45.
И даже в V в. прочие епископы избегали называть ее так. Сам папа Сикст III (432—440 гг.), который вскоре после 431 г. завершил великолепную базилику Санта Мария Маджоре на Эсквилине — первую и долгое время остававшуюся единственной римскую церковь Св. Марии — в посвятительной надписи называет мать Иисуса, вопреки постановлению Эфесского Собора, просто «Девой Марией». И еще около двадцати римских церквей, посвященных Марии, всегда называли просто «Santa Maria». Вообще, на Западе культ Богоматери распространялся весьма медленно46.
Титул «Богородица» мог повлечь и опасные последствия. Разве Мария тем самым не уподоблялась языческим богиням и матерям богов? Разве не должна женщина, которая рождает Бога, и сама быть Божеством? В это хотелось верить не только рядовым верующим, этому были подвержены даже образованные люди. На практике уже существовали секты Марии, имелось и ответвление монтанистов, которые называли Марию «Богиней», были и группы христиан, которые видели в Марии и Христе двух Божеств, наряду с Богом. Как утверждает александрийский патриарх Евтихий (ум. в 944 г.), уже на Никейском Соборе заседали патриархи и епископы, верившие в то, что «Христос и его Мать — два Бога рядом с Богом. Это были варвары и их называли марианитами»47.
Забавно, что оба — и Несторий, и Кирилл — в своем споре ссылаются на fides* Никейского Собора, «святого и великого собора». По этому поводу они в 429—430 гг. — в то время как вандалы высаживаются в Африке и осаждают Гиппон, а гунны прорываются к Рейну — ведут оживленную переписку, как между собой, так и с другими. Несторий уже в первом послании обосновывает свой отказ от термина Theotokos тем, что он отсутствует в Никейском символе веры. Кирилл, ссылаясь на тот же самый символ, упрекает «собрата в Господе» в «богохульствах», в том, что он наносит «вред всей церкви», распространяет «необычное и чуждое лжеучение» и пророчит Несторию «невыносимый гнев Господа». Несторий не обращает внимания на «оскорбления, которые ты изверг на нас в твоем странном послании. Они требуют терпения врача...». Он упрекает Кирилла в «невнимательном чтении» (Никейских документов) и хочет очистить его «от всех неправедных речей». Он еще полон оптимизма или, во всяком случае, делает вид. «Ведь дела церкви идут день ото дня все лучше...»48
* Fides (лат.) — символ веры. (Примеч. ред.)
Кирилл не может отрицать, что «Богоматери» нет в Никейском символе веры, но находит там ее косвенное упоминание и, видя, что послания его противника нашли широкое распространение, угрожает ему словами Христа: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч». Атак как Несторий «неверно понял и истолковал» Никейский Собор, Кирилл требует: «Поэтому ты должен письменно и под присягой признать, что свое нечестивое и безбожное учение объявляешь незаконным и отныне будешь думать и учить, как все мы — епископы, учителя и вожди народа на Востоке и на Западе»49.
В противостоянии с патриархом Константинополя Кирилл использует все средства. Он насмехается, что тот думает, будто «умнее всех», что «лишь он один понял смысл боговдохновенных Писаний и таинство Христа». Он называет его «надутым гордецом, который, занимая столь высокое положение, ненавидит всех других». Кирилл собирает перлы отцов церкви, равно как и подходящие ему тексты проповедей своего противника. Почти каждая проповедь Несторий стенографировалась и срочной почтой отправлялась в Александрию. Святой написал пять книг «Против богохульств Несторий». В своих доверительных письмах он настолько исказил его учение, что речи о примирении уже быть не могло. Он высылал вперед группы монахов, как ударные отряды. Он лихорадочно агитировал по всем направлениям. На Востоке и на Западе он искал союзников и соратников, по-возможности, влиятельных. Он буквально завалил императорский двор своими посланиями. Его письма к императору Феодосию, императрице Евдокии и сестрам императора Аркадии и Марине выдержаны в умеренных тонах, а сестре императора Пульхерии, о натянутых отношениях которой с Несторием ему, наверняка, было известно, он писал со всей резкостью. Он обращался к епископам: к Ювеналию Иерусалимскому, к почти стодесятилетнему Акакию из Алеппо и, наконец, летом 430 г. в Рим к папе Целестину. К последнему обращению он приложил полную антологию патристики вместе с изложением (commonitorium) «лжеучения» противника50.
Несторий, установив контакт с Римом в качестве равноправного папе предстоятеля церкви, что само по себе должно было быть не по вкусу Риму, намеревался вести, так сказать, теологическую дискуссию и, «в согласии» с братом по сану, одолеть «дьявола, врага мира». Ибо, как Несторий уже писал папе, он увидел, как среди его собственного клира «распространяется еретическая зараза, здорово попахивающая Аполлинарием и Арием». Но вскоре он с прозорливостью, которая делает ему честь, обнаружил, что римлянин «слишком примитивен, чтобы проникнуть в тонкости догматических истин».
Со своей стороны, Кирилл, из-за своих нападок поначалу не снискавший симпатий восточных коллег, сумел более ловко сблизиться с Римом, хотя, в принципе, это сближение и было ему не по душе, «Святейший и возлюбленный Богом Отец», — обращается он к папе, — «церковный обычай предписывает мне давать отчет Вашему Величеству. До сей поры я хранил глубокое молчание... Но ныне, когда зло достигло предела, я считаю свом долгом заговорить и сообщить обо всем, что произошло...» Свою агитацию против Нестория Кирилл перевел на латинский язык (Несторий пренебрег такой возможностью) и, презрев совесть, так оклеветал и исказил учение своего соперника, что тот «не узнал бы сам себя» (Аланд/ Aland). Таким образом, Кирилл оказался в выигрышном положении, а на Нестория пали все тени51.
Уже хотя бы в интересах своих претензий на первенство, летом 430 г. Рим с удовлетворением пошел на контакт с александрийцем. Несмотря на то что теологические диспуты всегда занимали Рим куда меньше, чем вопросы власти, он научился добиваться власти при помощи доктрин. Итак, теперь диакон (впоследствии папа) Лев раздобыл заключение (естественно, опровергающее Нестория) своего друга Иоанна Кассиана, настоятеля монастыря св. Виктора в Марселе. Тот во времена Иоанна Златоуста жил в Константинополе, знал греческий и нашел титул «Богородица» (mater Dei; genetrix Dei) в самой Библии! Целестин и Римский синод 11 августа 430 г. вынес решение против Нестория, так сказать, коллегиально и, как сообщает с imprimatur Хамман/ Hamman, «не исследовав документы». Папа милостиво уполномочил Кирилла вместо себя (vice nostra usus) «со всей строгостью» покончить с «лжеучением» Нестория, с «ядом его проповеди». Одновременно папа резко одернул Нестория, потребовав от него в десятидневный срок отречься «и публично, и письменно от вводящих в обман новшеств». «Мы готовим, — грозил он ему, — каленое железо и ножи, так как нарывы созрели настолько, что их невозможно более запускать и пора вскрыть». Кирилла же римлянин считал «единомышленником во всем», «испытанным и могучим защитником правоверия». Он нахваливал его: «Ты распознал все ловушки лжеучения» — и поощрял: «Такие нарывы следует вырезать... Сделай же это...»
И Кирилл сделал. Он продолжал собирать материал против Нестория, как и раньше не заботясь о его достоверной интерпретации, он сознательно приписал Несторию, который считал правильным называть Марию «Матерью Бога», ложные доктрины. Император упрекал Кирилла в «задиристости», «хаосе» и предостерегал его: «Знай же, что церковь и государство — едины. Они по нашему приказу и Промыслу нашего Господа и Спасителя будут едины вечно... Мы ни при каких обстоятельствах не потерпим, чтобы в городах и церквах из-за тебя возникали волнения». Феодосии был на стороне того, кого он призвал в Константинополь. Нестория защищала и императрица Евдокия, столь же прекрасная, сколь и образованная дочь афинского философа. Но как раз в Константинополе у патриарха уже было множество врагов — прежде всего, интриганка Пульхерия (399—453 гг.), старшая сестра владыки, которую Несторий критиковал за тайные нарушения данного ею обета девственности и которой, по настоянию Евдокии, пришлось в 439 г. покинуть двор. Кроме того, оппонентами патриарха были различные секты, с которыми он боролся, вплоть до применения кровавых методов. В этом споре Кирилла поддерживало многочисленное монашество столицы, руководимое аббатом Далмацием. По заданию Кирилла они будоражили общество и распространяли ложные слухи о Несторий, К примеру, что он-де глашатай двух сыновей Бога, двух ипостасей (hypostaseis) в Христе, что он якобы видит в Иисусе только человека, и ничего более. Атакуемый Несторий поспешил с помощью Феодосия созвать на Троицу 431 г. в Эфесе, столице провинции Азия, имперский Собор, не подозревая, что именно на этом Соборе ему суждено было быть низложенным52.
Когда в 1931 г. папа Пий XI распорядился о праздновании 1500-летия Эфесского Собора, он лгал в своей энциклике «Lux veritatis», что Собор был созван по приказу папы (Iussu Romani Pontificis Caelestini I). В действительности созыв имперских Соборов, со времен Никеи, всегда являлся прерогативой римского императора, а не римского епископа! Ни один из восьми Вселенских Соборов старой церкви (вселенскими, по причине своей исключительной важности для церкви, они, правда, были признаны значительно позже) не созывал, не открывал и не вел «папа». Не им утверждались и решения Соборов. Все это, прямо или косвенно, делалось им? ператорами. Императорское право созыва Соборов доказано давным-давно, прежде всего Ф. К. Функом/ R X. Funk. Правители вовсе не присвоили себе это право, церковь уступила его «без разговоров» (Х.Т. Бек/ H.-G. Beck). То же самое, кстати говоря, относится и к праву председательствовать, лично или через своих представителей, на синодах: в том числе на незначительных, патриарших синодах и на Поместных Соборах — а также к праву подписывать их решения и придавать им законную силу. Монархи могли посредством выбора места проведения и отбора участников влиять на духовное и дисциплинарное содержание этих собраний. Императоры отдавали распоряжения о выработке символов веры и внедряли их. И не кто иной, как учитель церкви папа Лев I признал за императором непогрешимость!