У следственных оперативных групп были все основания подозревать, что к возвращению этого наркотика на российские просторы непосредственное отношение имеешь и ты, Павел Васильевич.
Тут Цируль сам прервал его.
– Чего вы добиваетесь, менты поганые? Ну, сижу я тут на нарах, закрыли вы меня. Что вам толку от меня?
Тогда фээсбэшник взглянул на Цируля, потом на своего коллегу и сказал:
– Чего мы добиваемся? Чтобы тебя не было.
– Да старый я уже! Не нужен теперь никому!
– Ты нужен всему воровскому движению. Ты, можно сказать, знамя полка, – сказал второй фээсбэшник. – Поэтому нам, скажем тебе честно и откровенно, Павел Васильевич – ты не обижайся – лучше, чтоб тебя не было.
От этих слов Цирулю стало не по себе. У него снова возникла резкая боль в сердце. Будто лезвие ножа пронзило ему грудь. Его парализовало моментально, отнялись руки, и он стал медленно сползать со стула. Через минуту он уже лежал на полу.
Потом перед ним вновь появилось улыбающееся лицо Япончика, Розы, Васи Очко, Бархошки, чьи-то еще физиономии наплывали в его подсознание.
Павел Захаров лежал на полу следственного кабинета Лефортовского изолятора и уже ничего не видел и не понимал. Один из фээсбэшников склонился над ним, взял руку, стал нащупывать пульс. Затем он прислонил ухо к его груди, пытаясь прослушать сердце.
– Ну что он там, симулирует? – спросил его второй.
– Похоже, и вправду серьезно. Надо срочно вызвать врача.
– Зачем врача? Раз он жаловался на здоровье, раз адвокаты поддерживают медицинскую версию, что он больной, пускай умирает! Нам будет легче.
– Погоди, – запротестовал первый, – надо все же вызвать врача. – Он нажал на кнопку звонка.
Вскоре в следственном кабинете появились конвоиры, дежурный по следственному изолятору, врачи из больничного спецблока. Все они склонились над Цирулем.
– Похоже, все, умер Павел Васильевич, – сказал пожилой врач, выпрямляясь. – Что делать-то будем?
– Прежде всего надо перенести его в камеру, – сказал фээсбэшник. – Пусть в камере умрет. Это первое. Во-вторых, доктор, ему нужно сделать нормальный диагноз, – и он протянул листок бумаги. – Тут все его болезни, только что он сам продиктовал. Надо проверить и вписать все это куда следует.
Через несколько часов некролог был готов. Официальной причиной смерти была признана острая сердечная недостаточность.
Так 23 января 1997 года неожиданно умер в следственном изоляторе Лефортово авторитетнейший вор в законе Павел Васильевич Захаров, по кличке Цируль.
Глава 17РАЗВЯЗКА
23 апреля 1997 года, Москва, Кунцевский народный суд, 12 часов дня
К Кунцевскому народному суду я и мой коллега адвокат подъехали ровно в полдень. Сегодня должен завершиться беспрецедентный процесс по делу о торговле наркотиками.
Перед судом предстало пять сообщников покойного вора в законе Павла Захарова, по кличке Цируль.
Больше месяца длился процесс по обвинению в незаконных сделках с наркотиками Розы Захаровой, дважды судимого московского азербайджанца Таги Хуриева, неоднократно судимого за различные преступления новосибирского «авторитета» Валерия Шишканова (Шишкан), кемеровчанина Константина Магарцова и новосибирца Руслана Мозина.
Все они оказались на скамье подсудимых из-за связи с Хуриевым, который, согласно обвинению, снабжал всех метадоном. Роза же брала его для себя и для Цируля. Шишкан тоже употреблял, но, согласно официальным милицейским данным, главным образом подогревал метадоном сибирские лагеря.
Шишканов известен был оперативникам и как лучший друг покойного новосибирского положенца, вора в законе Зайчикова (Заяц. Он с Магарцовым – кстати, последний являлся племянником Зайцева – были гонцами от Шишкана к Хуриеву).
Процесс был трудным и длительным. Я, конечно, посещал не все судебные заседания. На заседаниях подсудимые либо признавали свою вину частично, либо полностью отрицали ее. Шишкан несколько раз даже обращался к судье, говоря одно и то же – мол, судят нас всех из-за Захарова, которому органы стремились прописать что-нибудь посерьезнее пистолета. Да и сама Роза обронила как-то, что на суд кто-то давит, что, мол, ей и Паша так говорил.
Сегодня должен быть зачитан приговор. Гадать, какой срок получит каждый подсудимый или кто-то будет освобожден, было невозможно, так как я давно уже потерял всю интригу судебного следствия, которая разворачивалась в стенах Кунцевского суда.
И оценивать какие-либо доказательства или весомые аргументы со стороны защиты и обвинения мне уже не представлялось возможным. Поэтому я просто вошел в зал и бросил взгляд на Розу Захарову, пытаясь рассмотреть ее и понять настроение перед вынесением ей приговора.
Роза Захарова была невысокой полноватой женщиной с черными волосами, распущенными по плечам. Еще до этого я слышал по телевизионным каналам, что она сидела в Бутырской тюрьме вместе с известной поэтессой Алиной Витухновской, которая тоже обвинялась по статье об операциях с наркотиками.
Всматриваясь в Розу, я обратил внимание на то, что внешне она была спокойна. Иногда обменивалась короткими фразами со своими сообщниками.
Наконец в зал вошла секретарь суда и произнесла стандартную фразу:
– Встать! Суд идет!
Из двери показались судья и народные заседатели. Началось оглашение судебного приговора.
Оглашение заняло минут тридцать-сорок. Все стоя слушали, как монотонно судья зачитывала, в чем подозревались и обвинялись в данном случае подсудимые. Затем судья коротко подытожила суть последних обвинений – какие доказательства были приняты судом, какие отметены.
Наконец выступление судьи закончилось оглашением приговора.
В итоге всех обвиняемых признали виновными, хотя некоторые пункты обвинения были признаны недоказанными.
Хуриев получил шесть лет, Розе с Шишканом дали по пяти с половиной, а гонцам по пяти лет лишения свободы каждому.
После оглашения приговора осужденных тут же увели в комнату конвоиры. Я вышел из зала суда и направлялся к своему автомобилю, стоящему недалеко от здания, как вдруг неожиданно кто-то меня окликнул. Я обернулся. Ко мне шел худощавый мужчина высокого роста, в больших темных очках, коричневой кожаной куртке.
Его лицо показалось мне знакомым, но я никак не мог вспомнить, где я его раньше видел.
Мужчина подошел ко мне и, первым протянув руку, поздоровался.
– Добрый день. Узнали меня?
Я всмотрелся в него.
– Андрей, ты?
– Конечно, я. А что, очень сильно изменился?
Конечно, это был Андрей Грушин, бывший сотрудник РУОПа, с которым я встречался в самом начале своего частного расследования.
– Как твои дела? – спросил я.
– Да вот, пришел поинтересоваться, как людей судят. Все же интересно, чем все это дело кончилось.
– А у тебя как дела?
– Через два дня суд по моему делу. Вот какие дела.
– И что, ты на что-то надеешься?
– Человек всегда жив надеждой.
– А что адвокат говорит?
– Адвокат тоже говорит, что надежда есть.
– Ну, дай бог! – пожелал я.
Мы постояли немного, обсуждая общие темы. Я уже собрался было сесть в машину, но Андрей неожиданно сказал:
– Я попросить вас хочу. – Он сделал паузу. – Вы можете мое дело почитать?
– Но я же не твой адвокат.
– Да нет, мне не нужна ваша защита, адвокат у меня есть. Я просто хотел узнать ваше мнение. Знаете, есть такое понятие: один врач – одно мнение, два врача – два мнения. Это же распространяется и на адвокатов.
– Да, но как я могу почитать твое дело?
– Да очень просто. Пойдемте в Бабушкинский суд, я как обвиняемый возьму дело, посмотрите. Это всего займет не больше получаса, – Андрей бросил на меня взгляд, полный мольбы и надежды.
– Хорошо, поехали, я почитаю твое дело и скажу свое мнение.
– Может быть, поможете мне каким-то советом, как держаться?
– Без проблем! – ответил я. – Но почему Бабушкинский суд? Насколько мне известно, у тебя же был городской суд?
– Городской был вначале, когда меня судили по полной программе, в том числе и по самой страшной статье – похищение человека. А это было в юрисдикции городского суда. Однако нам ту статью удалось отмести. Поэтому дело передали в районный суд.
– А почему Бабушкинский?
Андрей пожал плечами.
– Почему-то его выбрали, хотя могли выбрать любой другой…
– Ладно, поехали в суд, – сказал я. – Только я должен навестить своего клиента. Он там недалеко, в Мытищах, в больнице лежит. Давай мы сначала навестим моего клиента, а потом заедем в суд. В больнице я пробуду не более пятнадцати минут. Я просто расскажу ему о сегодняшнем приговоре.
– А что, он имеет какое-то отношение к Захарову?
– В какой-то мере да.
– А если не секрет, как его зовут?
Я назвал фамилию и имя Глеба.
– Это такой крупный, высокий? – уточнил Андрей.
– Да.
– Я его знаю.
– Откуда?
– Но я же рассказывал, я его задерживал.
– Да, точно, вспомнил, – сказал я.
– А можно, я вместе с вами к нему загляну? – спросил Андрей. – Я думаю, что он не будет против, мы с ним несколькими словами обменяемся.
Я пожал плечами:
– Попробуй.
– Вот и отлично! Тогда я с вами поеду, на вашей машине.
– А на твоей кто поедет?
– Мой напарник, Саша, – и он кивнул в сторону стоящего у вишневой «Нивы» худощавого мужчины. Это и был его бывший напарник Саша.
– Значит, он тоже на свободе? – уточнил я.
– Да, его тоже, как и меня, выпустили. Это естественно.
– Ну что, садись, поехали.
Мы сели в машину и поехали в сторону больницы, где лежал после ранения Глеб.
Всю дорогу Андрей молчал. Однако перед самой больницей неожиданно спросил:
– А Глеб под охраной?
– Ты что имеешь в виду?
– Ну, его милиция охраняет? Он же вроде подозреваемым по какому-то делу проходит?
– Нет, – ответил я. – Вначале его охраняли, думали, что его могут добить. Сейчас уже охрана снята. Что касается дела, то пока он проходит в качестве свидетеля. Никаких обвинений никто ему не предъявлял. Ну что, пойдешь со мной? – поинтересовался я, подумав, что за время дороги Андрей мог и передумать говорить с Глебом.