Для их обоснования и популяризации им использовалась, в первую очередь, петродоктрина. Правда, весь Запад, включая Африку к тому времени уже был ознакомлен с нею. Но Лев эксплуатировал ее в хвост и в гриву, возведя до папского абсолютизма (plenitudo potestas), до «петрологии». Он не преминул сдобрить ее элементами языческой римско-имперской идеологии с примесью соответствующего «придворного церемониала». Лев непрестанно говорит о Петре. Вновь и вновь он ставит его во главу угла. После чего уравнивает римских епископов с ним. Он превращает их в «совладельцев» петровских почестей, а затем — и в его «наследников». Термин: «наместник» Петра, возникает в это же время. При помощи этих понятий Лев отождествляет себя с Петром и в юридическом смысле, претендуя на все вытекающие из этого полномочия. Используя всевозможные смелые экзегетические трюки, он уподобляет Петра, «глашатая апостолов» самому Иисусу, делает его сопричастным власти Бога, чтобы таким способом наделить и папу частью этой власти. Там все пребывает «в неизбывной сопричастности». Ибо устами папы глаголет Петр. Внимающий папе услышал Петра, услышал Христа, услышал Бога! «Когда мы доводим до слуха Вашей Святости наши предостережения, верьте, что это говорит Тот, представителем которого мы являемся (cuius vice fungimur)».
Если Петр, по Киприану, владеет первенством inter pares*, то теперь Лев возвышает Петра над всеми. Он снова и снова подчеркивает и превосходство Петра, и папские претензии на руководство, и то, что римский престол — престол престолов, sedes apostolica и глава церкви. При этом он извращает предание, утрирует его, выдвигая совершенно новые притязания. В этих целях он использует даже императора Валентиниана и женщин императорского дома, которые по его просьбе направляют письма в Константинополь.То, что содержится в этих письмах касательно римского первенства, далеко превосходит все ранее сказанное на эту тему. Один лишь римский епископ, и никто иной, является «наместником Петра». Авторство этого пассажа, пожалуй, принадлежит Льву (правда, не исключено, что он уже был употреблен в 431 г. в Эфесе папским легатом Филиппом). Петр, «за которого мы управляем» — первое pluralis maiestatis** в истории папства. Таким образом, римский епископ «не только обладатель римского престола, но и глава всех епископов». Ему обязаны повиноваться все, включая предстоятелей всех патриархатов (maiores ecclesiae). Он призван «править всей церковью», быть «князем всей церкви», «всех церквей на земле» Лишь «антихрист или дьявол» стал бы спорить с этим. Тот же, кто усомнится в его верховенстве (principatum), «ни на йоту не умалит» его достоинства, «но лишь низвергнет себя, преисполненного высокомерием, в ад». Кто тут чем преисполнен — совершенно понятно, как бы Лев ни Подчеркивал свою незначительность, недостойность и несостоятельность — короче, «indigrtus haeres»*. Сей муж, который основательно поднаторев в римском праве, вывел из понятий о сопричастности и наследовании тесную правовую взаимосвязь между папой и Петром, неразрывное единство теологии и права, Библии и юриспруденции — сей муж предусмотрительно доводит до логического завершения печально известную формулу, которая словно бы витала в воздухе: «достоинство Петра не умалится и в недостойном наследнике» (etiam in indigno haerede). Католик Кюнер/ Kuhner добавляет, что так «может быть оправдано все, вплоть до преступления»9.
* Inter pares (лат.) — среди прочих (здесь: апостолов). (Примеч. ред.
** Pluralis maiestatis (лат.) — преувеличение величия. (Примеч. ред.)
Неутомимо папа Лев подчеркивал всемогущество пап, а значит, и свое собственное. Об этом он постоянно писал и читал проповеди. «Во всем мире лишь один Петр был призван стать главой всех апостолов, всех избранных народов, всех отцов церкви». «Во всем мире ищут спасения у трона святого Петра». Лев славит Петра как «камень» и фундамент, как «привратника Царства Небесного», как «судию, карающего и милующего». Лев пишет, что хотя все епископы и обладают «единым достоинством», но никак не «равны цо чину». Так, мол, обстояли дела уже между Петром и другими апостолами; «хотя все они были одинаково избраны, только ему од-ному было дано превосходство». Лев доходит не только до утверждения, что приговор Петра «имеет силу и на небесах», но и утверждает, что он, папа, отправляя свою должность, обладает «непреходящей благодатью всемогущего и вечного Архипастыря», который нравен ему (!) и равен Отцу»10.
Самонадеянность — выше некуда. Но Лев уже в своей вступительной папской проповеди 29 сентября 400 г., с кото: рой начинается традиция подобных проповедей, отнюдь не скромно ликует вместе с псаломщиком: «Он благословил меня, сотворивши надо мной великое чудо...» А сразу вслед за этим издает радостный крик, что Господь «возвеличил» его, возведя «на высшую ступень»11.
Овечкам же он настоятельно рекомендовал смирение!
* Indignus hаеres (лат.) — недостойный наследник. (Примеч. ред.)
«Ведь торжество Спасителя, победившего дьявола и весь мир, проистекает только из смирения». (Лев часто и очень образно живописует дьявола и ад — гораздо чаще, чем небеса; от них проку меньше.) Лев утверждает: «Все (!) учение христианской мудрости, возлюбленные братья» состоит не в пышных словах и хитроумных толкованиях, равно как и не в стремлении к славе и почестям», — их он приберегает для себя и ему подобных, — «но в истинном и добровольном смирении». Смирение предназначалось подданным, зависимым, эксплуатируемым. Остается только напомнить, что уже в V в. римский епископ был крупнейшим землевладельцем во всей Римской империи12.
От него сохранилось большее литературное наследие, нежели от любого предыдущего папы: 90 наставлений, праздничных проповедей, проповедей на пост или на Страстную неделю. (Ни от его предшественников, ни от непосредственных преемников проповедей не сохранилось.) Кроме того, до нас дошло множество его писем, из которых 114 посвящены его восточной политике. По проповедям, «возлюбленные братья», характер этого человека уяснить не так-то просто. Все проповеди Льва коротки, а некоторые — первая, шестая, седьмая, восьмая, тринадцатая и восьмидесятая — исключительно коротки, как будто он брал пример с Флавия Кира. 173 письма (из которых около 20 — не йодлинны, а 30 вообще адресованы ему) к тхэму же, в большинстве своем, вышли из канцелярии, а следовательно, являются, прежде всего, продукцией Проспера Аквитанского, увлекавшегося богословием южногалльского автора, друга Августина и ярого борца с пелагианами. «С большой долей достоверности» можно допустить, что к Просперу восходит теологическая суть именно тех «великих, имевших общегосударственное значение посланий, которые прославили имя Льва на Западе и Востоке», — пишет Иоганн Галлер/ Johannes Haller, предварительно подчеркнув: «Искусственная форма, которой так дорожили в те времена упадка, звенящий пафос, так мало говоривший изобилием громких слов, ритмичная интонация, своим благозвучием завораживающая слух и скрывающая скудость и слабость мысли — по меньшей мере все это в равной степени лмюгло принадлежать как слуге, так и хозяину»13.
Во всяком случае, Лев, державшийся столь самовластно, большой поклонник «апостольского» (!) придворного церемониала, столь помпезно пропагандировавший примат Рима и называвший «трон Петра» «объектом трепета» (materia trepi-dationis), был типичным «хозяином», духовным повелителем, которого папа Николай I, один из его самых значительных последователей, в 865 г. в письме византийскому императору Михаилу сравнивает с «львом от колена Иудина» (Откр., 5,5), который «открывал свой рот — и потрясал всю землю, даже императоров». Сколь бы сильно ни было преувеличение, сколь бы ловко, чтобы не сказать лицемерно, он ни прикрывал библейскими изречениями свое властолюбие и свои постоянные требования беспрекословного повиновения, называя себя при этом «учеником смиренного и кроткого Учителя», говорящего: «Возьмите иго Мое на себя, и научитесь от Меня: ибо Я кроток и смирен сердцем... Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф., 11, 29—30) — в действительности Лев был абсолютно не евангелической натурой. В цисьме от 10 октября 443 г. к епископам Кампании, Пицена и Тусции он выражает беспокойство, что «повсюду» (passim) рабов рукополагают в пресвитеры. Он решительно запрещает возводить в духовный сан лиц, которые «не имеют надлежащего происхождения». Когда-то христиане в значительной части состояли из лиц подобного происхождения! Теперь же папа запрещает возвышение «жалких рабов» (servilis vilitas) до священнослужителей, поскольку не пристало испытывать перед Богом того, кто даже не прошел испытания у собственного господина. Лев I «Великий», учитель церкви, высокое происхождение превращает в обязательное условие духовной карьеры. Он проклинает посвящение рабов, как преступление против святости священнического сана и прав господ! Так церковь приноравливалась к рабовладельческому обществу поздней Римской империи, ярчайшим представителем которого сама же и являлась. Христианское государство охотно приняло это к сведению. Всего несколькими годами позже — связь очевидна — Валентиниан III издает указ, запрещающий возведение рабов, колонов и других зависимых лиц в духовный сан!14 Со своими собратьями-епископами Лев I также высокомерен. Он приказывает. Он должен приказывать. Ибо один возвышается над всеми. Вот он и дает почувствовать им, что он выше, что он превосходит их, что он стоит «по воле Господа на высоком посту». Он повелевает и доселе независимыми от Рима прелатами. Например, митрополитом Аквилеи, которому он даже угрожает. Он распоряжается и испанскими епископами. Галльские епископы уже не называют его, как прежде, «Твое Братство», но — «Ваше Апостольство» (apostolatus vester). Его величают и «corona vestra». Плюс ко всему множественное число при обращении становится общеупотребительным15.
Подобным же образом Лев обращался и со своими коллегами. Например, в Галлии, где епископы Арля и Вьенны оспаривали друг у друга право на митрополичье достоинство. Мы лишь бегло коснемся предыстории этого спора.