146.
И позднее халкидонский символ однозначно связывался с личностью императора. Должно быть, не слишком ошибался несторианский патриарх Элиа из Нисибиса (975—1049 гг.), когда писал в своей книге «Доказательство истинности веры»: «Но император сказал: «Надо принять не две личности, как у Нестория, не одну природу, как у Диоскора со товарищи, но — две природы и одну личность». Это свое повеление он отстаивал силой, поражая мечом всякого противоречащего и говоря: «Из двух зол выбираем меньшее»... Наши люди... учили, что императорское воззрение порочно и предосудительно, что он не прав, и стойко держались своей старой истинной веры, в которой ничего не поменялось, которая никогда не становилась причиной насилия, которая не нуждалась ни в посредничестве» ни в подкупе. И не деньгами утверждалась...»147.
Большинство соборных отцов вряд ли было способно вникнуть в теологические тонкости. Умственный уровень многих епископов можно исчерпывающе представить себе по официальной справке Антиохийского Собора 324—325 гг., согласно которой большинство епископов «ничего не смыслят (даже) в делах церковной веры»! По тому, что на Соборе в Эфесе 449 г. многие епископы даже не могли написать собственное имя и просили других расписаться вместо себя! По тому, что и на Халкидонском Соборе заседало сорок безграмотных епископов! Даже современный католик подчеркивает чудовищно низкий уровень «тогдашнего епископата Восточной Римской империи» (Хааке/ Haacke). Разве дела в Западной Римской империи обстояли иначе? Да, по общему признанию, еще хуже!148
Правда, формулу: «один Христос в двух природах» — никто так и не смог понять. Различать, не разделяя; соединять, не смешивая! Да, великое таинство. По сей день никому непонятное. Об этом догадываешься, читая разъяснения бенедектинца Хааке, который сравнивает монофизитов «с национал-социалистами» : «В отличие от монофизитского смешения, подчеркивалось примешивание; вместо искаженного неразрывного соединения теснейшее взаимопроникновенное существование»! Но ведь нуждались-то в абсолютно божественном Господе! Равно как и в абсолютно человеческом! Но прежде всего нуждались — в епископском кресле!149
Зачитывание догматического послания Льва (epistola dog-matica), называемого на Востоке Tomos Льва, а в коптских источниках — Tomos злого Льва, и целиком ориентированного на антиалександрийскую христологию, которое состоялось на втором заседании, 10 октября, проходило под восторженные выкрики; «Это вера отцов, апостолов! Мы все верим так, правоверные верят так! Анафема тому, кто верит не так! Это Петр говорит устами Льва! Так учил Кирилл! Вечная память Кириллу! Лев и Кирилл учили одинаково! Анафема тому, кто учит не так!» Высокопоставленным бойцам за веру не понадобилось на размышление трех дней, остававшихся до следующего заседания: «Никто из нас не сомневается, мы уже все подписали», — кричали они. Позднее такого триумфа папский авторитет не знал четыре века, вплоть до Четвертого Константинопольского Вселенского Собора 869—870 гг.150.
С формулой «Петр говорит устами Льва!» католическая догматика и апологетика больше не расставались, тем более что ее запустили в оборот восточные епископы. Всякий раз, когда потчуют историческими «доказательствами» догматического авторитета пап, подается и она. Но вот что пишет католический теолог и историк церкви Швайгер/ Schwiiger: «Тщательное изучение источников показывает, что Халкидонский Собор для обоснования принятия Tomus Leonis нигде не ссылается на некий безусловный догматический авторитет папы... Часть епископов, по всей видимости, приняла Tomus Leonis только под серьезным давлением императора»151.
«Шедевр» Льва — сегодня без сомнения более пригодный к снятию тяжелейших нарушений сна, нежели к снятию самых заурядных сомнений в вопросах веры — сплошь и рядом (дадим хотя бы поверхностное представление об этом) выглядит следующим образом: «Рождение во плоти есть свидетельство человеческой природы, но рождение от Девы — знак божественной силы. О детстве Младенца можно судить по простоте его колыбели, о величии Всевышнего свидетельствуют голоса ангелов... Тот, Кого коварство дьявола искушает как человека, Тому как Богу служат ангелы. Голод, жажда, усталость, сон — очевидные проявления человеческой природы; но пятью хлебами накормить пять тысяч, дать самаритянке живую воду, так что испивший ее никогда вновь не испытает жажды, идти по воде, аки по суху, запретить ветрам и морю, чтобы сделалась великая тишина — несомненно проявления божественной природы. Не говоря о многом другом, если не может принадлежать одной и той же природе: скорбящим сердцем оплакивать умершего друга — и своим приказом вновь пробудить к жизни его, четыре дня пролежавшего в гробу; висеть на кресте — и день превращать в ночь и содрогать стихии; быть пронзенным гвоздями — и открыть врата рая уверовавшему разбойнику, то одной и той же природе не может принадлежать и; «Я и Отец — одно», и: «Отец больше, чем Я»152.
Вряд ли кто-нибудь воскликнет: «Отлично рыкнул, Лев!»*. Неудивительно, что критически настроенные историки догматики, как Харнак/ Harnack или Зееберг/ Seeberg, оценивают Tomos Льва крайне отрицательно. Удивительнее то, что Эрих Каепар/ Erich Caspar не отказывает ему в «убедительности». «Убедительная пробивная сила для самых широких масс» — спору нет. Ведь самые широкие массы поверят во что угодно!153
* Фраза из комедии В. Шекспира «Сон в летнюю ночь», ставшая в Германии «крылатым» выражением. (Примеч. ред.)
Быть может, папскую затею, эту раздражающую бездуховную душевную экзальтацию, попытку per se* объяснить необъяснимое, облечь плотью призрак — лучше всего прокомментировать советом, который св. Иероним дал священнику Непоциану по поводу отношения к болтунам и пустомелям: «Предоставим же невеждам бросаться пустыми словами и бойкостью языка восхищать чернь. К сожалению/люди нередко слишком самонадеянны и пытаются объяснять то, чего сами не понимают. И в конце концов, объснив что-то другим, сами себе мнятся светилами. Нет ничего проще, чем дурачить простой люд и его сборища потоком слов, ибо чем меньше у слушателей знаний, тем легче добиться их восхищения»154.
С точки зрения умственных способностей, подавляющая часть блестящего соборного общества, в котором каждый десятый из высокочтимых господ не умел читать и писать, конечно же, представляла собой вышеуказанное «сборище», Что не мешало работе их органа речи. Ведь обсуждались не только и не всегда догматические проблемы, иногда можно было и промолчать под благовидным предлогом. Обсуждались и скандалы. Как, например, распря между эфесскими епископами Бассанием и Стефаном. Доходило до форменных потасовок, к таким сценам между отцами, ведомыми Святым Духом, что даже католик Георг Швайгер/ Georg Schwaiger «по большому счету» не видит разницы между .Четвертым Вселенским Собором и «разбойничьим Собором» в Эфесе! Рейнгольд Зееберг/ Reinhold Seeberg, отмечая «исключительно безрадостное впечатление», к тому же подчеркивает, «что все протекало не менее бурно, чем на разбойничьем синоде». Ему почти дословно вторит Каспар/ Caspar. Протоколы заседаний наглядно показывают, что синодалы погрязли в собственных распрях и все быстро окончилось бы фиаско, если бы государственная власть не навязала им предельно жесткий регламент155.
Комиссары императора выражали неудовольствие «плебейскими» выкриками епископов. Те же визжали: «Мы кричим во имя благочестия и ортодоксии».
* Per sе (лат.) — самостоятельно, лично. (Примеч. ред.)
В то время как Диоскор, положение которого изначально было столь же безнадежным, как положение Нестория в 431 г. в Эфесе, остался верен себе и продолжал отстаивать свои взгляды, епископы, всего лишь двумя годами ранее восхищавшиеся им, единодушно отвернулись от него. Уже на первом заседании, вечером при свечах, было принято решение о его низложении. Его бессовестно предали. «Долой Диоскора-убийцу!» — кричали они и обзывали его «еретиком», оригенцем, хулителем на Св. Троицу, сластолюбцем, осквернителем реликвий, вором, поджигателем, убийцей, государственным преступником и т.д. Дело происходило на третьем заседании, 13 октября, когда он in absentia* был низложен156.
При появлении на Соборе Варсумы, заявившего о себе как о несторианце, вновь поднялась буря возмущения: «Долой убийцу!» Епископ города Кизикос кричал: «Он убил блаженного Флавиана. Он был там и кричал: забейте его!» Другие верховные пастыри вопили: «Варсума погубил всю Сирию». Варсума оставался непоколебим. Когда появился историк церкви, епископ Феодорит Кирский, верный друг Нестория и противник Кирилла, а одновременно «одна из величайших фигур того времени» (Камело/ Cameiot), и даже «своеобразный Августин Востока» (Дюшесн/ Duchesne), «отцы» из Египта, Палестины и Иллирии огласили храм оглушительным ревом: «Вышвырнуть Иуду, врага Господа! Не называйте его епископом!» «Он еретик! Он несторианец! Долой еретика!» Но даже «Августин Востока», епископ Феодорит, враг Кирилла и друг Нестория, после недолгого сопротивления, предал его. Поначалу он заявлял: «Прежде всего, уверяю Вас, что я не претендую на епископство...» Поскольку именно на него-то Феодорит и претендовал. А когда ему пригрозили, что он не будет восстановлен в должности и вновь будет осужден, он заявил для протокола: «Пусть Несторий останется в ссылке, равно как и всякий, кто не признает Святую Деву Богородицей (theotokos), а также всякий, кто делит единственного Сына надвое... И в заключение: приветствую всех Вас!»
*In absentia (лат.) — заочно. (Примеч. ред.)
И в заключение: приветствую всех Вас!
Лишь тринадцать прибывших с Диоскором египетских епископов нарушали единодушие. Они не признали Евтихия виновным и упорно отказывались принять догматическое послание Льва: «Нас убьют, нас убьют, если мы сделаем это». Ни уговоры, ни угрозы не помогали. Они настаивали по меньшей мере на отсрочке до выборов нового александрийского патриарха. Они желали сохранить верность вере отцов и предпочли бы умереть тут же, нежели быть забитыми камнями по возвращении в Египет. Все это происходило с большим пафосом, под громкие стенания епископов, и в результате от императорских чиновников была получена отсрочка до появления нового владельца александрийского патриаршего престола. И все же формула о «двух природах, как мы вскоре увидим, приведет к страшным эксцессам в Египте и Палестине