— Почему молчите? — не выдержал Никулин.
— Не знаю, что предпринять, — хриплым от волнения голосом ответил Коршунов.
— Попробуйте подать сигнал машинисту, — посоветовал майор.
— Не услышит. И не увидит. Деревья…
И действительно, с машины просматривались лишь крыши вагонов.
Соперникам каким-то образом удалось расцепиться и подняться. Но проворней это получилось у Марчука. В лучах солнца сверкнули металлические части «дипломата», которым взмахнул над головой Мая Марчук.
И тут островок высоких осин совсем закрыл товарняк от взора сидящих в газике.
Километра полтора ехали, не видя, что происходит там, на крыше вагона. А тут, как назло, показался хвост автомобилей, застрявших у закрытого шлагбаума. Газик выскочил на левую сторону, резко завизжали тормоза. Переезд.
Все выскочили из машины. В это время мимо них проскочил локомотив. Сигналы следователя и старшего лейтенанта машинист, конечно, не заметил. Гранская, Коршунов и шофер напряженно вглядывались в мчавшиеся мимо вагоны. На крыше одного из них, кажется, промелькнула лежащая фигура. Чья?
— Марчук! — перекрывая шум, прокричал Коршунов.
— Вижу, — ответила Гранская.
И оба подумали об одном и том же: где Май, что с ним?
Отгремели последние вагоны и стали уползать за поворот. Через полкилометра — железнодорожный мост, пересекающий Зорю. Добраться туда можно было только кружным путем, сделав километров двадцать.
— И-ех, упустили гада! — сплюнул на землю в сердцах шофер.
Затем все они бросились бежать по маслянистым путям в сторону, откуда пришел товарняк…
…Май лежал среди сочных, ярко-зеленых, тщательно окученных кустов картофеля. Кусты были покрыты бело-фиолетовыми цветами.
Он лежал на боку, с подвернутой ногой, уткнувшись окровавленным лицом в рыхлую землю…
Часто бывает: работаешь вместе с человеком, видишь его каждый день, как будто все о нем знаешь. Но на самом деле выясняется — твои суждения касаются только самого поверхностного слоя его характера и жизни. Плохо, когда это познается в несчастье.
Об этом думала Инга Казимировна, вышагивая в пустом больничном коридоре возле операционной, где врачи вот уже больше двух часов боролись за жизнь Мая Соколова. Его доставили сюда в реанимационной машине…
Кто был Май для Гранской до сегодняшнего дня? Обыкновенный парень, каких тысячи вокруг. Может, немного чудаковатый, со своим странным увлечением собирать из газет и журналов забавные, анекдотические случаи, запоминать и при случае рассказывать.
Инга Казимировна почти ничего не знала о его семейной жизни — Соколов об этом никогда не распространялся.
Почему-то Гранской он казался скорым на подъем, безотказным. Но кроме автомобилей и забавных историй, взятых напрокат, его ничего как будто не интересовало. И вот только сегодня узнала — у Мая золотые руки. Прямо-таки плотницкий талант. Весь свой дом он изукрасил деревянными узорами так, что никто не может равнодушно пройти мимо, останавливаются, чтобы полюбоваться фантастическими птицами, зверушками, цветами, вплетенными в кружева наличников, карнизов, декоративных украшений.
Раньше Гранская никогда бы не могла себе представить, что Май, ни секунды не раздумывая, бросится за преступником, сознавая отчетливо: впереди его может ожидать все, вплоть до смерти.
И еще. До сегодняшнего дня Гранская думала: ну какая может быть жена у Мая? Простенькая, наверное, женщина, с нехитрыми заботами, которые укладываются между работой и домом. А она была одной из лучших вышивальщиц на местной фабрике да еще пела в хоре. И не просто пела — солировала. Говорят: приглашали, звали в консерваторию, но она не поехала.
И еще у них с Маем было двое мальчишек. Младшенькому шел десятый месяц…
Всеми этими сведениями успел снабдить Гранскую Коршунов, который опрашивал соседей Соколова по поводу Марчука.
И вот теперь Инге Казимировне предстояла тяжкая обязанность сообщить жене Мая о случившемся. Конечно, можно было переложить это на других, но Гранская считала, что не имела на то морального права. В том, что произошло с Соколовым, следователь винила себя. И казнилась. За преступниками должны следить и гоняться люди, подготовленные к этому профессионально. Конечно, можно было найти себе оправдание — кто знал, что собой представляет Марчук и что все так обернется.
«Могла не знать, но предусмотреть могла, обязана…» — еще и еще говорила сама себе следователь, меряя шагами больничный коридор. Она решила, что не уйдет отсюда, пока не выяснится точно, что с Маем.
Изредка ее вызывали в кабинет главврача. Это звонил Коршунов или Измайлов. Прокурор был ошеломлен случившимся и, несмотря на свою болезнь, справлялся о ходе операции регулярно.
Наконец из операционной вывезли Соколова с простыней до подбородка. Его обескровленное лицо вытянулось и казалось белее бинтов на голове.
Но, что удивило Ингу Казимировну (и дало надежду), Май, казалось, безмятежно спал — ни мук, ни страдания на лице.
Затем вышел хирург. Гранская хорошо знала его и могла рассчитывать на откровенность.
Они зашли в ординаторскую.
— Ну, что я могу сказать, Инга Казимировна, — начал хирург. Переломы левой руки, ключицы, левой ноги. Это не смертельно, как вы понимаете…
Он замолчал. Гранская напряженно ждала.
— Разрыв селезенки, — продолжил он. — Это уже посерьезней. Мы зашили… Других повреждений внутренних органов нет. Я, честно говоря, опасался травм черепной коробки. Рентген этого не показал. Ну, а ссадины, ушибы…
Врач махнул рукой — мол, что говорить о таких пустяках, когда есть куда более серьезные вещи.
— Короче, — заключил хирург, — ему еще повезло. На полном ходу, с крыши поезда!.. — он покачал головой.
Инге Казимировне вспомнилось то место, где они нашли Мая. Насыпь с мягким, закругленным откосом, густо заросшим лопухами и бурьяном, а дальше — разрыхленная земля…
Но по тому, как был сосредоточен и задумчив хирург, Инга Казимировна поняла, что дело обстояло не так просто. И спросила напрямик:
— Я бы хотела знать ваше откровенное мнение как хирурга. Поймите, ведь я должна сообщить жене, близким…
— Дорогая Инга Казимировна, — устало произнес врач, — ну не могу я ответить на все вопросы. Хоть вы и следователь. И не потому, что скрываю, а просто не знаю. Иной раз, казалось бы, все учел, все сделал, а что-то все же от твоего внимания ускользнуло. Мы ведь тоже не боги. Подождем дня три-четыре. Они решающие… А родственников лучше ободрить…
…Этот разговор Инга Казимировна передала Измайлову почти дословно, но уже из горотдела внутренних дел.
Операцией по розыску Марчука руководил лично майор Никулин.
Уже были получены сведения из Южноморска о сбежавшем. Вот эти данные: «Марчук, Григорий Пантелеевич, 1948 года рождения, проживает по адресу: город Южноморск, улица Цветочная, дом 11, квартира 23. Национальность русский. Беспартийный, женат. Работает на южноморской сувенирной фабрике агентом по снабжению. Ранее к судебной ответственности не привлекался, приводов в милицию не имеет. Жена — Марчук Тамара Власовна, 1952 года рождения, проживает по тому же адресу, работает приемщицей в ателье индивидуального пошива № 4. Детей нет».
По просьбе Зорянского ГОВДа за домом Марчука было установлено наблюдение.
— Что вас еще интересует? — спросил у Гранской Коршунов, когда она ознакомилась с телефонограммой из Южноморска.
— Первое. На каком основании Марчук прибыл в наш город? Отпуск или командировка?
— Хорошо, — записал Юрий Александрович. — Выясню.
— Второе. Был ли Марчук в Зорянске двадцать третьего июня?
— В день гибели Зубцова?
— Вот именно, — кивнула Гранская. — Третье. Круг лиц, с кем он тут общался.
Дав инспектору еще несколько заданий, Гранская спросила:
— Что говорят дактилоскописты?
В то время, когда Гранская находилась в больнице, в отделении железнодорожной милиции, откуда сбежал Марчук, побывал эксперт по отпечаткам пальцев. Марчук «наследил» там хорошо. И на столе, и на стуле, и на подоконнике. Были отпечатки его пальцев и на купюрах, изъятых Коршуновым у Зубцовой…
— Результаты будут попозже, — сказал Коршунов. — Я вам тут же дам знать.
— О здешних родственниках Марчука, у которых он останавливался, наводили справки?
— Да. Фамилия — Разуваевы. Пожилые люди. Живут одни, без детей. Разуваев — брат тещи Марчука…
— Которая якобы при смерти?
— Угу. Живут скромно. Работают в совхозе, в тепличном хозяйстве.
— Вы с ними беседовали? — спросила Гранская.
— Они были на работе. А подъехать в совхоз не было времени, сами знаете… Вот собираюсь к ним через часок. Думаю, к этому времени застану их дома.
— Знаете что, Юрий Александрович… Давайте сделаем это вместе? Я как раз еду к Соколовым…
Коршунов понимающе кивнул…
…Нумерация домов по Лермонтовской улице, что находилась неподалеку от Голубого озера, была перепутана. Но дом Мая Инга Казимировна нашла сразу: действительно, это была игрушка, а не деревянный сруб. Уже один забор был произведением искусства. Над калиткой высился декоративный навес с узорчатым портиком.
Гранская толкнула калитку. Во дворе играл с мячиком мальчик лет трех. С темно-русыми чуть вьющимися волосами, как у отца.
Увидев Ингу Казимировну, он крикнул в открытую на верандочку дверь:
— Ма-ам! К нам чужая тетя пришла…
С крыльца сошла молодая женщина в косынке и легком халатике. У нее были ласковые зеленые глаза.
— Я Инга Казимировна, — представилась Гранская.
— Проходите, проходите, — приветливо сказала женщина и протянула руку: — Бронислава, Броня… Май о вас говорил…
Она с уважением посмотрела на следователя.
«Господи, и как с ней говорить?! — подумала Инга Казимировна. — Какие найти слова?..»
На верандочке стоял детский манеж. Там деловито распоряжался игрушками розовощекий бутуз.
Приход постороннего человека не заинтересовал его совершенно.