К слову сказать, так оно и было.
Впрочем, неважно.
Витя шагнул к подполу и стукнул в его крышку ломом:
– Сама выйдешь или как?
Ответа не последовало.
– Ну что же… – усмехнулся Витя. – Я помогу…
Он нагнулся и потянул крышку на себя. Она подалась тяжело и со скрипом. «И как эта худосочная девка ее подняла?» – удивился Витя. Он распахнул вход в подпол полностью и заглянул внутрь.
Удивительно, но там тоже было пусто.
Витя пригнулся еще ниже, даже встал на колени и опустил голову вниз.
Голяк!
Но ведь этого не может быть! Где ж она?!
И тут дверцы шкафа резко раскрылись и из него выскочила Инга.
Стоявший не коленях Витя повернул голову в ее сторону и ошалело заморгал. Инга подняла ногу и изо всех сил ударила его в зад. Витя вскрикнул и рухнул в подпол.
– Вот так! – сказала Инга и захлопнула над ним крышку.
Крокодил по своей натуре был очень обидчив. Поэтому никитинское «брысь отсюда» воспринял крайне болезненно.
Чуть только микроавтобус меркурьевцев свернул за угол, Крокодил махнул водителю:
– Стой!
Тот затормозил.
– Вы езжайте, а я останусь! – сказал Крокодил, открывая дверцу.
Зная непредсказуемый характер своего начальника, меркурьевцы только пожали плечами:
– Как прикажете…
Крокодил вылез наружу, захлопнул дверцу и, проводив взглядом тронувшийся микроавтобус, побежал к возвышавшемуся неподалеку забору ресторана.
В юности он обсмотрелся фильмов про суперменов, и с тех пор у него частенько бывали подобные бзики.
Оказавшись у забора, он встал на цыпочки, схватился за край, подтянулся и перевалил свое тело на другую сторону. Спрыгнув, осмотрелся: никого.
Крокодил усмехнулся: пока вся эта милицейская шайка-лейка будет сопли жевать, он проникнет в ресторан, выполнит приказ шефа и дернет назад. Как это было в фильме, где этот… как его… ну который с бицепсами и в пулеметных лентах… Крокодил наморщил лоб, но так и не вспомнил имя героя – за свою жизнь он видел их на экране столько, что уже забывал, какой из них кого пристрелил и чего взорвал.
Хрен с ними, он сам герой!
И, не теряя времени, Крокодил бросился к ресторану. В руках у него был короткоствольный автомат с навинченным на ствол глушителем, на боку – два запасных рожка.
Рэмбо, блин!
Скоро он прошмыгнул в служебный вход, и перед ним открылся длинный коридор. Крокодил выставил автомат вперед и неслышно двинулся по устилавшему пол ковролину.
Так. Дверь. Что там?
Он дернул на себя ручку и, присев, сунулся внутрь, готовый в любую секунду выстрелить.
Ванная. Никого.
Он отступил в коридор и скоро оказался у следующей двери. Открыл. Зеркала какие-то… Для артистов, что ли?…
Чуть дальше по коридору была третья дверь. Крокодил шагнул к ней и потянул на себя ручку.
Внутри была девка. Та, которую он должен был застрелить. Она стояла и смотрела на него, выпучив глаза, и, кажется, от неожиданности не могла вымолвить ни слова.
– А чувак где? – быстро спросил Крокодил.
Девка хотела что-то сказать, но не смогла, очевидно, все никак не могла отойти от шока, вызванного неожиданным появлением Крокодила. Она лишь промычала какое-то не то «Я не зна…», не то «Иди ты на…».
Крокодил направил на нее автомат:
– Где чувак, я спрашиваю?
Девка посерела и попятилась к стене. Но стоило ей сойти с места, как крышка подвала, на которой она стояла, распахнулась – и оттуда высунулась синяя лохматая голова Корнева с горящими, красными глазами.
Это было похоже на неожиданное появление черта из шкатулки с сюрпризом.
Крокодил ойкнул и на секунду растерялся.
Витя схватил валяющийся на полу лом и, недолго думая, запустил его в Крокодила. И попал ему прямо в лоб.
Крокодил с шумом вывалился обратно в коридор.
Инга завизжала.
Витя выскочил из подпола и зажал ей рот:
– А ну молчать!
Но Инга вырывалась и брыкалась. За сегодня это была уже вторая смерть, которую ей пришлось наблюдать вот так – воочию, а если учесть, что в течение всей прошедшей жизни судьба ни разу не жаловала ее подобным зрелищем, это был не просто перебор, а ужас какой перебор.
Она снова попыталась ударить Витю коленом, но он предусмотрительно сжал ноги.
– Молчи… – приговаривал он. – Молчи…
Он уже понял, что его вычислили. И теперь лихорадочно соображал, как быть дальше.
Может, отдать эту девку и сдаться? А то еще начнут ее освобождать – пальбу откроют. Не ровен час – убьют…
Да, наверное, нужно ее выпустить…
Эх, так и не выполнил он свой план… «А все эта гадина виновата! – Витя с ненавистью посмотрел на Ингу. – Сопротивляться начала! И ведь отвоевала-таки себе право на жизнь, отвоевала…»
И такая вдруг злость взяла Витю, что эта девка отвоевала себе право на жизнь, несмотря на то что он – языческое божество! – хотел ее этого права лишить, несмотря на то что он столько сил приложил к выполнению своего плана, столько нервов потратил, а она, неблагодарная тварь…
Впрочем, с «неблагодарной тварью» – это он, кажется, перегнул…
Но все равно!
Не мог Витя смириться со своим поражением, обида клокотала в нем, обида рвалась наружу и желала выразиться не просто в тяжелом вдохе и даже не просто в грубом слове, а в действии, в каком-нибудь резком, разрушительном действии, чтобы этим действием можно было отомстить всем, чтобы через это действие вышла из Вити та энергия отчаяния, которая сидела в нем с детства, с того момента, как первый раз в него ткнули пальцем и крикнули: «Мак Дак – м…к!»
А почему он вообще должен отпускать эту девку? Почему бы ему не грохнуть ее? Время-то еще есть! Он и так под сорок человек завалил. Одним трупом больше, одним меньше – какая разница?
К тому же ему ведь все равно ничего не будет! Он же на учете в психдиспансере состоит!
От этой мысли Вите вдруг стало весело. Улыбаясь, он взглянул на Ингу, и она, обалдев от этой улыбки, испугалась вообще до звона в ушах и снова попыталась отстраниться, вырваться, но он пересилил ее, прижал к стене и сам прильнул к ней, как будто хотел поцеловать.
Инга отчаянно закрутила головой, уворачиваясь от его губ, но он прижался-таки щекой к ее щеке и жарко шепнул:
– Сейчас пойдем купаться!
Ингу охватил ужас, и она с удвоенной энергией начала вырываться.
– Сейчас пойдем купаться! – повторил Витя и потащил Ингу в ванную.
Сливаясь в своих маскхалатах с листвой сада, омоновцы окружили здание ресторана и перекрыли все входы и выходы. Причем некоторые из них попали в сад, перемахнув через забор, а некоторые вместе с Турецким, Никитиным и операми прошли через калитку.
И сразу же наткнулись на обезглавленный труп.
– Да… – пробормотал Турецкий. – Дела…
Парадный вход в ресторан был забит досками. Поэтому идти решили через служебный.
И пошли. Турецкий, двое оперов, трое омоновцев и поспешающий за ними Никитин.
Проникли в коридор. Ба! Еще один труп.
Двое омоновцев метнулись к двери, из которой этот труп, судя по всему, выпал.
«Пусто!» – скрестил один из омоновцев руки над головой, чтобы не кричать.
Посмотрели, что в соседней комнате. И снова – руки крест-накрест и голова влево-вправо: никого, мол.
И тогда Турецкий потянул ручку ванной.
Витя слышал, как они там бродили. Он сидел в дальнем углу ванной комнаты рядом с лежащей на полу Ингой. Лицо девушки было серым. В уголках ее закрытых глаз, в ушах и на лбу блестели капельки воды.
Впрочем, в уголках глаз, возможно, блестела не вода, а слезы.
Потому что Инга была жива.
Витя не успел ее утопить. Хотел, но не успел. Сунул ее голову в заполненную водой ванну, толкнул вниз, потом еще ниже, да тут и услышал шаги в коридоре.
И в момент передумал убивать девку.
Почему? Да потому что понял: вся его недавняя похвальба: «А-а, фигня, я белобилетник, мне ничего не будет!» – очень даже просто может оказаться ничем не обеспеченной. Потому что этим людям, которые сейчас с автоматами идут по коридору (а он знал, что они с автоматами, он чувствовал это, он даже как будто бы слышал похлопывание ладоней о цевье), так вот: этим людям абсолютно наплевать – белобилетник он, живоцерковник или первопечатник. Они сначала один труп увидели, потом другой, так если им сейчас еще и третий подкинуть, то их ведь и переклинить может. У них ведь тоже нервы есть. И злость у них есть. И ненависть. Так вот выпустят они тогда из себя все скопившиеся внутри эмоции и пристрелят Витю как последнюю собаку. И скажут, что, мол, при попытке к бегству.
Очень испугался этого Витя.
Он быстро вытащил Ингу из воды, благо не успела она еще нахлебаться, схватил валяющееся на полу лезвие, приставил ей к горлу и шепнул:
– Дернешься – прирежу.
А потом отволок ее в дальний угол ванной, положил на пол, а сам сел рядом. Но лезвие продолжал держать у горла.
Вот потому-то и лежала Инга без движения и даже глаза зажмурила от ужаса.
Турецкий открыл дверь, и в лоб Вите были тут же направлены два омоновских ствола.
Витя судорожно подхватил Ингу под мышки и загородился ею от автоматов.
– А ну закройте дверь! – заорал он. – Закройте дверь, или я ее убью! – И чуть надавил лезвием под подбородком девушки.
Инга вскрикнула. Из-под Витиной ладони появилась и заскользила по ее шее тоненькая струйка крови.
Пальцы омоновцев потянули курки.
И тут же отпустили их.
Не в девку же стрелять…
– Закройте дверь! – срывающимся голосом повторил Витя. – Тогда она останется жива! Или я ее… – И тут его сжимающая лезвие рука снова слегка шевельнулась.
– Хорошо! – быстро сказал Турецкий. – Я закрою дверь!
Витя несколько расслабил руку.
Турецкий закрыл дверь и спросил в щель:
– Что вы хотите?
Повисла пауза. Омоновцы в любую секунду готовы были снова броситься в ванную.
– У меня есть требования… – раздался наконец голос Вити. – Если вы их выполните, то девка останется жива.