– Вполне, вполне возможно… Знаете, у него что ни день было новое увлечение. То рыбок заведет, то голубей. А то вдруг заявил: хочу быть клоуном… Целыми днями сигал со шкафа на кровать, с кровати на стол. А уж шишек набил, честное слово, было стыдно в садик водить! – самозабвенно рассказывала Зерцалова.– А в один прекрасный день потребовал у отца: купи слона, буду дрессировать. Отец пошел в зоомагазин, купил морских свинок… Стасик закатил истерику, мол, издеваются. Ну и сбежал из дома… Знаете, где его нашли?
– Интересно…
– У цыган, в таборе.
– Не может быть!
– Да, да.– Зерцалова поправила сползший плед.– Сколько он доставлял нам огорчений, сколько я слез пролила, пока вырастила!…
– Ну, я думаю, и радости были,– заметил Жур.
– А как же,– закивала Анфиса Афанасьевна.– Чего у Стасика не отнимешь, так это его способности. Не подумайте, что я хвастаюсь. Все учителя в один голос твердили: у вас незаурядный мальчик… Честно говоря, удивлялись: вроде бы не особенно сидит за учебниками, а сплошные пятерки. Схватывал все буквально на лету. Лучший ученик в классе… И вдруг – чуть в тюрьму не угодил…
– В тюрьму? – ужаснулся Жур.
– Понимаете, подрался с учителем математики. Из-за девочки.
– В каком это было классе?
– В девятом. Скандал поднялся страшный… Я спрашиваю: Стасик, родной, что ты наделал? А он мне: жалею, мол, что не прибил… В эту девочку Стасик был влюблен, а учитель, как я поняла из слов сына, приставал к ней… Короче, виниться Станислав отказался наотрез. Его уже хотели выгнать из школы, судить. В лучшем случае – поместить в спецПТУ, где всякие воришки да хулиганы… Пришлось мне, матери, самой у того учителя валяться в ногах. Тот сначала уперся: если, говорит, я прощу такое, как мне потом работать в школе?– Зерцалова усмехнулась.– Ничего, простил. И работает до сих пор. А знаете, почему? Я оставила у него дома конверт с пятьюстами рублями. Тогда это были очень немалые деньги… Правда, Стасику пришлось кончать другую школу, но свою золотую медаль он получил. Пожалуйста, поступай в любой институт без экзаменов, а у сына новая блажь – служба в армии.
– Гм, странно,– удивился капитан,– многие сейчас мечтают от нее избавиться…
– Вот-вот сейчас, а тогда…– подхватила старуха.– Главное, захотел в моряки! Хотя там самый большой срок службы – три года… Но в военкомате его определили в танковые войска. Наверное, потому, что Стасик отлично водил отцовскую машину… Начал служить в Германии, и не просто солдатом, а переводчиком. Немецкий язык был его хобби.
«Так вот, наверное, где ему сделали наколку на плече по-немецки!»– подумал Жур, но перебивать Зерцалову не стал.
– Прошло месяцев восемь,– вела дальше свой рассказ хозяйка,– вдруг письмо от сына. Пишет: влюбился без памяти в немку и хочет жениться. Как, мол, мы на это смотрим?… Я в ужасе, муж буквально в шоке. Понимаете, у мужа во время войны погибли в бомбежку родители и сестра. При слове «немец» Аскольда Михайловича прямо-таки трясло… Я тут же написала: рано, мол, тебе обзаводиться семьей да и пожалей отца, старого коммуниста, знаешь ведь его пунктик… Через месяц письмо вернулось с пометкой: адресат выбыл. Мы с мужем ударились в панику: может, дезертировал? Может, арестовали? А может, уже и в живых нет? Сколько гибнет солдатиков на всяких там учениях!… Вот когда у меня по-настоящему прихватило сердце. Так, что слегла… А на третий день – весточка от сына: оказывается, служит уже в Туркмении. Как потом рассказывал Станислав, узнало начальство о его романе, заставили собрать вещички, посадили в самолет – и прямиком в Советский Союз…
– Как, без всяких объяснений?…– удивился капитан.
– Без всяких. Сын считает, что все это из-за его желания жениться. Им вообще запрещены контакты с местным населением, и вдруг такое… И заслали Станислава в такое место – не приведи Господь! Жара, песок, малярия… Воду привозили за десятки верст. Да еще вокруг кишат змеи, скорпионы, каракурты… Не удивительно, что многие солдаты и офицеры буквально спивались или становились наркоманами. Гашиш было легче достать, чем хлеб… Демобилизовался, приехал худющий, желтый. Оказывается, только что перенес желтуху. С трудом выходила его, откормила. Весной воротился, а осенью поступил в медицинский институт.
– По призванию?
– Ну конечно? Причем, очень легко перенес анатомичку, вскрытия. И то, что надо было почти все предметы зубрить. Да вы сами знаете, там всякая латынь…
– Вот именно,– «со знанием» кивнул Жур.
– Мы с мужем не могли нарадоваться. Наш сын, который менял пристрастия чуть ли не каждый день, стал таким целеустремленным… И вдруг на третьем курсе – беда. К нам пришли с обыском. Перерыли всю квартиру. Забрали какие-то тетради Стасика, книжки, а самого его увезли…
– Кто делал обыск? Милиция?– не смог скрыть своего профессионального любопытства Жур.
– Милиционеры и двое в штатском… У мужа – инсульт, увезли в больницу. Думала, не выкарабкается. Ох, страшно даже вспоминать. Я буквально разрывалась. С одной стороны – умирающий Аскольд Михайлович, с другой – боязнь за судьбу сына… В милиции мне сказали: обращайтесь в областное управление КГБ. Я – туда. А там ошарашили: ваш сын – диссидент… Господи, да я такого слова в жизни не слышала! А следователь объяснил, что это значит антисоветчик и клеветник. И дал прочитать отпечатанный на машинке текст на полупрозрачных листах бумаги. Многие места были подчеркнуты… Читала я, а у самой волосы дыбом. Мол, гражданская война в восемнадцатом году началась не потому, что ее затеяли беляки, а потому, что народ выразил недоверие большевикам на выборах и те объявили террор. Якобы только для того, чтобы власть удержать. Представляете?!
– Могу себе представить,– сочувственно покачал головой Виктор Павлович.
– Словом, все, что было свято для меня и мужа, все отрицалось. Теория Маркса ошибочна, коллективизация – трагедия для страны. Советская власть – фикция, все в руках партийной номенклатуры… И так далее, и тому подобное. О чем сейчас пишется совершенно открыто в газетах и по телевидению говорят… Я заявила следователю, что мой сын такое написать не мог А он сказал: молите, мол, Бога, чтобы не сам писал. Лучше скажите, где он всю эту мерзость раскопал и кто помогал распространять… Я поклялась здоровьем, жизнью Стасика, что ничего не знаю, впервые вижу… Вроде бы поверил. И снова спрашивает, кто бывал в нашем доме, с кем дружил сын. Я назвала, кого знала. А потом мне еще показали несколько фотографий молодых людей. Но среди них никого знакомых не было. На этом меня отпустили… Иду, а голова как в тумане. Поверите, не помню, как дошла… Захожу в квартиру – батюшки, Стасик дома! Бросилась к нему, обняла, разревелась. А он – словно каменный… Ну, пришла немного в себя, спрашиваю, в какую ты, сынок, историю попал? Кто подбил тебя? И вообще, откуда такие мысли? Ведь ни отец, ни я такому не учили. А он молчит. Тогда я спрашиваю: тебя отпустили потому, что посчитали невиновным? И тут только Стасик подал голос: давай, говорит, мать, об этом никогда не говорить… И действительно, ни мне, ни отцу не сказал больше ни одного слова… Вот так, Виктор Павлович, недаром говорят: малые дети – малые хлопоты, большие дети – большие хлопоты…
– Ой, не говорите, Анфиса Афанасьевна,– поддакнул Жур.– Слава Богу, что он легко отделался…
– Если бы! Ведь суд был. Закрытый, естественно. Стасика туда вызывали. Как он потом объяснил, свидетелем. А каково нам с мужем? Каждый раз дрожали: вернется или увезут в тюрьму?… Но Бог миловал. А вот троих ребят посадили.
– В институте у него неприятностей не было?
– Попросили из института. Пришлось Станиславу идти работать таксистом, чтобы семью кормить. Потом он учился в другом институте, политехническом, заочно.
– Так он что, к тому времени был уже женат?
– Да, Регина была на шестом месяце беременности. Думаю, суд учел это обстоятельство. И еще, наверное, Станиславу удалось избежать тюрьмы, потому что тесть хлопотал. Он тогда уже был начальник управления Новобалтийского морского пароходства. А сейчас в Москве – заместитель министра морского флота.
– И бывшую вашу сноху забрал с собой?
– Зачем, у Регины здесь прекрасное положение Она директор вычислительного центра, квартира осталась шикарная от отца… Между прочим, она больше ни с кем не связала себя браком. Как и Станислав…
– А что за кошка пробежала между ними?
– Будь у Регины более спокойный, покладистый характер, жили бы себе поживали до сих пор. Сами видите,– Анфиса Афанасьевна показала на афиши сына,– Станислав очень привлекательный мужчина… А Регина в каждой знакомой женщине видела, извините, его любовницу… Сцены ревности закатывала – стыдно было слушать. А представляете, если он находится по полгода в плавании, какие рождались в голове Регины фантазии.
– Простите, что значит в плавании?– уточнил Жур.
– Так ведь после окончания политехнического сын пошел работать механиком на судне… Увидел весь мир. И признавался: к концу рейса тянет домой, но как вспомнит, что ждет его на берегу, так прямо не хочется возвращаться… Нет, встречала она его сердечно, а уже на следующий день доводила до белого каления. С кем, когда, где?… Ужас!… У сына, нужно сказать, тоже характер крутой. Не любит, когда им помыкают…
«Свобода и любовь»,– опять вспомнил оперуполномоченный татуировку на плече покойного, выполненную на немецком языке.– Это, наверное, и было девизом Зерцалова».
– Нашла коса на камень,– сказал он вслух.
– Я с самого начала знала, что рано или поздно все у них кончится разводом.
– Когда сын в последний раз был в Новобалтийске?
Старуха задумалась. И вдруг громко позвала:
– Зиночка!
Та появилась с тарелкой дымящейся каши и чашкой чая.
– Что, Анфиса Афанасьевна?
– Когда забегал к нам Станислав? Что-то я запамятовала…
Хозяйка болезненно поморщилась, помассировала затылок.
– Сильно болит? – встревожилась патронажная сестра, ставя еду на столик.
– Жутко заломило.