49.
Но не «еретик»! Но не манихей! Но не пелагианин! Но не присциллианин! Но не еврей! Но не иноверец! Но не неверующий — вот что означает: «... всех людей»! Слова, слова, слова! Все лицемерие этой церкви, весь оскал ее «Благой Вести», ее оплаченная гекатомбами4 «любовь к врагу», ее омерзительная болтовня о мире — все это здесь налицо: и отвратительное двуличие, и красной нитью проходящая через всю ее историю неискренность, которой она себя заклеймила, с которой издевается сама над собой, которой пригвождает себя к позорному столбу, которая доводится ad absurdum** от античности до наших дней. Евангелие от палача!
Иными словами — от Льва «Великого».
Необычайно часто и всегда экзальтированно папа затрагивает тему манихейства. Для характеристики этих людей он всегда использует одни и те же выражения, как то: орудия сатаны, лжецы, вредители, фальсификаторы Писания, «весьма примитивные люди... которые в слепом невежестве или в грязном влечении обращаются к тому, что не свято, а достойно отвращения»50.
Хотя «врожденная стыдливость» и не позволяет Льву «затрагивать это подробно», он тем не менее охотно останавливается на этих «вещах», на безнравственных поступках, которыми они «наслаждаются, марая одновременно тело и душу, не ведая ни чистоты веры, ни приличий» и «погрязнув в непристойности». При этом он предостерегает — тем самым оскорбляя — «прежде всего» женщин от знакомства и общения с подобными людьми, «дабы не угодить в силки дьявола, пока ваши уши, не ведая опасений, внимают их баснословным вымыслам! Сатана ведает, что он ввел в искушение первого мужчину устами женщины (!), и из-за легковерия женщины (!) все человеки были изгнаны из райского блаженства, он и поныне уповает на свою хитрость, расставляя силки вашей сестре...»51.
Предостерегая женщин, он позорит их в полном соответствии с исконной традицией, выпестованной величайшими христианами античности: Павлом, Иоанном Златоустом, Иеронимом и Августином. Ведь подтверждение того, что женщины, как учит св. Иоанн Златоуст» «прежде всего» созданы для удовлетворения мужской похоти, папа лично обнаруживает у манихеев. Ведь признались же они его трибуналу в «гнусном деянии, о котором стыдно даже упоминать». Он, однако, упоминал, более того, самолично провел следствие об этом «столь тщательно, что не осталось малейших сомнений ни у тех, кто отказывался верить в подобное, ни у вечных скептиков. Налицо были все участники омерзительного действа: разумется, сама девочка, не старше десяти лет, две женщины, воспитавшие и пристроившие ее к столь постыдному ремеслу. Налицо был также и едва вышедший из детского возраста юноша, осквернивший девочку, а также манихейский епископ, санкционировавший столь отвратительное преступление. Все эти люди дали одинаковые показания одними и теми же Словами. При этом выявлена была такая гнусность, которую мы едва смогли вытерпеть. От необходимости оскорблять целомудренных слушателей более откровенными подробностями нас освобождают протоколы судебного слушания, из которых со всей очевидностью вытекает, что в этой секте нет ни благопристойности, ни порядочности, ни малейшего следа стыдливости. Их закон — ложь, их религия — дьявол»52.
* Гекатомба — в Др. Греции — жертвоприношение, состоявшее из 100 быков; позднее — всякое большое жертвоприношение. В переносном смысле — жесткое уничтожение или гибель множества людей. (Примеч. пер.)
** Ad absurdum (лот.) — до нелепости (абсурда). (Примеч. ред.)
В конце концов, папа Лев, во имя поддержания «общественного порядка», добился от императора Валентиниана III рескрипта от 19 июня 445 г., который подтверждая прежние наказания, ужесточал их: предписывал обходиться с манихеями, как с осквернителями святынь, лишал их на территории всей империи гражданских прав и свобод, и определял принадлежность к манихейству как «publicum crimen»*, достойное проклятия «toto orbi»*V Каждый, кто предоставлял им убежище, становился повинным в том же преступлении. Соучастники утрачивали также право заключать договора, право завещать и наследовать и т. д. В преамбуле говорится: «Недавно раскрытые преступления манихеев не позволют более закрывать на них глаза. Какие только чудовищные, невыразимо и неслыханно бесстыдные вещи ни пришлось раскрыть суду блаженного папы Льва и досточтимому сенату, заслушав их собственные публичные признания... Мы были вынуждены принять это к сведению, ибо нам не пристало медлить перед лицом столь отвратительного оскорбления Божества». Этот императорский приказ преследовать манихеев, лишний раз свидетельствующий о тесном взаимодействии государства и церкви, права и религии, res Romana и ecclesia Romana, был разработан папской канцелярией, и, как пишет иезуит Хуго Ранер/ Hugo Rahner, папа «решающим образом» участвовал в его разработке. Чуть выше Ранер прославляет Льва за «тонкую и гуманную середину между миром земным и бегством от мира», а чуть ниже — за «столь часто восхваляемую Львом любовь», за «его всегдашнюю гуманность». В действительности же; инициированный Львом закон против манихеев был «драконовски жесток» (католик Эрхард/ Ehrard), так как предписывалось преследование манихеев вплоть до их «последнего прибежища» (католик Штратман/ Stratmann)53.
* Publicum crimen (лат.) — преступление против общества. (Примеч. ред.)
** Toto orbi (лат.) — здесь: повсюду. (Примеч. ред.)
Но тот же самый Лев, умевший побуждать государство к жестоким преследованиям, мог точно так же требовать от него благородного снисхождения и прощения. «Строгость правления нашими подданными должна быть смягчена, а всякое отмщение за проступки должно быть отменено! Пусть же возрадуются виновные, что они дожили до этих дней, когда в правление благочестивых и богобоязненных владык смягчаются суровые публичные наказания! Пусть исчезнет всякая ненависть...» Тот же Лев, который призывает государство судить, ссылать, заточать и убивать «еретиков», мог евангельски-христолюбиво молить; «Да прекратится месть, да забудутся любые оскорбления!»; «Итак, если кто, преисполненный жажды отмщения, бросит кого-то в тюрьму или закует в кандалы, пусть он немедля позаботится об освобождении, не только в случае невиновности, но даже тогда, когда кажется, что наказание заслуженно!» Тот же Лев мог призывать: «Мы не должны никого угнетать...». Тот же Лев знал, что Иисус запрещал «защищать его от безбожников с оружием в руках»54.
Слова, слова, слова!
Хотя передача папой манихеев под уголовную юрисдикцию государства вписывалась в юридические рамки и соответствовала императорским законам о «еретиках», новинкой стало тесное сотрудничество духовного и светского суда. И если обезглавливание Присциллиана и его соратников можно назвать первым кровавым процессом против «еретиков», то поход Льва против манихеев — первым «инквизиционным» процессом, даже если в строго юридическом смысле это и неверно55.
Биограф Льва, англичанин Тревор Джелленд/ Trevor Jalland не только находит, что поведение папы объясняет его характер, но и назывет его гонения на манихеев «первым в истории примером сотрудничества между церковью и государством в претворение политики религиозных преследований». Раньше, мол, только государство боролось с иноверием, теперь же эту функцию впервые принимает на себя церковь, в лице папы. При этом, правда, нелишне будет напомнить о совместных преследованиях уже в IV в. присциллиан, донатистов, ариан, язычников и евреев, хотя прежде ни один папа лично не вел себя столь инквизиторски56.
Через несколько лет после изгнания манихеев из Рима, папа принялся за присциллианство в Испании. Тамошний епископ Турибий из Асторги (Asturia Augusta) обнаружил во время своей ознакомительной поездки по стране приблизительно в 445 г., что они продолжают существовать, и в шестнадцати главах поведал об их важнейших «ересях».57
Доклад испанского епископа был сравнительно корректен, во всяком случае, его информация была значительно объективнее, чем папская реакция не нее. Потому что Лев «подогнал простое деловое сообщение под свою схему и создал искаженную картину присциллианства, приравняв его к манихейству» (Гендлер/ Haendler)58.
И в этом случае римлянин делает обобщения в присущей ему манере: что не от папы, то — от дьявола. Вновь он мечет громы и молнии против «этой проклятой ереси», «отвратительной секты», «безбожного бешенства», которое вновь «разрушает всякую нравственность, узы брака и уничтожает все божественные и человеческие нормы». Ведь однажды, в 385 г., первая смертная казнь христиан христианами в Трире (кн. 1, стр. 374) возмутила христианский мир, и реакция на смертный приговор даже «среди виднейших епископов... была однозначно отрицательной (католик Баус/ Baus). Но этот, такой гуманный, умеренный, Лев, ханжеский рупор милосердия, упразднения всякой мести, угроз, какой-либо ненависти, столь речистый проповедник прощения и Благой Вести для «всех», любви к ближнему и к врагам, человек, который учит, что Иисус не хочет, чтобы его защищали с оружием в руках — этот человек теперь в восторге от позорного трирского деяния и страстно оправдывает ликвидацию Присциллиана и его сподвижников. «По праву (merito) наши отцы, во времена которых разразилась эта безбожная ересь, по всему миру прикладывали все мыслимые усилия, чтобы уничтожить это безбожное безумие во всей Церкви; и мирские владыки так чурались этого дерзкого вздора, что поразили авторов и очень (!) многих (plerisque) учеников мечом публичных законов». Лев «Великий» сумел почти цинично подчеркнуть всю выгоду подобных убийств «еретиков»; «Эта строгость, которую удовлетворял епископский суд, долгое время шла на пользу церковной кротости, избегающей кровавых наказаний, и строгие законы христианских правителей все же поддерживают ее в этом, так как те, кто страшатся наказывать телесно, часто прибегают к духовным средствам излечения». Лев созвал в Галисии церковный форум против присциллиан, но полностью искоренить их ему не удалось. Сто лет спустя, в 565 г., синод в Браге, являвшейся в V—VI вв. столицей свевов, продолжая дело Льва, выдает на гора не менее семнадцати анафематизмов против все еще многочисленных в Испании присциллиан и требует от епископов более активной борьбы с «ересью»