…Жена Зарембы села в машину, вздыхая и охая.
— Что-то последние дни у меня душа прямо разрывается, — стала жаловаться она, обращаясь к одному Боржанскому. — И левый глаз все время чешется. Какая-то неприятность подкарауливает — это точно…
— Нехорошо, — сочувственно откликнулся Герман Васильевич. — А сны какие?
— Ужас! — призналась Капитолина Платоновна. — Все рыба живая. Так и плещется, так и бьется в воде! И деньги. Серебро…
— По утрам плюете через левое плечо? — спросил Анегин.
— И утром, и днем, и вечером, — ответила жена Зарембы. — Одна надежда на Кешу. Может, снимет с меня неприятности…
— А если правый глаз чешется? — вдруг спросил Берестов.
— Это хорошо! Очень хорошо! — воскликнула Капитолина Платоновна. Слева-то у нас — дух зла. Он и заставляет чесаться левый глаз. Это к слезам, — пояснила она. — А справа — добрый дух. Чешется правый глаз — к радости и удаче… Если правая ладонь чешется — значит, к деньгам…
На даче их встретила жена Боржанского. И сразу потащила гостью в дом показывать какой-то сногсшибательный журнал мод. Мужчины пошли к воде.
Иннокентий сидел на берегу в своих белых штанах и рубахе, отрешенно смотря на прибой.
— Кеша, есть дело, — начал Боржанский. — Вызови какого-нибудь духа для Капитолины…
— Шарлатанством не занимаюсь, — сказал Кеша, не меняя позы.
— Пойдем поговорим, — более властно сказал Боржанский.
Иннокентий неохотно поднялся, и они пошли к бочке в дальний угол участка.
— Скупнемся, — предложил Анегин Берестову. — Теперь будет битый час уговаривать. — Он быстро разделся, оставшись в одних трусах. — Ты чего? — спросил он, видя, что Виктор не раздевается.
— Рад бы, но… — ответил шофер, задирая штанину.
На голени у него была повязка с запекшейся кровью, багровел синяк.
— Где это тебя угораздило? — покачал головой Евгений Иванович.
— Монтировку уронил… А вот освежиться можно.
Берестов снял рубашку, подставив обнаженный торс ветерку. Пока Анегин плескался в воде, шофер прогуливался по берегу.
— Эге! — воскликнул Евгений Иванович, когда выскочил из моря и увидел неприличную татуировку на спине Виктора. — Знакомая картина. Случаем не Холявы работа?
— А чья же еще, — откликнулся спокойно Берестов.
— Ты смотри, — обрадовался Анегин, — мир тесен! — Он запрыгал на одной ноге, вытряхивая из уха воду. — По какой статье отбывал срок?
— За цыганскую халатность, — усмехнувшись, нехотя ответил Берестов. Коня украл, уздечку оставил…
Заслышав женские голоса, он тут же накинул на плечи рубашку. Подошли Эрна и Капитолина Платоновна.
— Ну где же Иннокентий? — капризно и нетерпеливо спросила жена Зарембы.
— Будет Кеша, будет, — сказал серьезно Евгений Иванович.
И действительно, к ним за Боржанским покорно шел Диоген-второй. При виде Иннокентия Капитолина Платоновна словно засветилась.
— Кеша, — бросилась она к нему навстречу. — Что же вы скрываетесь от нас?
Кеша подал взволнованной женщине руку. Она схватила ее и готова была чуть ли не поцеловать. Боржанский едва заметно кивнул Анегину. Тот громко произнес:
— Прошу прощения, но я должен ненадолго покинуть вас… Идем, Витюня…
Никто и не собирался задерживать Евгения Ивановича. Они с шофером пошли к машине.
— Надо подскочить в одно место, — сказал Анегин, садясь в «Волгу».
— Второй раз вижу этого Кешу и не могу понять: он что, чудик? — тронул машину Берестов. — Действительно гипнотизер?
— Экстрасенс, — поправил Анегин. — Сейчас они в большой моде! Гоняются за ними. Платят бешеные деньги, чтобы попасть на прием.
— Неужто все это правда? — не переставал удивляться Берестов. — И Кеша на самом деле может?
— А черт его знает! — отмахнулся Анегин. — Что могу сказать точно, так это насчет лечения. Головную боль, например, вмиг снимает. Поднесет руки к голове, поводит, поводит — и нету боли! По себе знаю!
— И с похмелья? — улыбнулся Виктор.
— С похмелья предпочитаю сто пятьдесят грамм коньячку, — засмеялся Евгений Иванович, а отсмеявшись, уже серьезно сказал: — Сверни вон в тот переулок, к дому с зеленым забором…
Остановились у высокого глухого забора. Анегин вылез из машины, позвонил. Открыла ему какая-то женщина. Евгений Иванович исчез с ней во дворе, но довольно быстро вернулся. В руках у него был внушительных размеров тюк в мешковине. Когда он положил его на заднее сиденье, в салоне машины остро запахло новенькой кожей.
— В город, — коротко сказал Анегин.
Поехали. Шофер долго молчал, занятый своими мыслями.
— Чего зажурился, паря? — весело спросил Анегин.
— Да вот, думаю. Странные штуки бывают на свете. Непонятные. У нас в соседней деревне мужик мог воду находить. Специально звали. Идет с прутиком, идет, потом остановится и говорит: здесь ройте. И на самом деле там вода близко была. Чудеса!
— Что вода! Я слышал, некоторые умеют нефть находить…
— Это с детства, что ли, такое умение? Ну, врожденное, да? — спросил шофер, но Евгений Иванович только пожал плечами. — У Кеши когда обнаружилось?
— О! — воскликнул Анегин. — Он в двух таких переделках побывал, что удивительно, как он вообще начисто не свихнулся!
— Интересно, — встрепенулся Виктор.
— Первый раз… — Евгений Иванович вдруг осекся, внимательно посмотрел на Берестова: — Не трепанешь?
— Евгений Иванович… — обиженно протянул Виктор.
— Смотри, — предупредил Анегин. — Хоть дело и давнее, но все-таки… Это было на Кавказе. Там богато хоронят. Кольца, серьги — все на жмуриков одевают… Это теперь Кеша в святые записался, а в молодости… Короче, похоронили молодую девку. Красавица! И одно дитя в семье. Сам понимаешь, горе неописуемое. Все драгоценности на нее нацепили… Кеша и решил золотишком разжиться, все равно ведь в земле пропадет. На следующую ночь после похорон разрыл он могилку. Только дотронулся до покойницы, а она… глаза открыла…
— Как же он разглядел ночью-то?
— Луна вовсю светила. Нет, ты представляешь? Открыла глаза и села…
— Представляю, — передернул плечами Берестов. — От такого и самому недолго гепнуться…
— Тогда-то Кеша и поседел, — сказал Евгений Иванович. — А свихнулся он, по-моему, в другой раз…
— Ну а дальше? — нетерпеливо спросил Берестов.
— Дальше… — усмехнулся Анегин. — Он со страху наложил полные штаны и бежать. Потом одумался: девчонка-то могла узнать, другим сказать… Он к ее отцу в ножки — бух! Так, мол, и так, польстился на драгоценности, а дочь ваша жива… Папаша на седьмом небе от счастья…
— Постойте, — недоверчиво сказал Виктор. — Так ведь покойников вскрывают…
— Э-э! — махнул рукой Анегин. — В горах… Родственники не дали… Ну, значит, родители ошалели от радости: не умерла дочь, а в глубокий сон впала. Есть такой, летаргия называется. Словно умер человек.
— Читал, — кивнул Виктор.
— Ну, на радостях родня и замяла, зачем Кеша полез в могилу. А ведь мог загреметь в тюрягу за грабеж покойника…
Евгений Иванович замолчал.
— А второй раз? — напомнил шофер.
— Еще похлеще влип. Понес его черт в Узбекистан. Есть там городок один. Слышал?
— Слышал… — неопределенно ответил Виктор.
— Там газовое месторождение. Почему Кешу туда потянуло, не знаю. Наверное, тепло да длинный рубль… — Анегин вдруг приказал: — Остановись у этого дома. Потом доскажу.
Берестов подкатил к двухэтажному дому. Евгений Иванович выскочил из машины, взял тюк и исчез в подъезде. Отсутствовал он минут десять, а когда вернулся, велел ехать назад, к Боржанскому.
— Ну, Евгений Иванович, не томите душу… — сказал шофер.
— Спят, значит, работяги в своих кроватках в общежитии, — с удовольствием продолжил Анегин. — А под утро как шарахнет!
— Что?
— Землетрясение, вот что! Гул, говорит, стоял жуткий, зарево в окнах. Собаки воют. Земля ходуном ходит, как перед концом света… Ну, прихлопнуло их. Многих, в том числе и Кешу, откопали к вечеру. Вот тогда он и тронулся. В больнице лежал…
— Выходит, он все-таки того… — с разочарованием произнес Берестов. — Может, никакой и не экстрасенс? Просто чушь мелет?
— Не знаю, — развел руками Евгений Иванович. — Говорит складно. Но то, что с приветом, видно сразу. Ну скажи, может нормальный человек утверждать, что берет энергию из космоса?
— На этом пунктике он чокнутый, — согласно кивнул Виктор. — А в остальном как?
— Это ты у Капитолины Платоновны спроси, от кого она аборты делает, захохотал Анегин.
— Значит, с бабами все-таки путается, — усмехнулся Берестов. — А я-то думал, он вовсе не от мира сего.
— Иметь дело с бабами, по его мнению, естественно. А вот прочие излишества он отвергает. Считает, что надо ходить пешком и без всякой обуви. Ни к чему приличный харч, одежда и всякие там квартиры, гарнитуры. Говорит: этого в природе нет. А раз так, то и человеку не нужно. Надо, мол, презирать всякое наслаждение, в этом и заключается самое большое наслаждение…
— Так что, всем поселиться в бочках, как он? — засмеялся шофер.
— Да нет, этого Кеша не требует. Видишь ли, он считает нас слабаками. Напрасно суетимся, тело ублажаем. И труды наши бесполезны. А вот он, — в голосе Анегина зазвучал неприкрытый сарказм, — живет для души. Мы черви, а он мудрец. Уверяет, что такие мудрецы, как он, друзья богов. А у друзей все общее… Стало быть, мир принадлежит богам и мудрецам…
— Ну хватил! — покрутил головой Берестов.
— Да черт с ним! — сказал Евгений Иванович. — Пусть жрет свою травку. А я уж как-нибудь перебьюсь, бедолага, икоркой!
Он зычно захохотал.
На дачу вернулись, когда на поселок у моря опустились сиреневые сумерки. Эрна прилипла к экрану телевизора на веранде. Герман Васильевич возился у кустов роз. Гремел цепью и поскуливал запертый в своей будке пес. С берега доносился шум прибоя.
В ответ на вопросительный взгляд хозяина дачи Анегин небрежно сказал:
— Порядок. А у вас?
— Думаю, тоже, — усмехнулся Боржанский, кивая в сторону бочки Иннокентия. — Вы вовремя воротились.