74.
Несторий пал жертвой согласованной игры Александрии и Рима и, наконец, жертвой двора. Папа Целестин I взывал к Феодосию о помощи, дабы укрепить свое господство. После Собора он без удержу славил монарха, называл его империю, употребляя слова пророка: «Империя на все времена». Этот славный титул Останется «неподвластным ни времени, ни старению. Ибо вечно то, что свершилось из любви к Царю вечному». Это полностью соответствовало его более раннему высказыванию: «Блаженна Империя, преданная служению делу Господа». В действительности же, в таком случае, блаженна не Империя, а папство. Пусть же так и будет. Ведь об этом-то и речь! Поэтому любая жестокость, подлость и низость — в порядке вещей. Вальтер Ульман/ Walter Ullmann справедливо подчеркивает, что именно папа теперь просил императора устранить из общества Нестория, уже проклятого приговором епископов. Иоганн Галлер/ Johannes Haller видит в этом свидетельство того, «насколько боялись и ненавидели низложенного», от которого даже ожидали возобновления пелагианского спора75.
Летописец Собора Камело/ Camelot предлагает нам типичный католически-теологический вывод. По вопросу о том, какой же из Эфесских Соборов считать «правильным», он сначала полагает, что многие современные историки «усматривают в этом Соборе лишь довольно печальное событие, прискорбную и запутанную трагедию», инсценированную александрийским «фараоном» (эпитет Луи Дюшесна/ Louis Duchesne, католика знаменитого, но изрядно критикуемого), а затем пишет, что в действительности «еще и сегодня очень многие ученые, и даже отличные, среди которых далеко не все явдяются ерегиками, чувствуют себя обязанными дать строгую оценку поведению Кирилла во всей этой истории, а тем самым — и всему Собору; и даже «опорочить» их». Бытует мнение, что Камело и сам склоняется к такому же выводу, поскольку он приводит веские аргументы в пользу Собора Нестория и Иоанна и столь же веские — против Собора Кирилла, сомнительность и безнравственность которого «совершенно очевидны». Далее он пишет: «Присутствия римских легатов достаточно, чтобы признать за Собором Кирилла вселенский характер, которого не имел синод восточных епископов. Таким образом, в единстве с папой пребывал Собор Кирилла, а не Собор Иоанна».
Итак, в очередной раз, как тысячекратно случалось в истории, оказывается: нужно просто действовать заодно с папой, и неправое тут же станет правым. И все же Камело пишет, что многие называют этот Эфесский Собор «разбойничьим» — ничуть не лучше, чем «Разбойничий синод» 449 г. в том же самом Эфесе. А Хорст Дальмейр/ Horst Dallmayr в своей книге «Четыре великих Собора», вышедшей в католическом издательстве «Кезель», говорит об этом собрании: «фиаско», «самый досадный Собор в церковной истории» — хотя присутствовавшие на нем папские легаты сочли, «что все происшедшее соответствовало канонам и церковным правилам76.
Сегодня в Эфесе сохранилось лишь несколько христианских памятников, прежняя соборная церковь лежит в руинах, а в Измире, самом крупном городе в округе, на 450 тысяч жителей приходится около 2 тысяч христиан77.
Но когда ветер вновь переменился и весь Восток захлестнули протесты, Кирилл, чье золото и ловкость одержали победу, ради своего положения отказался от всех теологических воззрений, которые он отстаивал в Эфесе. Оба синода, несмотря на то что папа Целестин уже в марте 432 г. неоднократно поздравил Собор с успешной работой, на самом деле разошлись абсолютно не примиренными. После некоторых колебаний, Кирилл уже в 433 г, пошел на догматическую капитуляцию. Он отказался от существенной части своих определений и подписал символ веры, который и Несторий принял бы в большей части, если не целиком. В формуле унии Кирилл теперь признал различие между человеческими и божественными свойствами Христа, прежде им отрицавшееся, и стал сторонником типично двусмысленной, компромиссной формулы: Христос есть истинный Бог и истинный человек в «неслиянном единстве», а как следствие: Мария — Богоматерь. «В конце концов это подписал бы и Несторий» (Галлер/ Haller). Да, ныне даже для считающего себя христианином Хорста Даймейра/ Horst Dallmayr «осталось не так много людей; сомневающихся, что Несторий этот символ унии подписал бы от всего сердца. У него просто не было такой возможности, так как никто не представил ему это на подпись». Формула унии слово в слово совпадает с текстом письма-протеста» против «Анафематизмов» Кирилла — знакового документа, который составил, вероятно, Феодорит Кирский и который антиохийские сторонники Нестория еще в 431 г. приняли в Эфесе и направили в адрес императорского двора. «Радуйся, небо, ликуй, земля», — взывает теперь Кирилл к Иоанну. В качестве ответной услуги за Кириллову подпись, антиохийцы теперь признали законность рукоположения нового Константинопольского патриарха Максимиана (на чем продолжал настаивать Кирилл, поскольку именно это было для него самым важным) и признали — что Зееберг/ Seeberg уподобляет «моральному самоубийству» — анафему его предшественнику Несторию.
При этом, они учили тому же, что и Несторий! Уже на обратном пути из Эфеса, на двух синодах — в Тарсе и в самой Антиохии — они с негодованием заклеймили Кирилла как аполлинариста (это слово, используемое ими как ругательство, весьма часто в полемических посланиях) и отлучили от церкви св. учителя церкви вместе с его приспешниками. Епископ Александр из Иерополя продолжал настаивать на опровержении Кирилловых анафематизмов, а оппозиционеры во главе с епископами Элладнем из Тарса и Евферием из Тианы требовали от нового папы Сикста III осуждения александрийца. От Иоанна отпали целые провинции. Но Феодосию не нужен был поповский спор. Он привлек к делу Симеона Столпника, святого, над которым многие потешались в старое и новое время (Гиббон, Теннисон, Галлер). Этот высоко чтимый церковью святой простоял сначала семь лет на маленьком столбе, а затем тридцать - на большом. Предполагается, что он вырвал из «идолопоклонничества» целые племена и, вообще, сотворил такое количество невероятных чудес, что даже для католиков это граничит с «неправдоподобием» (Ветцер/ Велье // Wetzer/ Welte). Однако против клира Симеон, столь щедрый на чудеса и видения, что его даже преследовали коллеги-монахи в монастыре Теледы, оказался бессилен. Даже когда трибун и нотариус Аристолай, специальный уполномоченный Феодосия, присланный в Антиохию, потребовал осуждения Нестория и всех его трудов, ориенталы продолжали сопротивление на синоде. Лишь после обращения патриарха Иоанна к «светской власти» и решительного вмешательства императорских чиновников, сирийский епископат подписал анафему Несторию, за исключением сплотившегося вокруг епископа-несторианца Александра из Иерополя незначительного меньшинства, члены которого были разжалованы и по инициативе патриарха сосланы в Египет. Коррупция и сила вновь одержали верх. Иоанн же, в 431 г. вместе со всеми своими прелатами сместивший Кирилла в Эфесе, теперь писал: «Низложив Нестория, мы выразили согласие (с правоверными епископами в Эфесе)!»78
Это был почти невероятный торг между патриархами Кириллом и Иоанном, впоследствии получивший название «уния». К нему приложили руку и два папы: Целестин I, а после его кончины — Сикст III, который с самодовольством, граничащим с цинизмом, писал Иоанну: «Исход этого дела показал Тебе, что значит быть с Нами заодно». В память об Эфесском Соборе этот папа украсил перестроенную им церковь Сайта Мария Маджоре мозаичными изображениями Мадонны.
Многие епископы вне сферы влияния Кирилла резко нападали на него, например, епископ Суксенсий из Диокесарии или Валериан из Тарса. Даже часть его приверженцев, среди которых был и ближайший сподвижник Акакий из Милитены Армянской, антипод Нестория, были настолько возмущены, что Кириллу пришлось выслушивать упреки, давать объяснения, в общем, страшно и беспардонно изворачиваться, чтобы не лишиться всех своих сторонников. Тем временем Иоанн, связанный с Несторием давней дружбой, оказался предателем. И вообще, антиохийцы все больше оказывались обвиняемыми, в то время как Кирилл и Александрия, как центр силы, торжествовали. Вскоре после того Феодосии II и Валентиниан III распорядились о сожжении всех трудов Нестория. «Посмотри же, возлюбленный брат мой, — так расхваливал «всемилостивейших и всехристианнейших императоров» папа Сикст, обращаясь к антиохийскому патриарху, — с какой чуткостью они посвятили себя делу религии; они неустанно размышляли и не думали ни о чем мирском, пока не потрудятся довольно во имя небесного... Они посвятили себя делу Того, кто никогда не отказывался потрудиться во благо их Империи. Они знают, что усердствуют для Того, кто вернет с щедрыми процентами. О том следует петь нам хвалу, что мы свидетели союза земных владык с Царем небесным».
Трон и алтарь! «Дай мне, о император, землю, очищенную от еретиков, и за это я дам тебе небо. Уничтожь вместе со мной верящих ложно, и я вместе с тобой уничтожу персов!» Так восклицал Несторий уже в своей первой проповеди. Тем временем, он сам оказался «еретиком» — и сокрушен. За исключением существующей в сирийском переводе «liber Heraclidis» («Кмиги Гераклида»), от него уцелели, в основном, фрагменты, хотя сам он и не был «несторианцем» и вовсе не выступал против формулы, которую вскоре провозгласили в Халкидоне как правоверную. До самого конца он заявлял о своем «правоверии» — уже его современники говорили о «трагедии Нестория». И по сей день не доказано, что он был «еретиком». Видные исследователи пытаются оправдать его. Историк догматики Рейнольд Зееберг/ Reinhold Seeberg, толкуя убеждения Нестория по «Книге Гераклида», в которой, кроме язвительной критики Кирилла, присутствует и собственная позиция Нестория, приходит к выводу: «На деле в этом учении нет ничего «еретического»... В конечном итоге, оно полностью совпадает с Львом и выводами Халкидона. Разница лишь в том, что последние ограничиваются общими обвинениями и утверждениями, в то время как Несторий столь же добросовестно опровергает своих противников, сколь и развивает свои собственные воззрения. Вряд ли является преувеличением, когда его книгу называют самым значительным и мудрым опытом разрешения христологической проблемы в истории ранней церкви». Насколько «еретическим» было его учение, пишет католик Франзен/ Franzen, «по сей день остается неясным». Прежде всего потому, что на этой стороне редко признаются в тяжких заблуждениях и преступлениях.