Бурным было это заседание, на котором говорили о честности, принципиальности, законности, об ответственности коммуниста за порученное дело, о тех, кто пытается использовать обстановку в своих грязных и мелких целях, не останавливаясь перед наветами, клеветой и преступлениями…
Заседание закончилось далеко за полночь.
И снова мы с Виктором, как в памятную декабрьскую ночь прошлого года, вместе возвращались домой.
И снова была безлюдная ночная улица.
Похрустывал под сапогами тонкий, как бумага, ледок на прихваченных ночным морозцем лужах. Отсвечивали неярким светом уличных фонарей зеркальные витрины магазинов, вывески, темные окна жилых домов.
Москва спала. Спала спокойно, но чутко. Спали люди, станки, деревья с набухающими почками.
Но час-другой, и в предрассветных сумерках одно за другим засветятся окна. Они возвестят о начале трудового дня — одного из трехсот шестидесяти пяти дней третьего, решающего года второй пятилетки…
Загудят заводские гудки, застучат двери проходных.
Даешь пятилетку в четыре года!
Чугун, сталь, хитроумные приборы, самолеты, тракторы, ткани и… истина — наш вклад в общественное производство, наша продукция. Она нужна людям не меньше, чем одежда и обувь. Какая уж тут абстракция! Трудно отыскать что-либо более конкретное и весомое, чем законность, справедливость и принципиальность. Правда, их нельзя измерить тоннами, пудами или метрами. Но они стоят и споров, и мучительных поисков, и бессонных ночей. Они необходимы, и это главное.
«Горновые выплавляющие истину», — подумал я.
— Чего улыбаешься? — спросил Сухоруков.
— Да так, пришло в голову забавное сравнение…
— Забавное?
— Неожиданное.
Так же, как и в прошлый раз, расстались мы у Мясницких ворот, которые теперь уже назывались Кировскими. Виктор предложил зайти к нему, но я отказался:
— Поздно.
Он взглянул на часы.
— Пожалуй, ты прав. Ну, тогда загляни на этих днях. Посидим, старое вспомянем… Выберешь вечер?
— Конечно.
Я долго провожал его глазами. Виктор сутулился. Раньше он всегда ходил прямо, четкой походкой военного.
На бульваре снег еще сохранился, но был он уже ноздреватый, тяжелый и серый. Легкий ветерок покачивал над моей головой толстую паутину черных ветвей…
Только подходя к дому, я вспомнил, что оставил на работе подаренную мне Цатуровым отмычку. Опять мучиться с этим капризным приспособлением! Но замок на этот раз открылся без сопротивления.
Уснул я мгновенно, как только добрался до постели. В эту ночь мне ничего не снилось. Я спал как убитый. А утром меня разбудил телефон. Звонила Рита. Впрочем, этот звонок уже никакого отношения к «горелому делу» не имел…
Анатолий БезугловМафия
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Южноморск изнывал от жары. Все — коренные жители и курортники — стремились к спасительной воде, на пляжи, напоминающие вавилонское столпотворение.
К морю направлялась и неприметная с виду «Волга», в которой помимо водителя находилось еще трое мужчин. Однако купание их не интересовало. Вырвавшись на окраину города, машина помчалась вдоль крутого, обрывистого берега, заросшего буйной субтропической растительностью. Места тут были дивные и безлюдные. И уж вовсе сказочным видением открывался вдруг перед взором небольшой замок с башенками, неведомо как прилепившийся на скале, омываемой теплыми волнами.
Ныне в этом дворце размещался кооперативный ресторан «Воздушный замок».
— Все запомнили, мужики? — спросил у пассажиров водитель.
— Об чем речь, Сэр, — усмехнулся тот, что сидел рядом. — Чай, не впервые замужем.
Сэр — а это была кличка шофера — и впрямь выглядел, как английский джентльмен: стройный, спортивный, с интеллигентной внешностью.
— Повторенье — мать ученья, — оборвал он сурово и, повернувшись к сидящим сзади, продолжил: — Ты, Муха, сразу в зал. Борода управится с телефоном — и туда же…
Названный Мухой никак не походил на крошечное летающее насекомое — косая сажень в плечах. Под стать ему был и Борода. Оба молча кивнули.
— Ну а ты, Боцман, — закончил водитель, обращаясь к сидящему рядом, — появишься у Сурена ровно через десять минут.
— Доставим сюрприз минута в минуту, — осклабился Боцман.
Он был самым здоровенным из всех.
«Волга» свернула к «Воздушному замку». Водитель надел темные очки. Его примеру последовали остальные.
Как только Сэр заглушил двигатель, к машине устремился сторож платной стоянки. Старик, но еще довольно крепкий. Он заметно припадал на одну ногу. Лацкан его пиджака украшал орден Отечественной войны. Для придания, видимо, солидности и надежности охраняемому им объекту.
— Пожалуйте свой лимузин к нам, — вежливо показал сторож на огороженную площадку. — Как говорится, береженого Бог бережет…
— Спасибо, папаша, сами обережемся, — так же вежливо ответил Сэр. — Да и ненадолго мы.
— Ненадолго, сынок, не получится, — усмехнулся бывший вояка. — От нас не хотят уходить, пока не закроемся…
В обязанности сторожа, наверное, входила и реклама ресторана.
Приехавшие больше не обращали на старика никакого внимания, и он заковылял на свой пост — в будочку у ворот Стоянки.
На ней находилось десятка полтора машин, говорящих о том, что посетителей сегодня немало. Хотя, глядя на игрушечный дворец, трудно было предположить, что ресторан работал — наглухо закрытые окна и двери, ни единого звука не доносилось изнутри. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь стрекотаньем цикад и шепотом прибоя.
Боцман остался в «Волге», а Сэр, Муха и Борода направились в «Воздушный замок».
Всякого, кто заходил туда, поражал контраст — снаружи яркий душный день, а здесь прохлада, уютный полумрак и негромкая музыка, которая не могла пробиться на волю сквозь толстые стены зала, декорированного под волшебное подземелье. Тут словно царила вечная ночь.
На небольшой эстраде «а-ля грот», подсвеченной голубым сиянием, несколько девушек кружились в восточном танце. Стройные молодые тела, почти ничем не прикрытые, изгибались в такт томной мелодии, зачаровывая своей грацией и чувственностью.
Муха, занявший пустой столик, так и раскрыл рот от этакого зрелища. Но очень скоро к нему присоединился Борода и ткнул приятеля в бок…
Завораживающий ритм, созерцание юных красавиц, пряные блюда, выпитое вино и полумрак создавали обстановку интима, порождая вполне определенные желания.
Весь зал отдался кайфу, который, казалось, ничем нельзя было прервать.
И вдруг нега и наслаждение разлетелись в клочья — то упала официантка, с грохотом уронив поднос. Во все стороны разлетелись тарелки с купатами, долмой, шашлыком, салатами. В довершение всего разорвалась, как бомба, бутылка шампанского, обдав ближайшие столики пенной влагой и осколками стекла. Сидевшие за ними мужчины вскочили с мест, раздался женский визг.
К месту происшествия бросился метрдотель.
— Он специально! — завопила поднявшаяся с пола официантка, тыча пальцем в Муху. — Он ногу подставил!..
Разъяренный метрдотель бросился на виновника, но от могучего удара Бороды отлетел на несколько шагов, сбивая по пути столики и посетителей. На помощь администратору подбежал один из официантов, однако был встречен пудовым кулаком Мухи и, падая, увлек за собой еще один столик. Двое мужчин, возмущенные тем, что остались без своей шикарной еды и питья, решили наказать дебошира, но вмиг очутились на полу.
В драку ввязывались все новые и новые люди, так что через минуту зал напоминал сцену из американского кинобоевика: звенела разбитая посуда, с треском разлетались стулья, слышались глухие удары, стоны, вопли и визг. Кто кого бил, понять уже было невозможно.
Пока только не хватало револьверных выстрелов.
Тем временем Сэр находился в кабинете директора «Воздушного замка» Сурена Ованесовича Карапетяна.
— Я ведь при первой нашей встрече предупреждал, дорогой Сурен, — с укоризной качал головой «джентльмен». — Не согласишься — повторим представление…
Карапетян, бледный, с каплями пота на лбу, прижимал к груди трясущиеся руки:
— Где я возьму десять тысяч?
— Уже не десять, а двадцать, — поправил Сэр.
— Тогда ты говорил — десять…
— Плюс штраф, — развел руками «гость». — А в следующий раз будет сорок… Не считая, разумеется, пяти тысяч, которые ты будешь отстегивать нам ежемесячно… И заживешь, как у Христа за пазухой.
— Ну поймите, нету! — оправдывался Карапетян, вздрагивая от грохота баталии, доносившегося из-за двери. — Все свои сбережения сюда всадил. У родственников, знакомых занял!.. Да еще ссуда!.. В долгу, как в шелку, честное слово…
Тут в кабинет ворвался взлохмаченный мужчина.
— Кто директор? — закричал он.
Сурен Ованесович ответить не успел — Сэр вскочил с кресла и резко ударил ногой в пах тому, кто помешал беседе.
Мужчина сдавленно охнул и, согнувшись пополам, вывалился из комнаты.
Воспользовавшись тем, что Сэр отвлекся, Карапетян схватил трубку телефона. Но сколько он ни дул в микрофон и ни стучал по рычажку, аппарат безмолвствовал.
Сэр хотел уже воротиться на место, но дверь снова отворилась. В проеме стоял все тот же гражданин, пошатываясь и обхватив рукой живот.
Сэр спокойно вынул из кармана пистолет и выстрелил в настойчивого посетителя.
Карапетян в ужасе закрыл глаза, а когда открыл, мужчина не то рыдал, не то хохотал. В таком состоянии он и исчез в беснующемся зале.
Сэр, спрятав оружие, закрыл дверь и опять устроился в кресле.
— Мы теряем время, — посмотрел он на часы.
— Дай хоть стать на ноги, — умоляюще произнес директор.
В его глазах метался ужас от только что увиденного.
Но его ждало еще более сильное потрясение. В кабинет ввалился Боцман с огромным мешком на спине. По знаку Сэра он свалил ношу на диван. И когда высвободил содержимое из мешка, Карапетян покачнулся. Казалось, вот-вот упадет в обморок.
Перед ним лежала дочь со связанными руками и ногами, с кляпом во рту. Его любимая пятнадцатилетняя Карина. Глаза ее были закрыты, волосы разметались по дивану.