В высоком кабинете стало жарко. Президент нажал кнопку, и в секунды из боковой двери появился советник с зеркальным подносом в руках, на котором стояла резная голубоватая бутылка и пузатый стакан.
— У нас вышли из строя кондиционеры? — раздраженно спросил Президент, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, и его узкий взгляд стал похож на холодную сталь.
— Да, неполадки в автоматике, они устраняются, — спокойно ответил советник, он налил прохладную воду и поставил перед боссом запотевший стакан, сказав: — Это вода из реликтовых ледников. Сейчас открою окно, и станет комфортнее.
Президент крупными глотками опустошил стакан, и взгляд его смягчился.
А советник продолжил:
— Прекрасная новость, господин Президент: вакцинация завершена, и настало лучшее время для государства. Уже не нужны слова, не нужно кого-то убеждать и призывать. Для управления народом сейчас достаточен один язык — компьютерные команды. Лишь единицы сопротивлялись вакцинации, но помогли их родные: боясь за близких, они добавили вакцину, то есть чипы, в кофе, воду, чай упрямцев.
— Да, страх — это тот язык, который понимают все, — кивнул Президент и неожиданно спросил: — А нельзя ввести чип в Антонову?
— Можно, — лицо советника не дрогнуло удивлением.
— Кто ж изготовит для нее такой ключик?
— У нее есть заместитель, который хочет стать первым… — помощник споткнулся и, чтобы затушевать нечаянно озвученную опасную мысль, сказал то, что первым пришло в голову. — Но она как женщина не интересна. Умна, но беспола.
— У меня другой взгляд на женщин, — резанул коротким взглядом Президент. — Самое эротичное в женщине не дурацкие ужимки, а ум. Когда умная женщина погружается в размышления, и ты понимаешь, что в них тебе места нет — вот это сводит с ума.
— Ну да, если Антонову подкрасить, одеть, как надо, получится красотка!
— Не терплю штамповки, — оборвал неловкие рассуждения своего помощника Президент и резко провел рукой в сторону.
Советник пошел прочь, закусив губу от досады.
А Президент, сидя за столом, обдумывал слова о втором, который мечтает стать первым. Но эта мысль ушла из его головы, словно ее кто-то стер.
Профессор Антонова заворожено смотрела в окно. В городе тонула заря, которая показалась женщине похожей на трепещущее сердце. Она вспомнила Президента, и внутри нее что-то тонко задрожало.
Иван Остин равнодушно задернул шторы, отгородившись от уходящей вдаль зари. Ему не хотелось писать картины. Он решил идти в армию, хотя бы переводчиком.
Манускрипт Ежова Маленькая фантастическая повесть
Посвящается памяти монахинь Ново-Тихвинского монастыря, расположенного близ села Булзи.
Взгляд монашки, спокойный, словно проникающий, раздражал чекиста. Она его не боялась, хотя ей было известно, что три ее товарки умерли от истязаний, а две тоже не жилицы.
«Поди, думает, что они в раю, и торопится следом», — зло усмехнулся мужчина.
— Слышь, ты, овца небесная, если не скажешь, чем вы тут, в обители, занимались, мы все спалим к Богу вашему, — проговорил он сорванным голосом.
— Молились и работали, — как-то особо певуче ответила монахиня, лицо ее было светлым, чуть румяным.
Чекист обвел глазами трапезную с узкими проемами окон. Его тошнило от застоявшегося кисло-сладкого запаха еды и икон. В углу тонким ажуром сверкнула натянутая паутина. Он подошел и провел темными, с забившейся под ногти грязью, пальцами по сияющей тонкости узора, и красота исчезла. Только толстый паук резво бросился прочь спасать свою мелкую жизнь.
Мужчина брезгливо шеркнул несколько раз пальцы о галифе и процедил, возвращаясь сузившимися глазами к монахине:
— Ага, еще расскажи, какое здесь образцовое хозяйство, какие в монастыре замечательные коровы. А я вижу, что вы не заработались. Вон, сама, какая — кровь с молоком! Жрала тут, телеса наедала, как паучиха, а народ бедствовал, жилы вытягивал, беспробудно работая…
— Беспробудно можно пить или спать, но не работать, — тихо поправила его монашка.
Широко шагнув, чекист тяжелой рукой толкнул монашку, и она, отлетев, упала поперек на сосновую скамью. Голова ее запрокинулась. Мужчина приблизился и, поставив разбитый сапог на лавку рядом с лежащей женщиной, машинально огладил шершавой ладонью отполированный маузер, заткнутый за ремень.
— Подымайся. Чего раскинулась? Мужика надо?
Но монахиня не шевельнулась, тогда чекист наклонился и, ухватив ее за ноги, стащил обмякшее тело со скамьи, чтобы видеть лицо. Бесформенное, как мешок, платье, пахнущее ладаном, задралось, открыв батистовые штанишки: словно нежного снега сыпанули на вощеный пол. Панталоны, отделанные скупым кружевом и узкой атласной лентой, были присборены вокруг бледных ног. Мужчине захотелось ткнуться руками в беззащитную белизну тонкого женского белья, потянуть за шелковые завязки, но он заставил себя увести глаза на грубую ткань простого платья и споткнулся о спокойный взор монахини. Не отпуская ее взгляда, он опустился на колени и хрипло заговорил:
— Скажи тайну обители, и мы уйдем. Никого больше не тронем. Ничего не возьмем. Скажи. Ты знаешь. А так всех перебьем и все спалим. Ты знаешь…
Лицо монашки дрогнуло, словно рябь прошла по воде, и он подумал, что это судорога, но с удивлением увидел, как румяный рот стал проваливаться, а лицо распухать. Мужчина вскочил на ноги и попятился, заметив, что все тело женщины увеличивается. Его охватила паника, и он, выхватив маузер, выстрелил в растущую массу и выскочил за тяжелую дверь.
— Уходим! — крикнул он двум своим товарищам, вскакивая на лошадь. — Пока живы. Ничего не брать! Здесь не то чума, не то холера, не то черт знает что!
Они поскакали вдоль речушки Щербаковка в сторону села Булзи. И чекист зло перекатывал в голове тяжелые мысли о провале задания: вопреки указанию советской власти из Москвы, он ничего не узнал о Ново-Тихвинском монастыре.
Речка светло скользила в зеленой раме травы и деревьев, порой вздрагивая от поднимающейся из глубины рыбы.
— Остановимся! — скомандовал чекист товарищам и, натянув поводья, спешился, ласково похлопав по крупу лошадь.
Шагнув к реке, он широкой ладонью зачерпнул со дна смесь песка и ила, отчего вода перед ним сразу замутнела. Как мылом, стал тереть илистым песком руки, потом обмыл их и ополоснул лицо. Отломил попавшийся на глаза сухой стебель травы и попробовал вычистить им черноту из-под ногтей, но въевшаяся грязь не поддалась. И он подумал, что пора в баню. Отмыться. Может, тогда хотя бы сапоги помыть? Но ему вдруг стало жалко речку: ходят к ней все со своими нечистотами.
Он бросил бесполезный стебель в воду, и она, вспенившись тонкими кружевами, понесла, танцуя, сухую траву дальше. А перед глазами чекиста стояли женские панталоны в воланах и лентах. Такое белье он видел на стыдных французских открытках. Ну, зачем монахине такое исподнее? Не за коровами же она ходила в кружевных портах! Не монашка она, это точно. А кто, и что делала в монастыре? Может, из богатых, пряталась… Или послушница. Нет, не все так просто. Но возвращаться назад, чтобы задать новые вопросы, чекист не собирался. Не боясь Бога и Черта, он страшился неведомой заразы.
И, обернувшись, исподлобья, он долгим взглядом посмотрел в сторону Ново-Тихвинского монастыря.
В столице, не понимают, что на Урале народ хитрый и стойкий. Как в каслинской печи, в нем много переплавлено: русские, башкиры, татары, удмурты — кого здесь нет? Из русских сюда шли самые отчаянные. Оторвыши. Беглых, ссыльных — не сосчитать. Село Булзи кем заложено? Ссыльным татарином из Казани. Вот и поработай с таким народом!
После того, как незваные гости ускакали, оставшиеся в живых монахини, шепча молитвы и крестясь, собрали темные книги и цветистые иконы и покинули обитель, оставив на монастырском кладбище шесть свежих могил с простыми крестами.
Владелец букинистической лавки, оплывший от пламени пронесшихся шестидесяти лет, достал из-под прилавка какую-то грязную не то коробку, не то шкатулку в разводах и темных пятнах.
— Посмотри вот это, — взгляд его стал хитрым и таинственным, как у фокусника, и одновременно въедливым.
— Что это? — удивленно спросил Александр Ежов, заинтриговано глядя на странную вещь и нерешительно протягивая руки.
— Это ты скажи мне, что, ты же историк, а мне некогда бегать по экспертам. У меня бизнес. Бери, бери, смотри…
В металлическом узорчатом переплете находилась пожелтевшая, в рыжих пятнах и ржавых точках, объемистая рукопись.
Букинист же с тяжелой неловкостью опустился в кресло и прикрыл веки. Сытый, неповоротливый, он имел вид ленивого кота, который вроде дремлет, а сам на стороже.
— Откуда это у вас? — спросил Александр, бережно перелистывая страницы рукописной книги.
— Откуда… оттуда… — уклонился от ответа Букинист. — Сам-то что можешь сказать?
— А что я могу сказать, не зная, откуда артефакт? — не к месту щегольнул модным словечком Ежов. — Вот при раскопках, например, важен весь культурный слой…
— Ладно, — бесцеремонно прервал разглагольствования молодого историка Букинист. — Мне привезли эту — не преувеличу — драгоценность из села Булзи. Знаешь такое?
— Около Каслей, что ли? — не сразу отозвался Ежов. — Там еще есть храм, правда, разрушенный.
— В точку, — лениво кивнул Букинист. — Храм Покрова Пресвятой Богородицы. Был опустошен при Советской власти, церковные книги и иконы тогда мирные селяне растащили по домам. Представляешь, — он усмехнулся, — из икон даже кадушки делали для солений. И вправду: что добру пропадать? Когда пришла мода на иконы, я несколько штук смог выменять на ерунду… Не поверишь — на полиэтиленовые мешки с картинками. Красивые такие были упаковочные пакеты, яркие, модные.
Пять рублей штука стоила в Москве. Да, ты не помнишь, ты тогда на горшке сидел. А я в те годы всю область проехал. Так вот, рядом с селом Булзи находится Ново-Тихвинский женский монастырь. Его тоже разорили, уцелевшие монашки разбежались, несколько из них прижилось в селе. Этот манускрип