– Где живет Голенищев? – спросил Захар Петрович Измайлов.
Они сидели с Ингой Казимировной в его кабинете.
– Хутор Большие Ковыли,– ответила следователь.
– Уму непостижимо! – возмущался облпрокурор, записывая что-то на перекладном календаре.– Чтоб в наше время людьми торговали!…
– Я считаю, нужно немедленно проверить показания Молоткова. Представляете, если они подтвердятся?!
– Да, это дело так оставлять нельзя. Сегодня же позвоню в ростовскую прокуратуру.– Измайлов отложил ручку.– Вы знаете, Инга Казимировна, просто отказываюсь понимать, что происходит вокруг.
– Самое страшное, что мы уже начинаем привыкать. Я последнее время все чаще вспоминаю одно высказывание Достоевского. Федор Михайлович писал: «Я хочу не такого общества, где бы я не мог делать зла, а такого именно, чтоб я мог делать всякое зло, но не хотел его делать сам…» Понимаете, безвыходность, ежедневное, ежечасное унижение пробуждает в наших людях самые темные, самые дикие инстинкты.
– Но какая глупость или слепота привели нас к краю пропасти?– спросил скорее самого себя Захар Петрович.
– Кто ищет зла, к тому оно и приходит,– вздохнула Гранская.
– Разве мы его искали?– недовольно заметил Измайлов.– О чем вы говорите, Инга Казимировна!
– Не я говорю – Соломон… Все наши догмы основаны на культе насилия. Переиначить, переделать, разрушить… Вот и пожинаем плоды.
– Пожалуй, есть над чем подумать,– согласился Измайлов и перешел к другому: – Значит, какая у вас новая версия?
– Она связана с той женщиной, которую встретил Морж. Предположим, убитый – муж Лаймы или близкий ей человек…
– И что из этого вытекает?
– А вот что. Встретив свою бывшую любовь, Морж, как выразился Молотков, ходил словно помешанный. И потом специально ее искал. Три дня отсутствовал. Возможно, у него появилась мысль: вот он, последний случай вырваться из омута, куда загнала Моржа жизнь. Создать семью и прочее… Но на пути стоит другой мужчина. Так он приходит к выводу убрать соперника…
– Алиби у Моржа есть?
– Какое там алиби? Вообще неизвестно, что он делал вечером и ночью двадцать второго октября.
– Сам-то он что говорит?
– Да ничего. До сих пор молчит.
– Врач осматривал?
– Конечно. Главный психиатр области. Считает, похоже на реактивное состояние. Длительный ступор, оцепенение.
– Чем, по его мнению, это вызвано?
– Обычно такое состояние бывает в результате сильного переживания. Если Морж убил, а это могло случиться в пьяном виде, представляете, какой он испытал ужас, придя в себя!
– Короче, как я понимаю, без судебно-психиатрической экспертизы не обойтись,– заключил облпрокурор.– Что вы думаете делать дальше?
– Прежде всего разыскать Лайму.
– По глазам на картине Молоткова? – усмехнулся Измайлов.– Ведь вам неизвестна фамилия, отчество, кто она, где живет, кем работает.
– Фамилию можно узнать из титров фильма «Девушка из моих снов». Правда, в нашем кинопрокате этой картины нет… Как вы думаете, удобно ли опять обратиться за помощью к москвичам?
– Вы, наверное, так обаяли генерала Кочергина, что он не откажет,– улыбнулся Захар Петрович.
– Ну что ж, воспользуюсь,– улыбнулась в ответ Гранская.
– И еще,– снова посерьезнел облпрокурор,– что вы думаете о побеге Бабухина?
– Причина у него наверняка была серьезная.
– Конечно, живет по документам умершего брата, замешан в валютных махинациях…
– А может, и того хуже… Я не исключаю его причастности к убийству. То, что у него какие-то делишки с Моржом, факт.
– Да, интересно, что их связывает?
– Я уже дала задание лейтенанту Акатову выяснить это в колонии, где отбывали наказание Бабухин и Морж. Возможно, связь их началась именно там.
– Ну и здесь нужно копать. Так что, Инга Казимировна, форсируйте. А то меня не оставляют в покое.
– Забалуев? – усмехнулась следователь.
– А кто же еще! – нахмурился Захар Петрович.– Вот я думаю, неужели у председателя облисполкома мало своих дел, что он лезет в чужие.
– Ладно, я пойду,– поднялась Гранская.– Звонить в Москву…
Поселок Шошино был Богом забытым местом. Поэтому, наверное, и выбрали его для размещения колонии строгого режима. Неизвестно, сколько бы времени добирался до него Акатов, не выручи военные. Краснозвездный вертолет доставил лейтенанта милиции в Шошино за каких-нибудь двадцать минут. Гигантская стрекоза улетела дальше по назначению, а Денис зашагал по улице поселка с одно– и двухэтажными домами барачного типа.
Вот и тяжелые металлические ворота, окошечко – все исправительно-трудовые учреждения на одно лицо. Пока решался вопрос о пропуске, Акатов изрядно промерз на злом, резком ветру. Наконец его пропустили в зону. Но, к огорчению Дениса, начальник оперчасти был в колонии всего несколько месяцев и мало чем мог помочь Акатову. Да и сам начальник колонии служил здесь без году неделя. Денису посоветовали поговорить с прежним начальником отряда, в котором состояли Бабухин и Морж.
Показать, где живет разжалованный капитан внутренней службы Савелий Фомич Сусликов, взялся освободившийся с поста контролер.
– А удобно к нему домой? – на всякий случай поинтересовался Акатов.
– Примет,– усмехнулся тот.– А если бы еще пришел к нему не пустой – самым дорогим гостем был бы…
– В каком смысле?– не понял Денис.
Охранник вздохнул: сам не дотумкал, так что объяснять…
– Старый хоть? – продолжал расспрашивать лейтенант.
– Да нет… Уволили, потому что допустил беспредел. Ты с ним вообще по-простому.
Он еще успел рассказать, что Сусликов живет бобылем: жена ушла, забрала с собой дочку.
Когда они постучали в одну из дверей в бараке, открыл, как понял Акатов, сам Савелий Фомич. Он был в мятых замызганных форменных брюках и рубашке, непричесанный.
– Что, передали? – обрадовался Сусликов.
– Нс-а,– мотнул головой охранник.– Ты знаешь, Фомич, я этими делами не занимаюсь.
– Эх, мать вашу!…– в сердцах выразился отставной капитан, и глаза его потухли.
Контролер представил гостя и поспешил удалиться.
– Заходь, лейтенант,– пригласил Дениса хозяин.
Акатов вошел в комнату и едва сдержался, чтобы не зажать нос: пахло перегаром, мышами, еще чем-то кислым и несвежим. Квартира была грязна и запущена, как и ее владелец.
– Я по делам службы,– начал Денис, уже сомневаясь, будет ли толк от разговора с Сусликовым.
– Садись, садись,– сказал тот, пытливо оглядывая гостя и убирая со стула сомнительного вида тряпку.– Пустой небось?
– Увы,– развел руками опер, уразумев наконец, что речь идет о выпивке. И почему-то извиняющимся тоном буркнул: – Не догадался: может, потом схожу?
– А, ладно,– махнул рукой Сусликов.– Все равно не знаешь, у кого добыть… Так за каким хреном?…– Он спохватился, откашлялся.– Словом, что тебя интересует?
Акатов сказал: бывший заключенный Руслан Бабухин.
– Помшо,– кивнул хозяин.– Кликуха – Лютик. Мотал у нас срок по двести сорок седьмой.
– Да, за дезертирство,– подтвердил лейтенант.– Правда, подробности дела мне неизвестны.
– Что ж, расскажу и подробности, если хочешь… Прогорел он так: от армии, вишь ли, решил избавиться. Ну и присоветовали Бабухину обратиться к одному врачу, психиатру… Тот здорово наблатыкался освобождать маменькиных сынков и бздюхаляев. Хитро работал мужик…
Сусликов встал, заглянул в облезлый шкаф, вытащил бутылку, посмотрел на свет. Пустая… И со вздохом поставил на место.
– Как же тот врач действовал? – заинтересовался Акатов.
– Очень просто,– снова сел хозяин.– Приходит к нему клиент, говорит, через полгода, мол, призыв. Как бы отбояриться? За эти, конечно.– Разжалованный капитан сделал известный жест пальцами.– Психиатр заводил историю болезни. Писал в ней, например, что у больного в голове все время играет музыка, или слышатся человеческие голоса. Глюки, словом. Или хочет вылететь птичкой в окно… Для пущей верности мог и в больницу положить. Уразумел?
– Вроде бы,– кивнул Денис.
– Подходит время призываться, а у парня на руках, считай, белый билет – ведь шизиков в армию не берут. Таким макаром и Бабухин хотел проскочить. Но вдруг – бац! Медкомиссия послала на обследование. Причем к таким зубрам, которые на своей психиатрии пуд соли съели. Короче, как Лютик ни мухлевал, как ни старался изобразить чокнутого, разоблачили.
– Но почему послали на проверку именно его?
– Не только его. Всех, кому раньше тот психиатр поставил диагноз… Я понимаю так, что на него кто-то настучал,– пояснил Сусликов.– Ну, врач схлопотал десятку с конфискацией, а его клиенты различные сроки. Бабухин, насколько я помню, два года…
– А за что его отправили на строгий режим? Два года, какой это срок?!
– Черт его знает. Я сам удивился, когда прочитал приговор. Даже обратил внимание прокурора по надзору. Тот обещал разобраться, да так ничего и не сделал. Видать, просто забыл. И попал Лютик из огня да в полымя.
– Странная кличка,– заметил оперуполномоченный.
– А он и впрямь походил на цветочек: застенчивый, как девица.– Савелий Фомич плотоядно хихикнул.– Ну и чуть ли не в первый день на него надели юбку… Знаешь, что это такое у зэков?
– Да,– кивнул Денис,– изнасиловали…
– Здорово навалился на Бабухина Хлыст. Сидел за убийство. Причем убил свою же любовницу и съел.
– Съел? – переспросил ошарашенно Акатов.
– За милую душу! Главное, замариновал мясо, пригласил дружков и накормил шашлыком из человечины.– Видя, что лейтенанту не по себе, Сусликов усмехнулся:– Ты, брат, только начинаешь службу. Такого еще насмотришься!…
– Кое-что уже видел,– бодрился Денис.
– Ну а в нашей колонии народ совсем отпетый. Один, к примеру, застал у занозы[87] любовника, схватил ее годовалого ребеночка и выбросил в окно на снег… Ребенок обморозился, ампутировали обе ножки.
– Ну и что же Бабухин?– направлял в нужное русло разговор Акатов.