Я фыркнула. На самом деле Синцов прямо в точку попал. Но ни ему и никому другому тоже я признаваться в этом не намерена.
— Ну, тогда слушай, — он крутанулся на стуле в Сашкину сторону, хотя продолжал упорно гипнотизировать взглядом бокал. Посылал ему, что ли, мысленные импульсы — чтоб коньяк в нем не кончался?
— Преступления он совершает в особом эмоциональном состоянии, на подъеме. И в этот момент находится во власти своих инстинктов. И любое свое действие считает оправданным и необходимым. А позже, когда эмоции гаснут, он уже по-другому оценивает содеянное. И ужасается. И понимает, что сам остановиться не может, значит, надо, чтобы кто-то его остановил.
— Ага. — Сашка снял с плиты кофе, ловко разлил по чашкам (две чашки, как и два бокала, конечно, я кофе не пью, равно как и коньяк, и муж об этом знает, но все же существуют приличия, черт подери). — Хочет, чтобы его остановили, но прямо попросить об этом не может, да?
Он присел за стол, они чокнулись коньяком и выпили. Надеюсь, за мое здоровье. Я откинулась на стуле, балансируя на двух ножках с риском для жизни, и прислонилась к стене, но даже эти мои акробатические упражнения не заставили отвлечься и обеспокоиться за меня. Интересно, кто тут следователь, я или доктор Стеценко (вопрос риторический)?
— Ну да, — продолжил Синцов. Все-таки он здорово вырос как специалист с того времени, как бросил заниматься банальной организованной преступностью и переключился на маньяков. — Поэтому и подает завуалированные сигналы бедствия. Он ведь мог просто заглянуть в любой секс-шоп, правильно? И выбрать, что понравится? Но ему зачем-то понадобилось звонить и вопрос задавать такой, чтоб внимание привлек и запомнился. «Есть ли что-нибудь, чтобы не насиловать малолетних»…
— Послушай, Андрей. — Сашка выглядел по-настоящему заинтересованным. — А может, это вовсе не мольба о помощи? А, наоборот, бравада? Нервы он себе щекочет? Ведь если он осознанно сформулировал такой вопрос, то ведь не мог не понимать, что его там могут ждать с милицией, а?
Я напряглась — не дай бог, мы вернемся в начальную точку и сейчас снова прозвучит горестное синцовское заклинание про охранные структуры, но Андрей только качнул рукой, взметнув остатки коньяка в бокале, и грустно усмехнулся:
— Может, он в милиции работает, сукин сын? И знал прекрасно, что никто задницу не оторвет, даже попроси он мешки для упаковки расчлененного трупа?
— Вряд ли, старик. Это слишком. Тогда уж проще было в дежурку РУВД позвонить с тем же вопросом.
— Но при этом он так ничего в секс-шопе и не купил, — грустно отметил Андрей.
— Ничего не глянулось? Или маленький ассортимент?
— А черт его знает! Может, и прав ты, он звонил и приперся потом туда, только чтобы нервы себе пощекотать. В понедельник надо идти туда со следователем, допрашивать продавщицу, что она ему предлагала и какая была реакция.
— А почему в понедельник? — вмешалась я. — Завтра еще только воскресенье.
Синцов поднял на меня глаза, полные мудрой тоски пожившего на свете аксакала.
— Да что ты, Маша. Дай бог следака в понедельник выманить из насиженного кабинета! На коленях придется стоять. Будет ведь клянчить, чтобы я ему девицу притащил за шкирку, потом начнет ей грозить, сломает контакт и в итоге запишет три строчки ерунды, которой место в корзине.
— Андрюша, ты утрируешь, — усомнилась я. — Тебе сейчас все кажется слишком мрачным по причине плохого настроения.
— Да что ты, Маша, сейчас у меня настроение лучше некуда, — горько усмехнулся он. — Избавляюсь от иллюзий, пора уже.
— Каких иллюзий? — не поняла я.
— Таких. Пока я работал с тобой и Горчаковым, я наивно верил, что в прокуратуре все такие. Этот наив мне дорого обошелся. Ладно, проехали. Вот интересно, откуда он телефон этого секс-шопа взял, а? И почему именно туда звонил, живет он рядом, что ли?
Тут я отвлеклась от их беседы. Не может быть, чтобы Андрей не спросил девушку из секс-шопа, где можно получить их телефон. Мне уже было понятно, что ближайшие дни Синцов потратит на обход всех магазинов интимных товаров в городе, чтобы выяснить, не звонил ли туда кто-либо когда-либо с подобным интригующим вопросом об ассортименте. И не приходил ли некто с приметами, названными умненькой продавщицей с улицы Восстания. И в зависимости от собранной информации Синцов будет определяться с территорией, к которой имеет притяжение этот загадочный злодей. И конечно, он прав насчет того, что продавщицу надо допрашивать не в кабинете следователя, а по месту работы: чтобы сразу посмотреть своими глазами, что она ему предлагала. А потом логично прямо сразу и протокол осмотра всего этого добра составить, с фотографиями. Не исключено, что при случае специалисты смогут из собранной информации вытянуть что-нибудь дельное для составления психологического профиля злодея.
Перебрав в уме свои скучные дела (пара пустяковых взяток, превышение должностных полномочий, разбойное убийство, два старых мафиозных «глухаря», загубленных на корню великими деятелями из горпрокуратуры, и скинутых в наш район, как в помойку, — тьфу, даже вспоминать не хочется), я загрустила, прекрасно понимая, что эту «вкусную» серию мне никто не даст. А если кто и даст, то руководство не слезет с меня по тем делам, что уже занимают мой сейф, а в эту серию надо погружаться с головой, иначе толку не будет. Вот так всегда: кому-то увлекательные и перспективные криминальные загадки, а кому-то унылая рутина из пожухлых «корочек».
Так я себя жалела и переживала, и сознание мое включилось лишь на кодовое слово, вернее, фамилию: «Горчаков». Заслышав ее, я встрепенулась, пытаясь понять, не вынашивают ли два эти ренегата коварных планов по приобщению моего друга и коллеги Алексея Евгеньевича к сему козырному расследованию. С них ведь станется: сначала баранину сварили, потом коньяком обошли, а в конце концов увели дело из-под носа. Как говорит наш общий знакомец Кораблев, сначала конфетка с ромом, потом ром с конфеткой, а потом бабушку убил.
Но нет, они просто перемывали косточки знакомым, в том числе и Лешке. Помянули все его последние романы, обсудили, с тонким психологизмом, сначала причины его патологической любвеобильности, потом — причины его патологического матримониального постоянства, отметив, что ни одной юбки Леша не пропустит, но из дому в пампасы совсем уж не рвется, как-то совмещает. И Ленка может быть уверена, что ее муж никогда не бросит. Хотя в последнее время я что-то не слышу про его романы; зато дела семейные у него с уст не сходят. Теперь он играет в Папу с большой буквы. Активно взялся за воспитание деточек, наверстывает упущенное за долгие годы следственной лямки.
Под монотонные речи мужчин я выглянула в окно. На улице уже совсем стемнело; и Синцов тоже посмотрел в окно, а потом на часы и потянулся.
— Спасибо вам, ребята. Вернули к жизни. Уже опять чертовски хочется поработать.
Мы с Сашкой понимающе улыбнулись, и я боднула Синцова в плечо.
— Может, останешься, Андрюша? Чего тебе тащиться через весь город на ночь глядя? Вот-вот мосты разведут.
— Ну, теперь для таких, как я, всегда есть вантовый. А потом, — он встал между нами и приобнял нас, сидящих, за плечи, — устал я, ребята, ночевать не дома. То в кабинете сплю. То лень на пару часов домой переться, вот и кемарю в машине… Спасибо вам, конечно, мне у вас хорошо. Но все-таки двину восвояси.
Надев пиджак и подойдя к двери, он привычно проверил в карманах наличие ключей от машины и удостоверения, а потом вдруг строго спросил меня:
— Тебе Катушкин звонит? Интересуется про убийства с отчленением голов?
Я растерянно кивнула.
— Вот и мне звонит, — сказал Синцов. — Ну, пока.
И он уехал.
А мы с Сашкой сидели в нашей уютной кухоньке, вдыхая горьковатый ночной воздух, подкрашенный тонким ароматом сваренного и уже выпитого кофе, и смаковали послевкусие мирной посиделки.
— Сашуля… Вот почему Синцов бобылем живет? Умница, симпатичный, настоящий мужик… Столько женщин вокруг неустроенных, да вот хотя бы в ГУВД у них, почему никто из них его к рукам не прибрал?
Муж отвел глаза от последних светящихся окон в доме напротив и повернулся ко мне, на губах его играла какая-то двусмысленная усмешка.
— Женщин много, говоришь? А скажи мне, какой из них тебе не жалко было бы отдать Синцова?
— Ты что?! — Я возмутилась. — Ты что, думаешь, я его нарочно при себе удерживаю? Сашка! Ты ревнуешь, что ли? Уж от тебя не ожидала, ты же умный человек! Он мне друг!
Сашка рассмеялся, уже не сдерживаясь.
— Ишь как ты разошлась! — Он притянул меня к себе, погладил по голове. — И почему я тебя так люблю? Сам иногда удивляюсь.
— Так ревнуешь?
— Нет. Я имел в виду другое. Какую из известных тебе неустроенных женщин ты видишь рядом с Синцовым? С кем ему будет хорошо?
Сашка, как всегда, попал в точку. Перебрав мысленно всех знакомых кандидаток, я вздохнула: могу поклясться, ни одна из них ему не суждена. И не в них дело, а в нем. Так что, боюсь, до конца дней Синцов обречен ночевать на чужих диванах и кофе с коньяком пить в гостях, посматривая на часы. Сейчас я испытывала к нему болезненную нежность и жалость, особенно из-за того, что плечом ощущала мягкую Сашкину спину. Мы вдвоем, и того же непередаваемого чувства теплой близости родственной души я искренне желала своим друзьям, и Андрюхе в первую очередь; пусть и у него все будет так же, как у нас с Сашкой…
Синцов позвонил мне в субботу утром, на следующий день, когда я потягивалась в постельке, щелкая пультом и скача по всем телеканалам вместо зарядки, и еще не отошла от болезненной нежности, ему адресованной. И сказал только два слова:
— Ну, Маша!
И повесил трубку.
У меня внутри похолодело. Интонация, с которой эти два слова прозвучали, а главное, эти безжалостные короткие гудки в трубке, по-моему, могли означать только одно: я чем-то так нагадила Синцову, что он даже не считает нужным со мной объясниться и навсегда вычеркивает меня из списков живущих, забыв про наше боевое прошлое, про то, что когда-то был ко мне неравнодушен, и про то, какие хорошие вещи вчера говорил мне в минуты душевного расслабления.