— Да, — сказал он после того, как прокурор замолчал, — положение очень серьезное. Прямо ни в какие ворота… Но беда в том, что все куда сложнее. Понимаете, Захар Петрович, нарушения, о которых вы говорили, скорее следствие…
— А причина, на ваш взгляд? — спросил прокурор.
— Она гораздо глубже, — задумчиво произнес секретарь. — Разное переплелось… Вот, ломал голову, с людьми беседовал. Кое-что начинает проясняться. — Он неожиданно повернулся к Павлову, напряженно следившему за разговором. — Хорошо, посоветовали обратиться к Семену Даниловичу. Он мне на многое открыл глаза…
Захар Петрович тоже перевел взгляд на Павлова, который, казалось, только и ждал момента.
— А что вы хотите, — сказал он со злостью. — Родили хромое дитя и требуете от него лихой кадрили! Так не бывает! — Он замолчал, видимо, испугавшись своей резкости.
— Продолжайте, продолжайте, Семен Данилович, — подбодрил его Журавлев. — Я думаю, Захару Петровичу это будет очень интересно.
Павлов опустил на стол прокурора папку, развязал тесемки. Повеяло пылью, лежалыми бумагами. Запах чердака…
— Вот если бы приняли этот проект, — горячо произнес бывший инженер завода, тыча пальцем в плотно слежавшиеся, пожелтевшие листы, — совсем другой коленкор был бы.
Из его сбивчивого, поначалу путаного рассказа Измайлов понял, что, когда Самсонова назначили директором зорянского машиностроительного завода, тогдашний главный инженер Чуднов предложил проект реконструкции предприятия. Но у Самсонова имелся свой план, который и был принят.
— Чем проект Чуднова отличался от проекта Самсонова? — спросил Захар Петрович.
— В корне! Принципиально! — воскликнул Павлов. — Чуднов исходил из того, что все выделенные средства следует пустить на модернизацию. Поясню, что это такое. Кстати, Чуднов ездил за границу, перенимал опыт. Так вот, там не бросают деньги на новые корпуса и административные здания! Потому что умеют считать. Капитальное строительство — роскошь. Не стены дают доход, а станки и люди! В ФРГ, например, сплошь и рядом заводские здания дедушкиных времен. Но зато оборудование — новейшее! Раз в семь лет полностью обновляется станочный парк. На это денег не жалеют и правильно делают. Чуднов предлагал именно такой путь. — Павлов, все больше горячась, стал листать схемы, диаграммы, таблицы, подшитые в папке. Он даже вытащил из тубуса чертежи и расстелил на столе. — Вот они, реальные предложения, цифры, подсчеты. Минимум затрат — максимум эффективности!
— Я детально ознакомился, — подтвердил Журавлев. — И как инженер скажу: дельно составлено. Учтено буквально все!
— А что натворили? — с не меньшим пылом продолжал Павлов. — По проекту Самсонова вбухали миллионы в здания. Еще бы, бетон, стекло, гофрированный алюминий. Впечатляющее зрелище! А станки, оборудование? Морально устарели! Так ведь, товарищ Журавлев? — обратился он к секретарю парткома.
— Да, оборудование устаревшее, — согласился тот.
— А как государственная комиссия принимала новые корпуса, вам не рассказывали?
Журавлев кивнул.
— Спешили рапортовать! — сказал Павлов, поворачиваясь к прокурору. Сплошные недоделки! Некоторые не устранили и до сих пор. Вот и приходится ломать технологию. Зато премии и благодарности сыплются на Самсонова как из рога изобилия… Я сгущаю краски? — снова обратился он к Журавлеву.
Тот не ответил. Лишь тяжело вздохнул.
Измайлов спросил у Павлова, когда тот ушел с завода и почему. Выяснилось, что, как только утвердили проект реконструкции Самсонова, Чуднов был вынужден уйти с завода: с новым директором главный инженер сработаться, естественно, не мог — слишком принципиальными были разногласия. А Павлова, как сторонника Чуднова, Глеб Артемьевич очень скоро нашел способ уволить.
— Понимаете, провожали Чуднова. Он ведь перебрался под Москву. Ну, я на проводах немного выпил. Так, чуть-чуть. А как же, такого специалиста лишились. Да и человека! — объяснял Павлов. — Ну, потом я забежал на завод. Буквально на минуту… Самсонову доложили. Назавтра — приказ. Павлов махнул рукой. — Повод всегда найдется.
— И где теперь? — поинтересовался Измайлов.
— Кино кручу, — ответил Павлов. — На сельской кинопередвижке. — Он стал сворачивать чертежи. — Обидно. Человек столько сил положил. Я — о Чуднове. И такой труд оказался никому не нужен. В сарае валяется…
— Я хочу и в этом разобраться, — твердо сказал Журавлев. — Много, очень много было рационального и полезного в предложениях Чуднова. И почему их не приняли?
— Самсонов — как танк. Если уж не посмотрел, что друг… откликнулся Павлов.
— Чей? — спросил Журавлев.
— Чуднова. А вам никто не говорил? — спросил Семен Данилович.
— Нет.
— Самсонов и Чуднов учились в одном институте. Одно время их, что говорится, водой нельзя было разлить…
— Я слышал, Глеб Артемьевич начинал рабочим, — заметил секретарь парткома.
— Начинал, — кивнул Павлов. — А для чего? Для карьеры.
— В каком смысле? — вскинул на него глаза Журавлев.
— Папаша Самсонова ему весь путь рассчитал. — Павлов усмехнулся. — От и до! Как-то в минуту откровенности под хмельком Самсонов-старший признался Чуднову. Говорит: попомни, мой Глеб самое позднее в сорок лет будет директором крупного завода, в пятьдесят — министром!
— Интересно, как это он рассчитал? — спросил Журавлев.
— Очень просто! — сказал Павлов. — Когда Глеб Артемьевич окончил школу, причем с серебряной медалью, отец сказал ему: в институт ни в коем случае, только на завод! А учись заочно…
— В этом ничего плохого нет, — сказал секретарь парткома. — Опыт. Жизненный и профессиональный…
— Вы слушайте дальше, — не переставал усмехаться Павлов. — По напутствию отца первым делом на заводе Глеб Артемьевич должен стать активистом. Сказано — сделано! Потом — как в песне: «Все выше, и выше, и выше…» Вот и получается, «рабочий» только по форме, по анкете. Но вымышленная биография, она для Глеба Артемьевича как палочка-выручалочка, любое препятствие прошибет. Не знаю, насчет жены тоже папаша присоветовал или уже Глеб Артемьевич сам…
Павлов замолчал. Измайлов вопросительно посмотрел на него.
— Чуднов как-то говорил, что у Самсонова любовь была, когда он еще учился заочно. Хорошая девушка. Да, видать, не подходила под отцовский расчет. Ну, Глеб Артемьевич и отхватил профессорскую дочку! Тесть как-никак большой ученый в металлургии…
— Семейная жизнь — это личное дело, — заметил Журавлев. — Не будем скатываться до положения сплетников…
— Стал бы я сплетничать, — обиделся Павлов. — Неужели не понятно, что у таких, как Самсонов, все только для карьеры! Все! Даже жена! — воскликнул он, но, заметив протестующий жест Журавлева, больше об этом даже не заикнулся.
В свое время Измайлов думал: Чуднов переехал в подмосковный городок, прельстившись тем, что оказался поближе к столице. Выходит, причина крылась в другом.
Хоронили Козолупа в цинковом гробу. Заремба сам возглавлял комиссию по организации похорон. Было много народу, в основном работники фабрики. От каждого цеха — венки с траурными лентами. Фадей Борисович произнес над гробом трагически погибшего шофера-экспедитора торжественно-скорбную речь, в которой перечислил заслуги и достоинства Алексея Романовича, трагически вырванного из жизни рукой убийцы.
Могильный холмик был весь покрыт цветами. Родные, близкие и сослуживцы умершего, в том числе и Фадей Борисович, отправились на служебном автобусе посидеть по обычаю за поминальным столом.
Последними покидали кладбище на директорской «Волге» Боржанский и Анегин. На поминки они не поехали.
— Ко мне на дачу, — сказал Берестову Герман Васильевич. — Прихватим по пути Капитолину Платоновну…
Некоторое время ехали молча — похороны есть похороны. Но как только машина влилась в оживленный городской поток автомобилей, грусть и задумчивость на лицах пассажиров сменились деловой озабоченностью.
— Жизнь есть жизнь, — произнес Анегин и, когда «Волга» остановилась перед светофором, вручил шоферу сверток. — За крахмал, — пояснил он. — Ты, брат, здорово нас выручил.
— Витюня трепаться не любит, — повторил свою излюбленную фразу Берестов, улыбаясь во весь рот и пряча сверток в карман.
— Еще достать можешь? — спросил Евгений Иванович.
— Попробую, — пообещал шофер.
— Не обидим, — похлопал его по плечу Анегин. — Башли небось нужны?
— А кому не нужны? — удивленно глянул на Анегина Виктор. — На кооператив коплю.
— Держись нас — все будет! И хата, и мебель, и мед по усам, — заверил Виктора Анегин.
Но Боржанский перебил его.
— Послушай, Витюня, куда ты вчера отвез нашу телевизионную барышню? — спросил он.
— Баринову? В соседний район, в Степное, — ответил Виктор.
— Не говорила, зачем едет?
— Ярмарку посмотреть. Степное ведь славится ярмарками…
— Ей эта ярмарка нужна, как мне чирей на одно место! — зло сплюнул в открытое окно Анегин. — Все ясно, Герман, там она с ментами встречалась…
— Не суетись! — оборвал его Боржанский. — Витюня, расскажи, как все было?
— Ну, когда я утром приехал за ней в дом отдыха, она попросила отвезти ее в Степное. Ну, я отвез. Она велела мне ехать назад. Я спрашиваю, как в Южноморск добираться будете? Она говорит: на автобусе, вечером…
— А до сих пор нету! — снова встрял Анегин. — Вот сука! Оторвалась! Тут мы с нее глаз не спускаем, так она в Степное…
На этот раз Боржанский ничего не сказал ему. А Берестова пожурил:
— Зря ты ее оставил там одну…
— Откуда я знал, — стал оправдываться шофер. — И Фадей Борисович на этот счет никаких указаний не давал…
— А что касается Флоры, — жестко сказал Анегин, — будешь получать указания от нас. — Он вдруг смягчился: — Если поскорее хочешь заиметь уютное гнездышко…
Виктор, подумав, кивнул:
— Ясно.
— Надо Матушку обработать, — повернулся к Боржанскому Анегин. — Пусть Витюню прикрепят постоянно к Птахе.
— Сделаем, — кивнул Герман Васильевич…