— В самом деле ужас… — пробормотала тетя Света. — Но кто сказал, что именно для него этот ужас самый ужасный? А вдруг для меня ужаса в этой ситуации еще больше?..
Я не знала, что ей ответить, потому что не совсем понимала, что она имеет в виду. На мой взгляд, хуже, чем Родионову, ей быть не могло… Или могло?.. Вообще-то действительно ужасно, когда не можешь разобраться в собственных чувствах. А именно этим, видимо, и мучилась сейчас бедная Светланочка Петровна.
— Знаете что? — сказала я. — Вот будь я на вашем месте, я бы сказала себе: «Пусть все идет, как идет, пусть кривая сама вывезет, куда уж вывезет!» И сосредоточилась бы на маленькой Светке, с которой уж точно все ясно и просто необходимо разобраться!
Светлана Петровна посмотрела на меня ласково-преласково:
— Ты иногда говоришь действительно мудрые вещи, не по возрасту… Собственно говоря, ведь я тоже надеюсь на эту самую виртуальную «кривую», которая всегда куда-то нас «вывозит»… Потому и злюсь, что Родионов постоянно пытается на меня давить.
— По-моему, — высказала я предположение, — мужчины вообще все такие! Ой…
— Что «ой»?
— Совсем забыла сказать… Завтра Володя за мной утром заедет, он договорился насчет… ну, насчет ЗАГСа… Заявления, я имею в виду…
— Странно, что не сразу насчет регистрации! — покачала она головой. — Да уж, по сравнению с твоим Володей Родионов не только на меня не давит, а ведет себя просто как робкий дитя ясельного возраста!..
Я испугалась, что тетя Светлана сейчас заведется по новой, но она внезапно спохватилась и махнула рукой:
— Ладно… В конце концов, это ваша жизнь, по меньшей мере, не в чем будет вам меня упрекать — вот, мол, вмешалась, навредила, напакостила и… И все такое… А когда вы предполагаете вернуться со своей судьбоносной акции? И что ты собираешься бабушке сказать, вообще, как думаешь жить дальше, а главное — где?..
— С бабулей мы поедем разговаривать вместе, и Володя все утрясет: он уверен, что уговорит ее жить с нами, здесь… При двух зарплатах никакие квартиранты нам не нужны… Кроме того, жить будем у меня, а его квартиру тогда можно будет сдавать…
— Господи, надо же! — удивилась Светланочка Петровна. — Хотелось бы знать, когда это вы все успели — не говорю продумать — обговорить?!
— Так ведь после работы полно времени остается, — пояснила я, — вот и успели!
— М-да! — Она снова улыбнулась. — Видимо, просто у меня с вами время течет по-разному… Ну, это, в конце концов, естественно.
И, поскольку она снова загрустила, я сочла за благо сменить тему.
— Светланочка Петровна, а что за схему вы чертили, когда я пришла?
— Схему? А-а-а… — вернулась она к реальности из своего внутреннего лирического отступления. — Ну, я всегда, когда анализирую этапы следствия, черчу специальные схемы… Вы что, не проходили это в техникуме?
Я покачала головой.
— Ух… до чего же халтурно обучать нынче стали! — возмутилась она. — Ну, ладно, тогда это сложно так вот, на ходу объяснять, но как-нибудь выберем время и я тебе все покажу! Как без этого работать? Не понимаю!.. Словом, эта схема, которую я, кстати сказать, еще не доделала, учитывает не только поэтапное развитие событий, данные экспертизы и тэ дэ, но и социальную принадлежность, и психологическую типологию фигурантов дела… Ой, Катька, можно, в другой раз? Второй час ночи! А?..
Я охотно согласилась, потому что теоретик из меня — никакой, аналитик — тоже слабенький, а уж в такой поздний час за логикой и рассуждениями тети Светы мне точно не угнаться!
Куда приятнее наблюдать, как она плетет свою косу необыкновенной толщины, улыбаясь чему-то своему. Я быстренько кинулась в ванную, умылась, посмотрела на себя в зеркало, вздохнула, какая я все же по сравнению с ней бесцветная, и пошла спать. А тетя Светланочка оказалась такой доброй и умной, что на всякий случай завела будильник, чтобы мы с Володей завтра не опоздали в ЗАГС!
Вообще-то я думала, что все будет гораздо хуже, например, какое-нибудь неудобство, от которого я непременно сделаюсь пунцовая — не то что просто покраснею. Я имею в виду — в ЗАГСе.
Неудобство, правда, было в самом начале, когда я обнаружила, что по субботам нормальные люди не заявления подают, а, наоборот, женятся. И из-за нас с Володей этот долгожданный для собравшихся процесс тормознулся. Тамошняя главная тетка конечно же не могла одновременно регистрировать браки и принимать наши заявления, оказавшиеся чем-то вроде анкет. Во всяком случае, если ничего не спутала от волнения, по меньшей мере один анкетный вопрос — насчет того, добровольно ли я вступаю в брак, — мне попался. На нервной почве я едва не забыла номер своего паспорта, а заодно и серию — пришлось смотреть специально. А про то, когда же у нас дата свадьбы, спросила у Володи только после того, как мы оказались наконец в машине… Ох и смеялся же он надо мной! Ну и я тоже посмеялась за компанию. И просто ахнула, когда, отхохотавшись, он сообщил, что назначил эту дату на 31 декабря текущего года!..
Я даже не знала, что сказать, хорошо это или плохо? А он пояснил:
— Сама подумай: отныне у всех людей в этот день будет один праздник, а у нас — сразу два!
Интересно, он всегда бывает такой умный? Хорошо бы… Я как-то сразу успокоилась. В конце концов, впереди еще больше месяца, целая куча времени, чтобы утрясти все наши проблемы. И мы поехали домой, даже не предполагая, что попадем в самый разгар, можно сказать, эпицентр неприятностей, обрушившихся на голову бедной тети Светланы…
Уж не знаю, как там развивались события, пока нас не было, только первое, что мы услышали, войдя в квартиру Костицыных, были звуки, не оставлявшие ни малейших сомнений ни в их происхождении, ни в их источнике: в своей комнате маленькая Светка закатывала истерику — самую грандиозную из всех, какие хранились в моей памяти… А хранилось их штук пять или шесть, и все по одному и тому же поводу. В детстве она смертельно ревновала тетю Свету ко мне…
Ну а первое, что мы увидели, войдя в гостиную, — красного, как вареный рак, Родионова, сидевшего в углу на диване с абсолютно несчастным видом, а рядом с ним, наоборот, белую, как высококлассная бумага для принтера, тетю Свету… Она была при этом еще и застывшая, словно изваяние, и сидела прямо, как гитарная струна… Ужас! Я и сама окаменела, чего никак нельзя было сказать про Володю. Остановить его я не успела, и он, даже не сняв обувь, ринулся в спальню, откуда и лились эти рыканья-кваканья…
Светланочка Петровна даже не шевельнулась, а только глазами на нас зыркнула… Какое-то время отвратительные вопли еще имели место, но буквально несколько секунд, за которые мы все даже позы не успели переменить. А потом… Потом из спальни раздался звук довольно звонкой пощечины… Я зажмурилась. Как выяснилось позднее, Светлана Петровна в этот миг сделала то же самое. Родионов же, охнув, вскочил и тоже кинулся к спальне с явным намерением остановить Володю, окликая его по имени и бормоча что-то вроде «Разве можно?» или «Что ты, что ты?..».
Но Володя, судя по результату этой непедагогичной акции, знал, что делал: Светка моментально заткнулась, видимо, от изумления, поскольку, если я не ошибаюсь, ее за всю жизнь даже по заднице никто ни разу пальцем не тронул… А войти туда Родионову Вовка просто не дал: извинился и абсолютно непочтительно захлопнул едва приоткрытую дверь, почти прищемив Виталию Константиновичу нос, а потом для верности еще и повернул изнутри ключ!
После этого Светлана Петровна наконец заговорила, обращаясь к Родионову.
— Виталик, — сказала она каким-то лишенным интонаций голосом, — в самом деле, не надо… Все равно хуже не будет…
Наверное, она сидела сейчас и думала, что вот — все это оттого, что росла Светка без отца, приструнить ее было некому, поскольку еще и у нее, матери, работа идиотская, иногда и вовсе без выходных, и вообще все непоправимо, плохо, ужасно… Я знаю, что на ее месте прореагировала бы точно так же. И мне стало жалко ее — почти до слез! Ну за что ей такое, за что?!
Родионов вернулся на диван, сел, оперся лбом на руки, поставив локти на колени. В этот момент с него можно было бы лепить скульптуру под названием «Безнадежность» или что-то вроде того.
А тетя Светлана, к которой я не успела подойти и обнять, встала и побрела в сторону прихожей.
— Катя, — сказала она негромко, — займись пока гостями, ладно? Пойду пройдусь немного, голова разболелась…
Я молча кивнула. И она действительно оделась, и вскоре негромко хлопнула входная дверь. Родионов дернулся вначале за ней вслед, но, к счастью, случайно на меня глянул, и я покачала головой. У тети Светы очень редко бывают моменты, когда она идет вот так, одна, «прогуляться». Но я, в отличие от Виталия Константиновича, знала, что ей это бывает необходимо в самые тяжелые моменты жизни, очень редко, и ее нужно тогда оставлять в покое и одну…
— Она вернется, не волнуйтесь, — шепнула я бедному Родионову, — походит, подумает и вернется… Пойдемте на кухню?
Я больше не воспринимала его как начальника, мне его было просто ужасно жалко по-человечески, вот и все.
— Одна, в таком состоянии, — жалким голосом пробормотал он и покорно поплелся вслед за мной.
Честное слово, в этот момент я бы и сама с удовольствием съездила Светке по физиономии, прямо руки чесались, хотя в спальне стояла тишина, нарушаемая только приглушенным Володиным басом… Чтобы не прислушиваться, я и увела Виталия Константиновича на кухню, где немедленно поставила чайник, а привезенные нами шампанское и торт убрала со стола на холодильник. Это мы собирались отпраздновать подачу заявления… Здорово отпраздновали, ничего не скажешь!
— Виталий Константинович, — спросила я, — что тут произошло, пока нас не было?
Он посмотрел на меня глазами побитой собаки и тяжело вздохнул:
— Черт его знает, что… Светик попросила ее пойти на кухню чайник поставить, чтоб, значит, меня с дороги чаем напоить… Ну а та — возьми да и брякни: я, мол, твоим кавалерам никаких чайников ставить не собираюсь!