6.
На протяжении всего средневековья монофизитские епископы, теологи и историки подвергают нападкам «лжеучение лицемерного Собора», «грязную веру еретического Собора», как в начале IX в, пишет епископ Тагрита Абу Раита, для которого «невежественный Маркиан» всего лишь «второй Иеровоам», Несколько позже копт Севир Эшмунский в своей «Книге Соборов» утверждает, что императрица влепила Диоскору в Халкидоне «сильную пощечину», что дало повод к «продолжению издевательств над Диоскором». Вот и «Энциклопедия теологии и церкви»/ «Lexikon fur Theologie und Kirchew, прославляя Пульхерию как «наследницу духа ее деда Феодосия I», не забывает упомянуть о ее физической силе.
Согласно яковитскому историку Бар-Эбрею (1225—1286 гг.), крупнейшему автору своего народа, святая, вопреки данному ей обету девственности,] имела сексуальные отношения со своим мужем, а согласно (Несторию и со своим братом Феодосием. (Фактически в античности, когда некоторые проявления ее властолюбия стояли перед глазами современников, Пульхерию не считали святой. Вышеупомянутая «Энциклопедия» сообщает, что ее почитание «обнаруживается лишь начиная со средних веков».} Игнатий Ну (Nod), яковитский патриарх начала XVI в., говорит о Халкидоне как о «проклятом % Соборе», который «проклят устами Господа», и утверждает, что Диоскор заявил «другу дьявола» императору Маркиану: «Довольно того, что у этого Собора три главы: дьявол, ты и Лев»7.
Не будем о дьяволе — но Пульхерии, Маркиана и Льва оказалось достаточно для того, чтобы после такого, в общем и целом успешного для Рима Собора весь Восток был объят пламенем.
После того как архиепископ Александрии Диоскор в ноябре 451 г. был сослан в Пафлагонию, христианское население города, получив известие об исходе Собора, восстало, и часть александрийского гарнизона была заживо сожжена в церкви, прежде бывшей храмом Сераписа, где она пыталась укрыться. Маркиан призывал александрийцев к единению со «святой и католической церковью правоверных». «Тем самым вы спасете свои души и совершите богоугодное дело». Однако вскоре он запретил дальнейшую агитацию против Халкидона и установил для «еретиков» длинный перечень наказаний, очень резко повелев: «Licet iam sacratissima» (разрешено только святейшее). Бывший приближенный Диоскора архидиакон Протерий (451—457 гг.), который теперь предал патрона, был в ноябре 451 г. возведен в патриарший сан всего лишь четырьмя, такими же как он, отступниками-епископами. Лишь после кровопролитных уличных боев ему удалось воссесть на патриаршем троне, который он удерживал с благословения папы и при помощи сильного военного отряда. Народ, монахи и многие клирики продолжали хранить верность Диоскору, а Протерий, «истинный ученик апостолов», по выражению папы Льва I, опирался в основном на императора Маркиана. Вскоре после кончины императора, последовавшей в январе 457 г., в Александрии, как мы вскоре убедимся, разразились еще более сильные волнения, в которых и на этот раз больше всех отличились монахи8.
На Востоке именно монахи разжигали сопротивление Халкидону. Существовали, правда, монашеские группы, неустанно агитировавшие в его пользу. Так или иначе, но обе стороны монахи сражались в «первых рядах» (Вахт/ Bacht).
В Палестине еще до окончания Собора вспыхнул кровавый монашеский бунт. Вожаки монахов Роман и Маркиан, а также монах Феодосии, бывший антипатриархом Иерусалима в 451—453 гг., благочестивый сторонник и последователь Диоскора, устраивавший беспорядки еще в Халкидоне, во главе десяти тысяч фанатиков-аскетов захватил Иерусалим и удерживал его около двадцати месяцев, а затем бежал на Синай. Честолюбивый Ювеналий, иерусалимский патриарх в 422— 458 гг., которого монахи справедливо обвиняли в нарушении «клятв и обещаний» и предательстве богословских взглядов Кирилла, лишился своего престола. В 431 г. в Эфесе он немало поспособствовал Кириллу, а для обоснования своих притязаний на патриаршее достоинство и для расширения своей епархии за счет Финикии и Аравии представил фальшивые грамоты. В 449 г. он вместе с Диоскором был одним из авторитетнейших руководителей «разбойничьего Собора» в Эфесе и первым из 113 епископов высказался за реабилитацию Евтихия, которого находил «абсолютно правоверным». В Халкидоне же он переметнулся на другую сторону. Он позорно предал своего старого союзника Диоскора, поддержал решение о его ссылке и реабилитации Флавиана. Теперь он — стоит ли упомянуть о том, что на Востоке он считается святым (поминается 2 июля)? — сломя голову ринулся к императору в Константинополь.
Феодосии, поддержанный народом и монашеством, занял теперь кресло иерусалимского патриарха. Монахи сжигали дома и бесчинствовали. Возвратившийся из Халкидона епископ Скифополя Севериан и его свита были забиты ими до смерти. И это был не единственный убитый ими епископ. Многие епископства оказались в руках монофизитов, которые вскоре овладели всей Палестиной. Вскоре они, однако, были изгнаны оттуда, правда, не без вмешательства армии. Это было настоящее побоище. В финансировании восстания принимала участие и императрица Евдокия, вдова Феодосия И, с 443 г. жившая в Иерусалиме. Рассорившись с двором, она противостояла нападкам Пульхерии, своей ненавистной золовки, и Маркиана на Евтихия. Благодаря Евдокии, ее влиянию и интригам, от Ювеналия отложились едва ли не все монастыри вокруг «святого города». Пребывая в Риме, папа как мог выступал против наймитов антихриста — «банд лжемонахов», о чем он в ноябре 452 г. писал Юлиану Косскому, не преминув упрекнуть пустившегося в бега Ювеналия. Еще за два года до этого Лев возражал даже против упоминания при богослужении имени Ювеналия, наряду с именами Диоскора и Евстафия Беритского. А ведь этого великого фальсификатора и перебежчика Господь за его усердное миссионерство сподобил рукоположить в 425 г. в «первые епископы кочевий» вождя одного бедуинского племени. Впоследствии он, вполне заслуженно, удостоился «почести алтарей» и стал святым. Но в январе 454 г. Льву пришлось поблагодарить государя за то, что тот силой вернул Ювеналию его кресло. А 4 сентября того же года он подстрекал самого патриарха к более решительным действиям. Лев потребовал также искоренения евтихиан. Всех их, подобно приверженцам Диоскора, следовало отправлять туда, где они будут преследоваться по закону и, таком образом, будут обезврежены9.
Император Маркиан, услужливый помощник Пульхерии и папы* который ценил в нем сочетание «царской власти со священническим рвением», еще в Халкидоне обнародовал меры против всех, отвергающих его символ веры: высылка из столицы простых частных лиц, а также смещение военных и клириков. Он считал возможным применение и других наказаний. Только с февраля по июль 452 г. он издал четыре декрета в подкрепление и развитие решений Собора. Четвертый из этих указов — а именно, от 18 июля 452 г. — был направлен прежде всего против «евтихиан». Указ запрещал их собрания, учения, проповеди, им запрещалось рукоположение епископов и священников, а также устройство монастырей. Он запрещал им иметь священников, а монахам-евтихианам создавать любые объединения. Он отказывал им в праве завещать и наследовать имущество, они подлежали высылке из Константинополя, а клирики и монахи-евтихиане должны были покинуть пределы империи. Тем, кто предоставит им прибежище, грозила конфискация имущества и высылка за пределы империи. Слушатели их проповедей облагались штрафом в десять фунтов золота. Евтихианам он уготовил участь «еретиков» и манихеев. Их антихалкидонские писания подлежали сожжению, а те, кто хранит и распространяет их — высылке из империи. Вскоре Маркиан и военная сила установили «правоверие»10.
Этот император со всей жестокостью преследовал и язычников. За отправление языческих культов он в 451 г. вводит конфискацию имущества и смертную казнь. Причем конфискация и казнь грозили как отправителям культов, так и их участникам, а также лицам, осведомленным об этом. Денежный штраф в 20 фунтов золота, который с 407 г. применялся к нарушившим закон наместникам провинций, Маркиан повысил до 50 фунтов и распространил его действие на нижестоящих чиновников11.
За всеми эти антиеретическими действиями стояла фигура Льва. Он постоянно препятствовал возобновлению дискуссий вокруг решений Собора, стремился держать «еретиков» в узде, а монахов-бунтарей — в ссылке в условиях строгой изоляции.
Он торжественно извещает епископов Галлии, что после Халкидрнского Собора никто не сможет защищать «лжеучение», прекрываясь неведением, «ибо Собор, собравший около шестисот наших братьев-епископов, не дерзнул прибегнуть к искусной полемике и красноречивому многословию и обсуждать божественно установленную веру... Эту чудовищную ложь дьявольских измышлений святой Собор... наконец, изгнал из Божьей церкви, прокляв этот позор»12.
В Константинополе против тогдашних «еретиков» (contra temporis nostri haereticos) действовал постоянный викарий Льва Юлиан Косский, выросший в Риме итальянец, епископ города Киос, близ Никеи, владевший греческим языком. После официального уведомления от 11 марта 453 г. о назначении Юлиана на должность папского апокрисиария, папа заполучил там своего, так сказать, аккредитованного при дворе шпиона, соглядатая, доверенного, осведомителя и проводника его идей. Лев постоянно требовал от Юлиана, чтобы он добивался от императора преследования «еретиков» и монахов-оппозиционеров через государственные суды. Юлиану надлежало «в качестве моего представителя (vice mea functus) принять на себя первостепенную заботу о том, чтобы несторианская и евтихианская ереси не возродились где-нибудь, ибо епископу Константинополя недостает католической твердости». «Я же, — пишет Лев, — пока повременю выступать против него самолично, хотя он и заслуживает этого...» Юлиану надлежало не спускать глаз не только с константинопольского патриарха, но и с вдовствующей императрицы Евдокии, разжигавшей монашеские бунты в Иерусалиме и во всей Палестине, а также монашеские волнения в Египте. Не в последнюю очередь епископ Юлиан должен был на благо Рима опекать («в качестве советчика») ханжескую, живущую в «целомудренном браке» императорскую чету, чье пастырское рвение Лев неоднократно славил, а еще чаще настойчиво напоминал об их долге защищать церковь. Самому монарху Лев рекомендовал «внимать внушениям (suggestiones) Юлиана, как если бы они были моими»