114.
Через несколько лет после торга об унии (433 г.), этого чудовищного скандала, Несторий, изолированный в пустыне, все еще бедствовал, а его врагов: бывшего друга, а затем предателя Иоанна Антиохийского и св. Кирилла Александрийского — уже не было в живых. Но противостояние продолжалось и привело к падению Александрии. Монофйзитский спор, пришедший в V в. на смену арианскому, расколол церковь и христианский мир еще глубже. При этом, монофизитские «еретики», приверженцы формулы «Mia-physis» («одна природа»), в значительной степени имели право что само по себе комично —- ссылаться на св. Кирилла, поскольку они повсюду «проповедовали ни что иное, как Кириллову или александрийскую христологию» (иезуиты Грильмейер/ Вахт // GriUmeier/ Bacht). Таким образом, этот учитель церкви не так уж далеко отстоит от наиболее распространенной на заре христианства «ереси» Востока. Некоторые исследователи даже полагают, что он был ее наиболее авторитетным проводником115.
После Нестория патриарший трон Константинополя с 431 г. принадлежал «пустому месту» Максимиану, с 434 г. — честолюбивому Проклу, трижды тщетно претендовавшему на это место и. наконец, после его смерти в 446 г. — честному, но слабовольному Флавиану. В Антиохии после кончины Иоанна в 442 г., в полном соответствии с традицией клерикального непотизма, патриархом стал его племянник Домн, чьим советником был, прежде всего, Феодорит, самый видный теолог тамошней школы, «правоверие» которого было несколько шатким. После кончины Кирилла 27 июня 444 г. в Александрии правил его преемник Диоскор. приверженец радикальной Кирилловой теологии, продолжавший традиционную борьбу с Константинополем за власть. Швайгер/ Schwai-ger цишет, что он был «безудержно честолюбив, беспощаден до жестокости и опирался на имперских военных и боеспособные толпы фанатичных монахов». Диоскора католики почти единодушно считают одной из самых прискорбных фигур V в. Однако не случайно, а вполне закономерно/ что Кирилл именно его назначил своим архидиаконом и оказывал ему особое доверие. Они были одним миром мазаны. Сюда вполне вписывается и то, что сразу же после кончины Кирилла Диоскор обвинил своего покровителя в разбазаривании церковной казны, конфисковал его наследство и исключил из александрийского клира многих родственников Кирилла116.
В остальном, в своей борьбе против Константинополя Диоскор, как и Кирилл, сразу же выступил против столичного патриарха и антиохийской теологии. Но в результате петлю, приготовленную им для обоих своих противников, он затянул на собственной шее. Вероятно, прежде всего потому, что не установил, подобно Кириллу, союз с Римом, понадеявшись, что сможет одрлеть и Рим.
На стороне александрийца выступали две влиятельные личности Константинополя: придворный евнух Хрисафий и архимандрит Евтихий.
С того момента как Хрисафию в 441 г. удалось добиться ссылки императрицы Евдокии и нейтрализовать сестру императора Пульхерию, он руководил политикой Феодосия II. Но могущественный евнух враждовал с патриархом столицы Флавианом. За свою помощь Флавиану в избрании того патриархом, Хрисафий, вместо ожидаемого вознаграждения» получил лишь освященный хлеб, который он немедленно отослал назад дарителю с намеком на то, что у него имеется аппетит на золото. Третий союзник — архимандрит Евтихий, уважаемый на Востоке настоятель большого монастыря под Константинополем и крестный отец всемогущего евнуха. Блестящая троица стремилась ликвидировать унию 433 г. и провозгласить пресловутые двенадцать анафематизмов Кирилла путеводной звездой «истинной веры», в противовес бесстыдно торжествующей антиохийской теологии. Патриарх Александрии Диоскор должен был при этом вновь обрести превосходство над патриархом Константинополя Флавианом117.
Маневр был начат старым аббатом Евтихием.
Католики часто говорят, что он был слаб в догматике, а проще говоря — дурак от теологии. Но в вопросах, касающихся Бога, одни знали и Знают ничуть не больше других. В этих делах не помогут ни красноречие, ни изворотливость, ни отсутствие совести. Кто-то может оказаться правым, но по причинам, не имеющим ничего общего ни с логикой, ни с честностью, ни с хотя бы минимально достоверным знанием — действительно, откуда бы ему тут взяться! Как бы то ни было, здесь нет ничего «научно обоснованного». Все висит в воздухе, сплошной обман. Выражаясь словами Канта, «голая идея», «пустые поиски наощупь, и, что самое прискорбное, при помощи пустых понятий». Существует ли что-либо философски более постыдное, чем необходимость распространяться об этом?118
И вот именем Евтихия называется вновь разыгрываемый теологический спектакль, потрясший чуть ли не полмира — евтихианский спор, в ходе которого впервые распадется традиционный альянс Рима и Александрии119.
Евтихий, монах с ранней юности, славившийся особым благочестием, был заподозрен в «ереси». Папа Лев, который поначалу хвалил его за усердие, в конце концов пригрозил ему, что «если он останется лежать в грязи своей глупости», то его постигнет судьба тех, чьи «заблуждения» он разделяет. Дело в том, что Евтихий отказывался верить в «две природы Христа после соединения». Он развил пропагандировавшееся александрийской школой учение о соединении божественной и человеческой природ Христа до логического конца — до их полного слияния, т.е. до монофизитства. Эта ветвь христологии восходит к объявленному еретиком епископу Аполлинарию Лаодикейскому (ум. после 390 г.), который в споре о соединии обеих природ в Господе ограничивал человеческую природу, что тогда еще не заставляло ортодоксов бросаться на баррикады. Целый ряд трудов этого «еретического» епископа можно было бы распространять, снабдив подписями «правоверных» отцов церкви, что ныне теологу Генриху Крафту/ Heinrich Kraft представляется фактом отрадным, который, помимо прочего, показывает «сколь мало даже (!) древние понимали в том, о чем спорили с такой страстью»! И то сказать, не может быть понято то, что пртиворечит всякому опыту и основывается на чистой фикции, то есть вымысле. Короче, для обоснования единства личности Господа мо-нофизиты отрицают полноту человеческой природы. Более умеренные «еретики» — после Воскресения, а радикальные — с момента вочеловечивания. В этом, по их мнению, Его человеческая природа отлична от нашей.
Если Несторий настаивал на разделении божественного и человеческого в Христе, на отличии божественной личности от человеческой, то Евтихий проповедовал, что божественное и человеческое в этой личности соединены неразрывно, что человеческое растворилось в божественном — «одна природа после соединения», формула: «Mia physis», которую Евтихий заимствовал у св. Кирилла! Камело/ Camelot признает, что все евтихианство «зиждется на непоколебимой верности формулировкам Кирилла и, прежде всего — формуле об «одной природе». Монофизиты признавали в Христе после вочеловечивания только одну, божественную природу (Mia kai mone physis). Таким образом, Евтихий оспаривает человеческую сущность Христа. Он объяснял, что она была поглощена божественностью, «подобно тому, как капля меда поглощается океаном воды». Против этого выступили антиохийцы, опорочившие себя унией 433 г. Их новый патриарх Домн, племянник и преемник Иоанна, направил императору протест против лжеучений и клевет монаха Евтихия120.
Затем вмешался александрийский патриарх Диоскор I (444—451 гг.). Преемник св. Кирилла, скромно называвший себя «императором Египта», принудил родственников своего предшественника выдать накопленные тем богатства, хотя сам не отказывался от стяжательства. Как и Кирилл, он завел «настоящую, и устрашающую, личную дружину». «Даже (!) в моральном плане он был небезупречен» (Эрхард/ Ehrhard). Подобно Кириллу, он имел при императорском дворе своих шпионов и клевретов. И так же, как Кирилл (а равно как и многие другие епископы), для достижения своих политических целей он использовал— каков курьез! — монашество: христианскую общность, обязанную своим возникновением идее бегства от мира. Ведь в христианстве все изначальные «идеалы», рано или поздно, превращаются в свою противоположность. Оберегаемый своей личной охраной, архиепископ Диоскор, святой монофизитов, правил, опираясь на голую силу, и, при отправлении своего духовного судопроизводства, при случае, прибегал к помощи наемных убийц. В результате, его собственный клир, устав от его беспощадной тирании, обвинил его в желании править в Египте вместо императора (Маркиана)121.
Вскоре патриарх вступил в полемику со своим антиохийским коллегой, которая происходила в форме обмена посланиями и градус которой все время повышался. Разумеется, за этим стояла застарелая конкуренция обоих патриархатов, тем более что на троне в Константинополе сидел антиохиец Флавиан. Как писал, по поручению антиохийского патриарха Домна, церковный историк епископ Феодорит Кирский: «Диоскор постоянно кивает на трон св. Марка, хотя прекрасно знает, что великий город Антиохия владеет троном св. Петра, главы всех апостолов и учителя св. Марка»122.
Протест поступил к верховному пастырю Константинополя Флавиану; его «Святейшество» просили не допустить, «чтобы безнаказанно попирались святые каноны, и мужественно сражаться за веру». Но Флавиан, человек довольно скромный и боязливый, которого церковная историография предпочитает называть «миролюбивым», хотя подобное определение, честно говоря, едва ли применимо к князьям церкви, не хотел вступать в противоборство с могущественным лидером монашества своей епархии. Несторий, внимательно наблюдавший из ссылки за полем брани, писал, что Евтихий использует Флавиана как «слугу». Лишь когда против Евтихия выступил и епископ Евсевий Дорилейский (Фригия), в свое время донесший на Нестория — внушающая страх горячая голова, которой повсюду мерещилась «ересь», человек, которому, причитал Флавиан, «при его религиозном рвении, сам огонь холоден» — ему пришлось вмешаться и вызвать Евтихия в ноябре 448 г. endemousa на синод