Правда, у нее сейчас не было шпильки…
Инга стала рыскать взглядом по комнате. Может, хоть что-нибудь отыщется? Ну хоть проволочка какая-нибудь или, к примеру, гвоздик…
О! Есть!
На столе стояли небольшие часики. Их тоненькие стрелки – это как раз то, что требовалось.
Инга подскочила к столу, отколупнула закрывающее циферблат часиков стекло и выломала минутную стрелку. Потом чуть согнула ее и вернулась к двери. Сунула стрелку в замочную скважину и принялась поворачивать ее там, приговаривая:
– Ну давай, давай… Ну пожалуйста…
Нет. Никак.
Инга вытащила стрелку, согнула ее чуть по-другому и снова сунула в скважину.
– Та-ак… Крутись… крутись…
На этот раз в скважине как будто бы что-то шевельнулось, но замок все равно не провернулся.
– Да что ты будешь делать… – закусила губы Инга и выгнула стрелку так хитро, что теперь она стала напоминать перекрученный значок фунта стерлингов. Словно подкупая скважину, она пихнула в нее этот денежный символ, чуть нажала и – ну надо же! – замок открылся, как будто и правда купился на эту фальшивку.
Инга толкнула дверь и выскочила из комнаты. Своего похитителя она сейчас не боялась – знала, что он отправился куда-то за героином. «Он-то думал, что у меня ломка и я не обращаю внимания на его бормотание… – усмехнулась Инга. – А у меня никакой ломки-то и нет!» И вдруг Инга вздрогнула и замерла на месте. Но замерла не потому, что заметила или почувствовала нечто страшное, а наоборот – пораженная внезапным счастьем, внезапным осознанием того, что это такое – нет ломки. Еще минуту назад она принимала отсутствие ее страшных симптомов просто как факт, да – неожиданный, да – приятный, а теперь ей наконец стало в полной мере ясно, какое значение все это для нее имеет. И, охваченная радостью, Инга даже подпрыгнула на месте: «Ура!»
Впрочем, причин для веселья пока было мало – она все еще находилась в плену. Инга осмотрелась. Да, в плену, в плену… Хотя что значит – в плену? Из комнаты-то она вырвалась! Она уже вон в коридоре стоит! И сейчас дальше двинется! Так. В одном конце коридора окно с решеткой, в другом – дверь. Ну дверь – это мы уже умеем. Дверь – это нам пара пустяков. К ней и пойдем! И Инга, сжимая в пальцах заветную стрелочку от часов, устремилась в выбранном направлении.
Промучилась она с этой дверью долго. Замок был не такой, как в комнате, Инга пыхтела, уговаривала его, но замок был немецкий, по-русски не понимал, и Инга со своей французской спецшколой не знала, как ей извернуться, чтобы он осознал наконец, как плохо себя ведет.
– Ну не вредничай… – просила Инга, отчаянно вращая в скважине стрелку. – Ну помоги мне выбраться… Я домой хочу… Ну пожалуйста, то есть это, как его… а вот – битте!
Но замок только холодно и отрывисто клацал, как германский фельдфебель: найн!
И не открывался.
В какой– то момент Инга как-то очень уж отчаянно повернула стрелку, и ее тонкий металл не выдержал.
– Вот блин… – вытащила Инга из скважины короткий обломок. – Сломалась…
Да. С этим замком справиться было не так-то просто…
– Что же мне еще такое найти… – огляделась она по сторонам. – И где?
Длинный коридор был пуст. Одна его стена была сплошной, а в противоположной находились три двери. Одна – дверь ее комнаты, другая – ванной (Инга вспомнила недавний инцидент с флаконом и поморщилась, даже потерла ушибленную щеку. «Кстати, – подумала она, – на кой ему нужно было, чтобы я перекрасила волосы?»)… Однако на размышления не было времени. Инга глянула на третью дверь. Она-то, интересно, куда ведет? Инга подошла к ней и потянула на себя ручку. Дверь неожиданно поддалась. «О, не заперто!» – удивилась Инга и заглянула внутрь.
Гримерка.
Елки– палки, да что же это за здание-то? Театр, что ли?
Инга зашла. Быстро посмотрела на себя в зеркало, отвернулась. «Страшна, как не знаю кто… – поджала она губы. – Взлохмаченная вся какая-то… И еще эта повязка на горле…» Ладно, фиг с ней – с повязкой. Горло уже не болит, но сдирать ее некогда. Инга выдвинула ящичек из ближайшего к ней туалетного столика, заглянула. Внутри были какие-то парики. Она пошарила рукой глубже, но больше ничего не нашла. Шагнула ко второму столику, посмотрела содержимое его ящика. Там вообще пусто… Потом дернула ящик третьего столика и сразу же услышала, как внутри что-то громыхнуло. О! Посмотрим… Инга склонилась над ящиком и увидела косметичку, какой-то то ли дезодорант, то ли лак для волос и – самое главное! – пилочку для ногтей! Нормальную такую крепенькую пилочку для ногтей. Ну-у теперь она разберется с этим замком!
В Инге вспыхнула уверенность в том, что еще совсем немного – и она вырвется из заточения. С этой пилкой она что хочешь может сделать! Инга даже обернулась на окно, которое, естественно, и в этой комнате было зарешечено толстыми прутьями. На миг у нее мелькнула авантюрная мысль: может, попробовать перепилить их? Но она не дала ребячеству возобладать над здравым смыслом и двинулась в коридор. Нечего дурить. Надо действовать спокойно и аккуратно.
– Приступим… – сказала Инга, подойдя к двери, и сунула пилочку в замочную скважину.
Витя добрался до площади на общественном транспорте. Сначала ехал на автобусе, потом – на троллейбусе. И там, и там любовался на собственные портреты, наклеенные под потолком, между рекламных плакатиков. Над портретами крупно значилось: «Разыскивается Корнев Виктор Сергеевич, уроженец города Тулы…» Ниже, уже помельче, шел еще какой-то текст, в темных очках Витя не мог его разобрать, как ни силился, однако снимать очки не стал, хотя ему было очень интересно узнать, что же там про него пишут. Интересно-то оно, конечно, интересно, да уж больно рискованно. Рядом с Витей стоял какой-то мужик борцовского вида, который угрюмо говорил своему, судя по всему, приятелю, такому же квадратному бугаю:
– Если б я этого козла встретил, – тут мужик указал своим пальцем, толщиной в шпальный костыль, на Витин портрет, – я б его повдоль разорвал!
Витя поежился.
– А я бы, – добавил приятель бугая, – еще и поперек!
Витя отвернулся и тут же попал в разговор двух теток.
– Вот же изверг… – кивали они на портрет. – Вот же душегуб… Сколько народу сгубил…
«Вообще– то, -насупленно подумал Витя, – то, что я их сгубил – это еще доказать надо!»
Мысль была, конечно, наглая, но, как ни странно, справедливая. Однако для пассажиров все уже было ясно.
– Эх, жалко, что смертную казнь отменили! – сетовал какой-то дядька. – Теперь его, гада, даже если найдут, то все равно не расстреляют…
– Да уж… – гудели все.
Другой дядька успокаивал общественность:
– А менты его сами, еще до суда, шлепнут. А потом скажут, что так, мол, и так – при попытке к бегству…
Витя выразительно кашлянул, но этого никто не заметил.
– Да прям – шлепнут… – махала рукой скептически настроенная дама. – Они его еще и не найдут…
– Конечно, не найдут! – поддержала ее пробивающаяся вдоль прохода кондукторша. – Как пить дать не найдут! – И, не забывая о своих обязанностях, она ткнула в грудь только что вошедшего пассажира: – Так, проезд оплачиваем!
Пассажир показал какое-то удостоверение, на что кондукторша ответила:
– У нас пенсионные недействительны! – и тут же снова отвернулась к даме. – Этого убивца, – кондукторша мотнула головой в сторону Витиного портрета, – даже и искать-то толком не будут!
– Нет, будут! – возразили ей. – Будут! И найдут!
Пассажир, чье удостоверение было только что признано не дающим права на бесплатный проезд, смекнул, в чем дело, и, ввязываясь в разговор, согласился с кондукторшей:
– Этого-то? Да нипочем не найдут! Нипочем!
Благодарная за поддержку кондукторша оглянулась на него и милостиво разрешила:
– Ну ладно уж, езжайте по пенсионному…
Постепенно точка зрения, что «убивца» не найдут, возобладала в салоне, люди посмурнели и уткнулись кто в окно, кто в книжку, а кто просто прикрыл веки – то ли от утомления, то ли от нежелания уступать место держащейся рядом за поручень женщине с ребенком.
Эта тишина понравилась Вите, и он приободрился.
– «Площадь!» – раздался из динамика голос водителя.
Троллейбус остановился, двери его с лязгом сложились, и Корнев вышел на улицу.
Метрах в ста от него возвышался такой же, как и он, бородатый Лев Толстой.
Витя сделал несколько шагов вперед и вдруг остановился, неким шестым чувством уловив неладное. Он еще не понимал, что же именно было неладно на площади, но где-то в левой части его груди потянуло, потом чуть отпустило, и снова порывисто так потянуло, потянуло и вдруг – жжих! – резануло нехорошее предчувствие.
«Что– то тут не так… -оглядел он площадь. – Но что?… Что?…»
Его взгляд метнулся вправо, потом влево, уперся в одного наркодилера, в другого, в третьего, в шестого… Витя, словно робот из фантастического фильма, будто сканировал их: так, от этого опасность не исходит, от этого тоже, и от этого, и от того… Витя начал изучать прохожих, но и тут ничего не уловил, потом вонзился глазами в продавщицу мороженого, причем выпущенный им флюид был таким сильным, что она чуть не выронила на асфальт подаваемые ею какой-то влюбленной парочке крем-брюле, еле подхватила их в воздухе, испачкала фартук, чертыхнулась и полезла в свой холодильный ящик за новыми брикетиками. Витя оценил парочку, но и она не показалась ему подозрительной…
Так кто же? Кто?!
Оставались неисследованными только два человека. Они сидели в дальнем конце площади на скамеечках и читали газеты… Вроде бы неопасные… Но кто знает?…
Витя выдохнул и поправил очки, именно в эту секунду и решая, что ему делать дальше – двигаться на площадь или немедленно уезжать отсюда.
Турецкий сел напротив корневского соседа и приготовился слушать. Тот развернул свой сверток и достал из него видеокассету:
– Вот.
– Что это?
Сосед кашлянул и начал:
– Помните, я вам говорил, что года два назад к Витькиному дому какая-то черная машина подъезжала? – Сосед дождался утвердительного кивка Турецкого и продолжил: – Во-от. У нас тогда как раз сын с семьей гостил. Я вроде и об этом вам говорил, да?