вспомнил тотчас же, Будякова.
Муж — пьяница. Работает на машиностроительном заводе слесарем. После принудительного лечения решением народного суда его ограничили в дееспособности. Короче, теперь зарплату Будякова на заводе выдавали на руки его жене.
Если она снова решилась прийти сюда, значит, муж принялся за старое…
— Опять пьет? — спросил Измайлов.
— Об этом уж стыдно и говорить, — тяжело вздохнула Будякова. — Я по другому вопросу, товарищ прокурор.
Она развернула подрагивающими пальцами листок, вырванный из школьной тетради, и протянула Измайлову. Захар Петрович взял теплую и чуть влажную бумажку. Нетвердый, почти детский почерк. «Мама! Уезжаю далеко и буду работать. За меня не беспокойся. Жить в нашем городе больше не могу из-за отца. Мне стыдно, когда меня дразнят ребята: „Аркашка — сын алкашки“. Ты не волнуйся и не плачь. Я скоро вызову тебя к себе. Аркадий».
Измайлов вспомнил и сына Будяковых. Пронзительно четко. Это было возле универмага. Именно там. В плоскости зеркальной витрины отражался мокрый асфальт. Шел дождь. Вечерело. Чей-то тихий голос остановил его, задумавшегося, торопившегося домой. «Здравствуйте, товарищ прокурор». Он тогда не решился спросить у Будяковой, помогло ли мужу лечение и как дела в семье. Потому что рядом стоял подросток. С длинными мокрыми волосами. Он был выше матери, этот Аркадий. Курточка кургузо сидела на его мальчишеских плечах, рукава были выше запястья. Да, какая-то обделенность бросалась в глаза. Наверное, оттого, что за его спиной за зеркальным стеклом витрины манекены кичились новенькими костюмами и куртками…
— Я так боюсь за него, — тихо всхлипнула Будякова. — Аркашке-то нет еще и пятнадцати годков… Где-нибудь сейчас голодный… Или чего доброго со шпаной познается…
Захар Петрович слышал об этой семье и от своей жены. Галина была классным руководителем Аркадия.
«Надо бы поговорить с Галей о нем подробней», — отметил про себя Измайлов. А посетительнице сказал, припомнив вдруг ее имя и отчество:
— Да вы успокойтесь, Зинаида Афанасьевна… Куда мог пропасть ваш сын?
— Если бы я знала, товарищ прокурор. — Она так же тихо перестала плакать и старалась незаметно утереть слезы. — Как пропал в ту пятницу, так до сих пор нету… Совсем ведь малой…
— Может, к родственникам подался?
— Я уже ездила в деревню. Всех дружков поспрошала. Никто ничего не знает… Помогите отыскать Аркашу. Не дай бог к дурной компании прилепится… Он доверчивый…
— Поможем. Конечно, поможем, — поспешил ответить Захар Петрович. Хотя в чем-то главном он вряд ли в силах был помочь. Корень зла куда более недоступен, чем поиск мальчика. Измайлов с горечью спросил: — Ну зачем же вы даете мужу на выпивку? Знаете же его…
— Что вы, товарищ прокурор, не даю, — испуганно воскликнула Будякова. — Даже на обед. Бутерброды делаю, котлетку заверну, молоко… Я ведь знаю, как ему доверять…
— Тогда на какие деньги он пьет? Вещи выносит из дому?
— Господи, что у нас продашь? Пьет на то, что на заводе получает.
— Как? Ведь зарплату выдают вам?
— Это верно, зарплату мне. Спасибо вам, хоть немного легче стало… А сверхурочные платят ему.
— Не понимаю. Все, буквально все, что он зарабатывает, должны выплачивать только вам. Ясно? По решению суда…
Будякова недоверчиво посмотрела на Измайлова.
— А Яков говорит, что заработок за субботу и воскресенье — его деньги. Отдых, говорит, и мое здоровье в те деньги вложены.
— Странно. Ему на суде все объяснили, не так ли?
— Почему же тогда по выходным дням прямо в цеху выдают?
— Это нарушение! Понимаете? Не должны!
— А все-таки выдают…
— Хорошо, мы это проверим… Скажите, часто ему приходится работать по выходным?
— Да почти каждую субботу. И по воскресеньям случается. — Будякова задумалась, молча пошевелила губами и стала загибать пальцы: — В прошлом месяце, значит, три раза было. В позапрошлом… Не помню, товарищ прокурор, сколько точно, но получается, что дети отца и не видят-то. Или на работе, или пьяный. Какое же может быть воспитание? Я ведь тоже работаю. И еще обстирываю, обшиваю семью. А магазины? Пока все очереди отстоишь… Мальчишки мои в женихи вымахали. Отцовский присмотр нужен, твердая мужская рука…
— Это верно, — кивнул Измайлов. — Может быть, муж обманывает вас, что по выходным на работе? Не таскает с завода?
— Яков? Что вы, товарищ прокурор. Пьет, это есть. Но чтобы воровать… — Она покачала головой. — И если бы только он один работал. У Лизы Петренко, соседки, муж с моим в одном цеху. Только Лизаветин-то с умом, на машину уж накопил. А Яков все несет в магазин, что возле завода… Выходит, товарищ прокурор, эти самые сверхурочные умным на пользу, а другим — на горе…
Слушая посетительницу, прокурор размышлял о странной практике на машиностроительном заводе. Будякову не имели права выдавать на руки какие бы то ни было деньги, тут нарушение явное. А вот обилие сверхурочных работ настораживало. В прошлом году прокуратура проводила проверку на заводе. И одной из серьезных претензий к руководству как раз и являлся вопрос о сверхурочных. Самсонов обязался исправить положение. И прокурор был уверен, что тот свое слово сдержит…
— Хорошо, Зинаида Афанасьевна, — сказал Захар Петрович. — Насчет Аркаши я свяжусь с милицией. И разберемся, почему это сверхурочные выдают вашему мужу.
— Спасибо, товарищ прокурор. Вы уж не серчайте на меня, надоела небось вам. То с мужем беспокоила, теперь вот новые хлопоты. Не знаю даже, как вас и благодарить за внимание ко мне…
Будякова ушла. Захар Петрович посмотрел на часы. Пора было ехать домой собираться в дорогу.
Он вызвал помощника прокурора Ракитову и дал задание заняться заявлением Будяковой о пропаже сына.
— И еще, Ольга Павловна, просьба… Муж этой самой Будяковой работает на машиностроительном. Решением суда он ограничен в дееспособности. Проверьте, пожалуйста, почему деньги за сверхурочные выдают ему на руки.
Ракитова записала задание в блокнот.
— И вообще, — сказал Измайлов, — посмотрите, как обстоят дела у Самсонова с выполнением трудового законодательства.
— А что? — насторожилась Ольга Павловна.
— Не слишком ли много сверхурочных работ?
— Странно, — заметила Ракитова. — Опять? Откуда такие сведения?
— Будякова говорит, муж почти каждую субботу на заводе. А частенько и воскресенье прихватывает…
— Я ведь в прошлом году проверяла. Помните, направили директору представление. Неужели снова нарушает? Может, Будякова что-то путает?
— Это вам и следует выяснить, Ольга Павловна. А Будякова — женщина бесхитростная. Я ей верю… Сходите на завод, посмотрите. Бумаги бумагами, а живые люди — с ними поговорить очень полезно…
— Сегодня пойти?
— Нет, думаю, лучше появиться там в субботу. А если будут работать и в воскресенье тоже загляните. Воскресенье у нас, кажется, тридцатое июня?
— Да, — кивнула Ракитова. — Понимаю, конец месяца и квартала.
— В такие дни — самый аврал, — добавил Измайлов.
Они вместе вышли из кабинета.
— Ну, кому передать привет в области? — спросил Измайлов.
— Ой, Захар Петрович, некому, — улыбнулась Ракитова.
— А просьбы какие-нибудь будут?
— Никаких. Желаю вам хорошо выступить на конференции…
Простившись с помощником и секретарем, Захар Петрович поехал домой.
Зайдя в прохладу квартиры, Захар Петрович услышал звуки, напомнившие вдруг детство. Исходящие паром, недавно оттаявшие поля, запахи весны и щемящая душу песня с высокого чистого неба, где живым треугольником проплывали птицы…
— Наш-то больной повеселел, — встретила его жена.
— Слышу, — улыбнулся Измайлов. — Курлычет. У нас в Краснопрудном все — от карапузов до стариков всегда высыпали на улицу, когда пролетали журавли…
— Постой, постой, — перебила его Галина Еремеевна. — Курлычет… Курлыка. Володя! — обрадованно крикнула она. — Отличное имя.
Галина Еремеевна и Захар Петрович вошли в комнату сына. Он лежал на коврике, что-то чертя на листе ватмана. Рядом сидел журавль на старом пальто Захара Петровича и вертел головой на длинной шее.
— Курлыка? — спросил Володя. — Подходит! В самый раз!
— А мы-то голову ломали, — сказала Галина Еремеевна. — Какие только клички ни придумывали…
Измайлов не удержался, погладил птицу по голове. Потом присел на корточки возле сына.
— Что это ты изобретаешь? — спросил он сына.
— Протез. Для Курлыки, — кивнул он на журавля. — Понимаешь, он должен быть легкий, крепкий и удобный.
— И гигиеничный, — добавила Галина Еремеевна.
— Вот эту часть, — показал Володя на чертеж, — сделаем металлической. А низ — деревянный.
— А какой именно металл? — уточнил отец.
— У меня есть алюминиевая трубка. Как раз нужного сечения. А для подпятника, что ли, простую пробку из-под шампанского.
— Скользить будет. По-моему, нужно мягкую резину, — сказал Захар Петрович.
Володя подумал и кивнул:
— Да, ты прав.
— Ладно, обсудите потом, когда отец вернется из командировки, сказала Галина Еремеевна. — А сейчас быстренько за стол! Не то, Захар, опоздаешь на поезд.
За столом Измайлов рассказал, что на приеме у него была Будякова.
— Боже мой, вот несчастная женщина! — переживала Галина Еремеевна. Я как чувствовала! Аркаша сегодня должен был дежурить в нашем «Белом Биме» и не пришел. Я попросила девочек зайти к нему, узнать, не заболел ли. А он, оказывается, сбежал из дому. — Она покачала головой. — Я обязательно зайду сегодня к Будяковым.
— Зайди, зайди, — одобрил Захар Петрович. — Она очень переживает. Да и каждый бы на ее месте… Сын ведь…
— А что с него взять — ненормальный, — сказал вдруг Володя. — На Богдановку его, чтобы не бегал…
— Не смей так говорить! — взорвалась мать. — Да, он не совсем здоров. Но не издеваться надо, а сострадать!..
Аркаша был действительно не совсем полноценный, как считали врачи, в результате отцовского алкоголизма. Его оставляли на второй год два раза в одном классе, стоял даже вопрос о переводе Будякова в спецшколу, которая находилась на Богдановской улице. Но Галина Еремеевна отстояла его: там, по ее мнению, окончательно затормозилось бы его развитие.