Получалась мешанина, которой в природе существовать не может. Ни одна из известных логических схем подобную смесь систематизировать не в силах… Следовательно, отсутствует самая важная и наверняка непредсказуемая информация, являющаяся стержнем этого дела… Последнее, что радует любого следака, — поиск методом «тыка», но пока что другого выхода я не видела. Придется самым тщательным образом прорабатывать все связи сразу троих человек: туалетного бизнесмена, милейшего доктора и Лидии Ивановны Коломийцевой. И разумеется, несмотря ни на какие трудности, искать бывшую сотрудницу агентства с «редкой» фамилией «Иванова» и довольно популярным именем «Татьяна Петровна». Сориентировать на это, видимо, придется все ту же единственную женщину-оперативника из УВД — Настеньку Лапину: если Коломийцева не соврала и Иванова действительно беременна, шерстить в первую очередь нужно женские консультации. Вначале — ближайшие к агентству, затем, если не найдем, расширяясь кругами по карте округа…
Словом, впереди была целая лавина рутинной работы, которую любой из нас любит в последнюю очередь, но которая, как правило, и составляет суть почти каждого следствия. Пока я не видела во всей этой ситуации Катиного места, и меня это почти радовало: отправлю девчонку назад в Белозуево — подальше от любимого опера…
…В родной конторе за время моего отсутствия не изменилось решительно ничего: словно и не исчезала я на эти несколько дней! Все те же довольно длинные коридоры, украшенные дверями с табличками «Помощник прокурора» — без каких-либо уточнений, по какой именно части данный помощник трудится. На ниве криминала или по «гражданке»?..
Эта традиция называть следователей прокуратуры безликим словом «помощник» осталась с прежних, суперзасекреченных советских времен… Вероятно, теперь уже навсегда, хотя никакого смысла в ней, сколько ни гляди, не углядишь. Ведь посетители, терпеливо поджидающие под упомянутыми дверями, прекрасно знают не только к кому сюда пришли, но и для чего вызваны сюда.
Что касается моих дорогих коллег, то первой из них я, уже возле кабинета Карандашова, встретила давешнюю девочку из юридического подразделения, Алинкину подчиненную, спешившую куда-то с целой стопкой папок с делами. На сей раз с ее юбкой все было в порядке, из-под форменного пиджачка она виднелась точненько на положенные уставные сантиметры — до середины коленей… Похоже, Милочка дала девчонке дельный совет, хотя теперь нашей новенькой юристочке и придется ходить круглый год в наглухо застегнутом мундире… Вот бедняга! Я слышала, что лето в следующем году прогнозируют необыкновенно жаркое…
— Здравствуйте, Светлана Петровна, с приездом, — приветливо улыбнулась девушка, а я, тоже улыбнувшись и поблагодарив, подумала, что надо будет, наконец, спросить у Алины имя ее сотрудницы: неудобно — она-то вон не только знает, как меня зовут, но еще и по части моих перемещений, как выяснилось, в курсе… Спрошу при первой же возможности!
И, кивнув девочке, я вошла в приемную.
— Вот и славно, что вернулась. — Людмила Яковлевна приветствовала меня этой фразой и своим ласковым взором, одновременно колдуя над подносом с кофе и любимым карандашовским печеньем — кажется, овсяным, которое лично я терпеть не могу. — Давай заходи, он с утра о тебе уже два раза спрашивал… А кофе я попозже ему подам!
— Соскучился, значит? — ухмыльнулась я и, не дожидаясь Милочкиной реакции, толкнула дверь в святая святых.
— Ну, как отдохнулось? — ядовито поинтересовался Грифель, едва я переступила порог кабинета.
— Блеск! — заверила я его и в свою очередь поинтересовалась: — А вам как тут без меня поработалось?
— И я тебя люблю, — буркнул Карандашов и покосился на папку с делом у меня в руках. — Трудолюбивая ты наша… Екатерина в Москве?
— Пока — да, но завтра собираюсь отправлять ее домой.
— Что тамошние постояльцы?
Меня никогда не перестанет удивлять, каким образом Грифелю удается быть в курсе решительно всех дел, даже по касательной проходящих через нашу прокуратуру! Что там дел — деталей, знать о которых вроде бы даже и не обязательно? Насколько я знаю, лично ему по белозуевскому делу никто ничего официально пока не докладывал — иначе чего бы я, спрашивается, перлась в его кабинет с папкой, где собрана вся имеющаяся на данный момент оперативка?! Ну и ну! И вопрос, причем с порога, сразу задает в точку… Телепат он, что ли?
Конечно, внешне я своего удивления никак не проявила.
— Оба интересующих нас постояльца пока что сидят на месте, хотя доктор, по последним данным, навострил куда-то лыжи. Утверждает, что отпуск у него там испорчен.
— Уверена, что за ними хорошо приглядывают?
— Да. Родионов взял это лично под свою ответственность, да и Катя вот-вот возвратится в Белозуево, так что тут все в порядке… Где мой отзыв из отпуска?
— В верхнем ящике твоего стола, куда ты, судя по всему, еще не заглядывала… Вчерашним числом, между прочим…
— Уж не собираетесь ли вы вычесть вчерашний день из моей и без того хилой зарплаты? — поинтересовалась я.
Грифель сердито посопел и бросил на меня один из самых убийственных своих взглядов.
— Вечно ты найдешь приключений на задницу — ладно бы, только на свою, так еще и на мою тоже… Счастье, если Петровка эту пакость у нас заберет, признает за всей этой кучей дерьма «своего маньяка». А пока они не торопятся — считай, стопудовый «висяк» ты мне сюда приволокла! Мерси, причем большое!.. И Катьке твоей — тоже привет передай!
Я скромно опустила глаза и легонько вздохнула: когда Грифель злится, именно так и следует себя вести, дабы не довести его до состояния ярости. Помолчав секунду и оценив свой вид со стороны как очень виноватый, я распахнула глаза пошире и посмотрела на начальство умоляюще:
— Ну вот… Я хотела посоветоваться с вами, а вы…
— Что — я?! — Он все-таки взорвался. — Еще я же и виноват?! Посоветоваться она хотела… Можно подумать, у самой головы на плечах нет!
Он сердито фыркнул, поерзал на стуле и тяжко вздохнул:
— На пенсию, что ли, податься?..
— Ага… — не вынесла я. — И — к теще на дачу, кверху задницей!
Грифель выпучил на меня глаза, покраснел, как крымский помидор, и… махнул рукой, сдаваясь — что и требовалось.
— Ладно, давай, что там у тебя?..
В течение следующего часа я сливала на него всю имеющуюся информацию, периодически останавливаясь, дабы выслушать Грифелево мнение. Между прочим, на самом деле, при всех завихрениях, профессионал он хороший, с ясной головой и, конечно, огромным опытом. Так что его советы действительно имеют реальную ценность.
Дважды за время нашего общения мы пили кофе, в результате чего у меня началось сердцебиение, зато голова оставалась дееспособной. Увы, ясности самому делу ни кофе, ни Грифель не прибавили…
— В первую очередь ищи связи между этой твоей троицей, — уже спокойно сказал он в конце. — Что-то тут есть, ты права, даже с твоих слов — и то чувствуется нечто таящееся, понимаешь? Какое-то очень важное обстоятельство, может быть, и вовсе крохотная деталька, благодаря которой вся эта чертова мозаика должна сложиться… А в таком виде скинуть дело Петровке — и надеяться нечего, — снова завздыхал он о своем, а я поспешно перевела стрелку:
— У меня чувство, что я сама где-то что-то упустила, а что — никак не ухвачу…
— Уж пожалуйста, постарайся! — сухо сказал Грифель и красноречиво посмотрел на часы. — Через пару дней доложишь, что и как.
На этом аудиенция завершилась, и я направила свои стопы к дому.
И, между прочим, совершенно не удивилась, когда дверь родной квартиры открыла не Светка и даже не Катя, а любимый оперативник, явно успевший за это время передать свои полномочия Николаше.
— Привет! — буркнула я, вообще-то не слишком приветливо, обнаружив за Володиной спиной сияющую Катину мордашку. — Только не начинайте докладывать прямо с порога, терпеть этого не могу! Я голодна, как собака… А Светка где?
— Я здесь, мамусь… Я зачет сдала…
Дите тоже обозначилось на пороге прихожей, в которой сделалось окончательно тесно, причем с самым невинным видом: словно это не она утром проделала фокус с ванной!
— Может быть, вы дадите мне раздеться? — поинтересовалась я раздраженно, и моих стремительно увеличивающихся количественно домочадцев как ветром сдуло.
Ужин прошел ни шатко, ни валко — разумеется, из-за моего действительно снизившегося настроения. Но совесть меня от этого почему-то не мучила… Уж очень паршиво сделалось вдруг на душе. Как-то не складывалось ничего — ни дело, ни вообще…
«А что «вообще»-то? — задала я сама себе мысленный вопрос. И сама же ответила: — Родионов… Неужели я из-за него злюсь и нервничаю? Хотелось бы знать почему… Ну встретились, ну…»
Дальше я решила не размышлять, тем более что и ужин очень кстати исчерпался, а впереди был очередной вечерок подбивания бабок. Судя по всему, я просто устала. От всего сразу и от каждой из возникших проблем по отдельности… Ведь как хорошо жила, пока не позволила Грифелю отправить себя в отпуск! Прекрасный урок на будущее — прежде чем отступать от принципов в следующий раз, припомню, что за все приходится расплачиваться…
Вот в таком хилом настроении я и присоединилась к остальным, молчаливо поджидавшим меня в гостиной.
— Первым говорить будет Володя, — безапелляционно заявила я. — Меня интересует, куда двинулась Коломийцева после храма и на каком этапе ты передал ее Николаше.
— У нее, Светлана Петровна, — сразу сосредоточился Володя, — как выяснилось, больной ребенок есть… сын.
— Господь с тобой, Вовочка, какой еще ребенок?! — изумилась я. — В ее-то возрасте?.. И вообще, с чего ты это взял?..
— Ну… — Он внезапно смутился. — Я решил, что слово «чадо» в переводе с церковно-славянского «ребенок»… Разве нет?
Катька не выдержала и фыркнула, а я, чтобы не присоединиться к ней ненароком, нахмурилась и сухо продолжила:
— Допустим… И что из этого следует? Пояснее нельзя?
Володя окончательно смешался: