиницу: спортзал на десять мест с раскладушками.
Мы договорились, что, пока я в отсутствии, он все же попытается найти следы детей Николаева. Пока сведения поступали неутешительные. В какой детдом отправили мальчишек, история умалчивала. В уголовном деле сведений об этом не было. Конечно, можно было по адресному бюро выбрать всех Олегов нужной нам даты рождения, — имя, в отличие от отчества и фамилии, вряд ли меняли усыновленному ребенку, — и тупо проверять каждого, живой ли, не пропадал ли намедни. Дата рождения, правда, тоже может быть изменена, согласно семейному законодательству, но не более чем на три месяца, и если речь идет о ребенке старше года, то при наличии уважительных причин, так что вряд ли дату меняли. Но для такой работы нужно иметь армию клерков и быть Мафусаилом, в смысле — жить восемьсот лет. Кроме того, не факт, что этот усыновленный Олег зарегистрирован был в городе. С учетом найденных в области трупов, он вполне мог проживать и за пределами Питера, а сюда наезжать, например, в командировки, тем более, что такую версию мы уже обдумывали. Так что Андрей продолжал копать и надеялся, что найдет концы в органах опеки и попечительства, которые тоже с тех пор сто раз подвергались всяческим реорганизациям, полностью сменяли штат и утрачивали архив. А установив детский дом, куда направили детей, отыщет хоть какую живую посудомойку или уборщицу из детдома, если уж будет не найти воспитателей и руководства. А этот, второстепенный технический персонал, порой видит и может рассказать гораздо больше, чем облеченные властью должностные лица, при том, что терять им, в отличие от должностных лиц, как правило, нечего.
Слава богу, зона, где последний раз видели Механа, находилась всего в шести часах езды на поезде. Не Магадан и не Караганда. Командировку мне подписали без звука, поезд отходил в шесть вечера, к тому моменту, как я собрала дорожную сумку, как раз пробудился мой отрок. Выполз из своей берлоги, узнал, что я уезжаю в командировку, в колонию, и вдруг испугался. Стал заглядывать мне в глаза и тревожным баском попросил не уезжать.
— А тебе обязательно надо туда ехать? А опера твои не могут? Там же страшно…
— Да что ты, зайка, что там страшного?
— Там же убийцы сидят, — гнул сыночек свое.
— Они же сидят, а не по улицам ходят, — возразила я. — Ничего там со мной не случится.
Но ребенок все равно был обеспокоен и даже увязался меня провожать вместе с Сашкой, чем невероятно меня растрогал. Они махали мне с перрона, пока их можно было видеть; в купе, где я оказалась одна, было тепло и тихо; под счастливые мысли о моих мальчиках я неожиданно заснула и продрала глаза только в пункте назначения. Мой выход.
Глава 16
Выйдя из поезда, я вспомнила опасения сыночка и слегка испугалась: на этом полустанке перрон с вокзальной будочкой, наглухо закрытой, стоял прямо в чистом поле. И на этом перроне я была одна в ноль часов пять минут, со своей дорожной сумкой и прокурорским удостоверением. Одно утешало: если кто-то сейчас направится ко мне с преступными намерениями, я замечу его издали и, возможно, успею удрать.
И ситуация не замедлила получить развитие. В чистом поле, взметая пыль, показалась черная «Волга» и стала стремительно приближаться. Я поняла, что от «Волги» не убегу, и сердце у меня нехорошо екнуло. Тех, кто в ней был, могла интересовать только я. Или моя дорожная сумка, или прокурорское удостоверение. Поскольку больше вокруг никого не было и следующий поезд должен был проходить через это Богом забытое место только утром, так что чего бы, спрашивается, так нестись?
В те считаные секунды, которые понадобились страшным бандитам-аборигенам, чтобы добраться до беззащитной жертвы в моем лице, я вспомнила все самые яркие кадры из фильмов ужасов, но не успела умереть от инфаркта, потому что из машины вышли два одинаковых красавца в хороших костюмах, широко улыбаясь, направились ко мне, громко спрашивая, Швецова ли я, Мария ли Сергеевна, и так же громко представляясь.
Оказалось, что знакомый Синцова в данной местности, кому он звонил с просьбой устроить меня получше, — не кто иной, как начальник местного отдела ФСБ. Поэтому меня встречали два самых видных оперуполномоченных ФСБ, на лучшей машине, которую смогли найти, и готовы были отвезти меня в лучшую гостиницу населенного пункта в максимальной близости от интересующей меня колонии.
Я только теперь осознала, насколько легкомысленно погрузилась в поезд, не позаботившись о том, как буду добираться до гостиницы. Кто же мог предположить (уж точно не старший следователь прокуратуры Мария Сергеевна Швецова, поездившая на своем следственном веку в командировки по всем медвежьим углам необъятной Родины), что тут не будет вереницы такси у вокзала, да и вокзала-то, как такового, тоже не будет. Страшно подумать, что бы я тут делала — в полночь, хоть и лунную, на продуваемой ветрами хлипкой платформе, с бесполезным мобильным телефоном, поскольку зон покрытия на дисплее не было вообще…
Гостиница — не «Шератон», понятно, но для этой дыры вполне пристойная, неожиданно оказалась забитой под завязку. Какие такие события тут творились, в этих первозданных пейзажах, мне было неведомо, но вокруг, несмотря на поздний час, сновали какие-то озабоченные люди в деловых костюмах (половина из них при ближайшем рассмотрении оказалась столичными адвокатами, прибывшими в ту же зону, что и я, на свидание к своим клиентам), в гостиничном ресторане, несмотря на яркие огни и живую музыку, сопровождавшую стрип-шоу, не провинциальные авторитеты веселились, а те же строгие мужчины, отставив на соседний стул портфель, торопливо поглощали бифштексы, углубившись в разложенные на столах бумаги. Так что передо мной в самых изысканных выражениях извинились за то, что эту ночь мне придется переночевать в номере эконом-класса, а уж завтра с утра меня переведут в бизнес-класс. Никакого особого огорчения я не выразила, уж довелось мне в командировках ночевать не только в номерах эконом-класса, но и в абсолютно лишенных классности Домах колхозника, и в вокзальных ночлежках, без еды, воды и одеяла; так что меня торжественно вселили в приличный номер. Молодцы из ФСБ деликатно удалились, пообещав, что в девять утра «Волга» будет ждать меня под парами, чтобы доставить в колонию.
Ровно в девять утра мы понеслись на «Волге» по пыльным улочкам. Утро было замечательное, какое бывает только в маленьких провинциальных городках, со всех сторон окруженных грибными лесами, ягодными полянами, рыбными речками: прозрачное, душистое, ласкающее бархатными солнечными лучами. Над речкой, прорезавшей городок насквозь, кружили толстые тарахтящие стрекозы, одна из них тяжело стукнулась в лобовое стекло машины, когда мы притормозили на деревянном мосту. Я машинально отметила, что речка та самая, по течению которой найдены были в Ленинградской области обезглавленные трупы девушек.
В колонии меня уже ждал у КПП заместитель начальника учреждения, средних лет майор, не лишенный приятности. Хорошо все-таки работать под патронажем ФСБ.
Майор провел меня по территории колонии, хвастаясь клумбами анютиных глазок и альпийскими горками. Было действительно красиво. По территории шли куда-то строем заключенные и весело переговаривались, из столовой тянуло запахом свежего хлеба. Но хотелось бы уже начать работать, на что я и намекнула гостеприимному хозяину.
Он вздохнул, и мы пошли к нему в кабинет. Личное дело Николаева уже было приготовлено, он достал его из сейфа и выжидательно посмотрел на меня.
Для начала я захотела узнать, как случилось, что отмороженный бандит Механ освободился по УДО, для чего заключенный должен продемонстрировать безупречное поведение и не иметь взысканий.
Замначальника колонии забегал глазами.
— А может, он и правда без нарушений отсидел? — наконец выдавил он. — Почему не верите?
Я молчала, ожидая, что будет дальше. Судя по его бегающим глазкам и нерешительному тону, и по тому, что лицо его вдруг налилось багровой краской, он и сам не верил, что такой субъект без тормозов, заводящийся на кровь, как бык на красное, уверенный, что ему многое позволено, вдруг на зоне стал вести себя как образцовый член христианской ассоциации. На воле в его активе был, например, кофейник, брошенный в голову парикмахерше — она ему посмела сказать: «Пожалуйста, не двигайтесь»; стрельба по ногам мастеру на станции техобслуживания — тот ничего сказать не успел, просто не понравилось качество его работы; не говоря уже о собственной сожительнице, матери его детей, с отрезанной головой… А в зоне, значит, только благодарил и кланялся? Не лоботомию же ему подпольно сделали?