— Еще вчера, — ответил Галушкин, несмело двигаясь к столу и открывая на ходу портфель. При этом он весьма недоверчиво смотрел на Латыниса.
Тот поднялся.
— Ну, я пошел, Ольга Арчиловна, — сказал подполковник. — Подышу морским воздухом. На берегу…
— Хорошо, — поняла Дагурова оперуполномоченного: отправляется в яхт-клуб. — Потом поделитесь впечатлениями.
Латынис вышел, а следователь обратилась к эксперту:
— Ну, Геннадий Мефодиевич, с чем пожаловали?
— Кое-что интересное сообщу. — Эксперт как-то робко, бочком, пристроился на стуле и разложил перед Ольгой Арчиловной свои бумаги. — Итак, первое. Предсмертная записка «никто не виноват устал», отпечатана на машинке Шмелева.
— Лист находился в каретке, — чуть заметно усмехнулась Дагурова.
— Но ведь могли отстукать на другой и вставить в шмелевскую, — пожал плечами эксперт.
— Извините, — несколько смутилась следователь. — Продолжайте.
— Однако печатал записку не покойный.
— Не Шмелев? — заволновалась следователь.
— Да, кто-то другой. И вот почему. Печатали двумя пальцами, и сила удара совсем другая, чем у покойного. Вот для сравнения текст, выполненный самим Шмелевым. Я взял из одного уголовного дела, которое он вел. Покойный же печатал как заправская машинистка, всеми десятью пальцами. Понятно? — показал сравнительные диаграммы Галушкин.
— Понятно.
— Второе. На тех клавишах, по которым стучал неизвестный, и на табуляторе имеются отпечатки пальцев. Они принадлежат не Шмелеву.
«Вот это действительно фактик!» — ликовала Дагурова.
— Хорошо, — кивнула она, — дальше.
— Помимо отпечатков я обнаружил на бумаге с текстом предсмертной записки пото-жировые выделения, тоже не принадлежавшие покойному… Вот, собственно, и все.
— Ничего себе — все! Наиважнейшие сведения! Вы же сами это отлично понимаете.
— Понимаю, — скромно потупился эксперт. — Но…
— Спасибо вам, — не сдерживала эмоций Ольга Арчиловна. — Огромное! И за сроки — тоже. А они в нашем деле…
— Но… — опять негромко произнес Галушкин, почему-то настороженно оглядываясь. — У меня еще-Вернее, я хотел сказать… — Он замолчал в нерешительности.
— Выкладывайте, выкладывайте, — подбодрила его Дагурова.
— Мне вчера позвонили и предложили деньги. — Эксперт стал говорить так тихо, что следователь едва разбирала слова.
— Деньги? — переспросила она. — За что?
— Чтобы я написал в заключении о невозможности определить рисунок оставленных отпечатков пальцев.
— Как это?
— Ну, якобы папиллярные линии смазаны, — пояснил Галушкин. — И знаете, сколько обещали за это? Пятьдесят тысяч! Представляете!
«Искушение серьезное», — подумала следователь.
— И вы?..
— Ольга Арчиловна! — глазами обиженного ребенка посмотрел на нее эксперт. — Как вы могли подумать?! Чтобы я свою честь и совесть…
— Что вы, что вы, Геннадий Мефодиевич, — стала успокаивать его Дагурова. — Ив мыслях не было!
— Категорически отказался, — продолжал Галушкин. — Мол, как вы смеете, и прочее. Бросил трубку. Тут же опять звонок. Теперь уже предложили сто тысяч. Да хоть бы миллион, ни за что бы не продался… Вот, побежал скорее к вам, чтобы вручить заключение. А то, чего доброго, как Николая Павловича…
— Не догадываетесь, кто вам предлагал взятку?
— Голос вроде знакомый, — начал эксперт и осекся.
— Ну? Ну? — подстегнула Галушкина следователь.
— Нет, нет, нет! — замахал руками эксперт. — Это только предположение. Телефон искажает… И потом, может, пошутили… Словом…
Галушкин смешался и замолчал. Ольга Арчиловна так и не смогла вырвать у него признание, пусть предположительное… Хотя была почти уверена, что эксперт знал предлагавшего взятку.
Слишком велик был страх разделить судьбу Шмелева. И не только, видимо, его.
Яхт-клуб размещался на окраине Южноморска. Причал находился в небольшой бухте, защищенной от бурь и штормов естественной косой. К берегу приткнулись многочисленные катера, яхты, моторные лодки, парусники. Каких только не было названий! Причем, как отметил Латынис, чем меньше суденышко, тем пышнее имя, присвоенное хозяевами.
«Элегию» подполковник приметил издалека. Впрочем, неудивительно. Яхта Хинчука выделялась своими размерами и изяществом линий. Ян Арнольдович потолкался на деревянном причале среди зевак, поболтал с владельцами, любовно драившими свои суда или делавшими ремонт, поспрашивал, можно ли приобрести какое-нибудь подходящее плавсредство. Через час-другой он уже примелькался и только тогда подошел к великолепной яхте судмедэксперта. Она чуть покачивалась на легкой зыби, надежно пришвартованная к причалу. На корме «Элегии» сидел Кочетков и смолил сигарету. На нем была тельняшка, фуражка с «крабом».
— Здорово, матросик! — крикнул Латынис. Кочетков не шевельнулся. Ян Арнольдович повторил приветствие. Беглый муж и отец сплюнул сигарету в воду и презрительно произнес, дотронувшись до кокарды:
— Не сечешь ты в званиях, мужик.
— Здравия желаем, товарищ каперанг! — весело поздоровался подполковник.
— Вольно, — осклабился Кочетков. — Что зенки вытаращил, нравится?
— Хороша посудина! — восхищенно произнес Ян Арнольдович. — Такую я и присматриваю.
— Чего-чего? — с изумлением оглядел его бич.
— Продай, говорю. На кой она тебе такая огромная?
— А тебе на кой? — парировал Кочетков.
— По правде — мне и даром не нужна. Я сухопутный. К тому же в Москве живу.
— Кому торгуешь? — втягивался в разговор Кочетков, заинтригованный, у кого это хватает нахальства прицениваться к «Элегии».
— Одному академику. Назову фамилию — свалишься за борт.
— Видали мы академиков, — усмехнулся бывший моряк. — У всех у них кишка тонка для этой ласточки. Лучше ты купи ему вон то корыто, — показал он на облезлый катерок, качающийся рядом с красавицей яхтой.
— Кэп, я серьезно…
— Нет, ты совсем того, — покрутил пальцем у виска Кочетков. — На солнце перегрелся.
— Академик башлевитый. Подумай, хозяин.
— Хозяин на даче «Изабеллу» попивает…
— А ты кто будешь?
— Сам же угадал — капитан.
— Хотел бы посмотреть на владельца. Небось кооператор?
— Сдались тебе кооператоры, — поморщился бич. — Врач. Да не простой, кандидат наук.
— Не смеши меня? — хлопнул себя по коленям Латынис. — Так я тебе и поверил, чтобы у кандидата была такая шикарная яхта.
— Послушай, приятель, — подозрительно глянул на подполковника Кочетков, — ты, случаем, не из конторы?..
— А что, не видно? — с вызовом произнес Ян Арнольдович и подмигнул. — Вылитый конторщик… — И уже серьезно добавил: — Послушай, как бы свести моего академика с твоим хозяином? Может, адресок дашь, телефончик?
— Дохлый номер, — отмахнулся Кочетков. — Не продаст.
— Да как только он узнает, кому…
— Ты, чудик, — приосанился бич, — на нашей ласточке такие знаменитости бывают — тебе и не снилось.
— Заливай!
— Хочешь убедиться? — взыграло самолюбие у Кочеткова.
— А мне до лампочки…
— Нет, ты полезай сюда, — настаивал бич. — Тут оставили автографы такие люди!..
Второго приглашения Ян Арнольдович дожидаться не стал. Когда он оказался на борту «Элегии», Кочетков повел его вниз, в салон-бар. Ступив на пушистый ковер, Латынис присвистнул:
— Внутри еще шикарнее, чем снаружи! Притворяться ему и играть не понадобилось — видел подобную роскошь впервые.
— Да ты сюда смотри, — показал Кочетков на обитую светлой кожей стенку салона. — Вот автограф вице-президента Академии художеств, а вот приложил свою руку министр, тут — космонавт… Артистов, писателей полно… Сашу Белова знаешь? Прошлым летом отдыхал. Концерт такой закатил, получше, чем в театре.
— Это тот Белов, который «Джульетта»? — назвал самую популярную песню певца Латынис.
— А какой же еще. Вот его загогулины, — ткнул в замысловатую роспись Кочетков.
— Одни автографы стоят миллион, не меньше, — польстил добровольному гиду Ян Арнольдович.
— Факт, — откликнулся тот. — Так что подбери своему академику что-нибудь попроще.
— Может, присоветуешь?
— Один хмырь тут продает яхту. Ништяк…
Они поднялись на палубу. Кочетков показал судно, от которого хотел избавиться владелец. Латынис поблагодарил за справку и решил доиграть роль до конца — чтобы не вызвать подозрений, он отправился торговаться. Хозяин продаваемой яхты охотно показал Яну Арнольдовичу судно, даже продемонстрировал на ходу. Сделка, естественно, не состоялась. Латынис покинул яхт-клуб глубоким вечером.
До остановки автобуса следовало пройти небольшим сквериком. Аллеи были пусты. Единственная мысль — поскорее добраться до гостиницы, пока не закрыли буфет. Подполковник был голоден как волк. Перекусил лишь утром да еще весь день провел на свежем морском воздухе. Латынис поравнялся с ларьком. Он помнил, что там продавали лимонад и пирожки. Но ларек уже был закрыт. Ян Арнольдович сглотнул слюну и прибавил шагу.
И тут вдруг со стороны ларька раздались выстрелы. Один, другой… Реакция сработала мгновенно: оперуполномоченный одним прыжком спрятался за ближайшее дерево и выхватил из кармана пистолет.
Из-за фанерного сооружения выскочили два человека и бросились к шоссе.
— Стой! Стрелять буду! — крикнул Латынис, устремляясь за ними.
Но беглецы припустили еще сильнее. «Уйдут»! — мелькнуло в голове подполковника. Первый выстрел он сделал на бегу. В воздух. Однако это не возымело никакого действия. Впереди открылось шоссе. Там автомобили, автобусы, и тогда пиши пропало, смоются. Ян Арнольдович на мгновение задержался, прицелился в ноги того, кто был ниже ростом. Раздался выстрел, и бежавший упал. Второй же успел вскочить в стоявшие у обочины «Жигули». Машина тут же рванула с места.
Только теперь Латынис почувствовал, что левый рукав рубашки намок от теплой липкой жидкости.
Ян Арнольдович, можно сказать, отделался легко: была повреждена лишь мягкая ткань плеча. А вот стрелявшему в подполковника повезло меньше: пуля, выпущенная из пистолета Латыниса, задела кость голени. Задержанного доставили в больницу, сделали операцию и поместили в отдельную палату под надежной охраной. Им оказался Евгений Мухортов, двадцати шести лет, нигде не работающий. Латынис и Дагурова решили допросить его не откладывая — случай был особый, так как напарник Мухортова исчез. Врач дал добро. Но тут случилось непредвиденное. Задержанный, оказывается, находился в состоянии наркотического опьянения, действие его кончилось, и у Мухортова началась абстиненция. «Ломка» скрутила задержанного так, что потребовалась помощь врачей.