здила летом в Карелию. Его приятель – а он занимал видный пост зампредседателя Совета Министров Карельской АССР – пригласил их в лесничество. В поездке их сопровождал егерь, совсем еще молодой парень. Конечно, не обошлось без угощения на берегу озера, которыми так богат этот край. Были и грибы, и уха, и наливочка из лесной ягоды. А вот жаркого из уток – ими как раз и славилось хозяйство – гостям не предложили. И когда отец Ольги Арчиловны шутливо напомнил об этом, егерь сказал, что это возможно только через месяц, когда начнется охотничий сезон.
Об этом случае она теперь и рассказала Меженцеву.
– Так оно и должно быть,– заключил профессор.– Всегда и везде.
– Везде – это правильно,– заметила следователь. И ей очень захотелось поговорить о том, что она не высказала Гаю. А невысказанное так и просилось на язык.– Ну, когда терпят лесника-пьяницу – понять можно: не хватает людей. А вот лесника-браконьера!…
– Что вы имеете в виду? – хмуро спросил Алексей Варфоломеевич, остановившись.– Где это такие порядки?
– Вот именно,– усмехнулась Ольга Арчиловна,– порядки… Начальнику главка из Москвы – косулю, председателю облпотребсоюза – глухарей, а гостям рангом пониже – рябчиков… Так, кажется, здесь принято?
Меженцев уставился на Дагурову. Она даже в темноте различила, как рассержено его лицо.
– Нонсенс! – почти выкрикнул профессор. И, спохватившись, добавил тише: – Извините, но это же фантазия… Кто?… Откуда вам известно?
Ольга Арчиловна передала Меженцеву то, о чем ей рассказал после посещения Кудряшова участковый инспектор. И тут же пожалела. Алексей Варфоломеевич был вне себя от гнева.
– Рябчика! Да тут никто не имеет права цветок сорвать! Травинку! Для того и заповедник, чтобы сохранить всю экосистему!… Почему мне никто не доложил?
Он хотел сейчас же вернуться к директору. Ольга Арчиловна еле отговорила, пояснив, что идти теперь же к Федору Лукичу неудобно: только что сидели за столом – и вдруг… А выяснить все можно и завтра.
Профессор внял ее доводам, однако не успокоился:
– Я не против отдыха! Пусть дышат воздухом – пожалуйста! На то и природа – возвращает бодрость, снимает стресс… Но превращать Кедровый в какое-то хозяйственное, коммерческое, прямо не знаю, как назвать, предприятие!… Для добывания каких-то полушубков, фондов!… Тогда я зачем? Наука тут при чем? – бушевал профессор.– Нет, это не заповедник! Какой там выговор! Гнать Кудряшова взашей! Чтобы духу его не было!…
В эту ночь Ольга Арчиловна заснула с трудом. Голова распухла от мыслей. Слова, отдельные фразы, слышанные прежде, превращались в образы, то зыбкие, то неправдоподобно яркие. И сон перемежался с явью. То ей представлялся Кудряшов, пьяно бормочущий какие-то слова, то вдруг она снова сидела с Мариной в доме Гая, а вокруг были разложены наряды Чижика, которые девушка брала с собой в Москву. И вдруг следователь увидела словно живого Авдонина. Как он отдает своей матери тысячу рублей, а три тысячи кладет в свой бумажник. А кто-то с неясным ликом и фигурой следит за ним. Шаги незнакомца, тяжелые, неторопливые, были слышны настолько реально, что Дагурова проснулась и долго смотрела в темноту, прислушиваясь к тому, что творилось в доме.
А в «академгородке» действительно кто-то ходил. Скорее всего профессор, потому что Ольга Арчиловна различила негромкий стук двери возле выхода…
Буря, невольно поднятая Дагуровой накануне, с утра, как видно, набирала силу. Это Ольга Арчиловна поняла, когда вышла на кухню выпить молока. Через неплотно прикрытую дверь комнаты Меженцева доносились голоса профессора и Гая. Алексей Варфоломеевич то и дело переходил на крик. Федор Лукич тоже говорил громко, но его тон отличался большей рассудительностью и спокойствием.
– Не давал я такие указания Кудряшову,– отчетливо расслышала следователь слова, произнесенные Гаем.– Не мог, Алексей Варфоломеевич! Может быть, ему бутылка была нужна!…
Профессор разразился пространной тирадой, из которой Дагурова уловила, что на то Федор Лукич и поставлен, чтобы проверять работу подчиненных.
– Без доверия нельзя,– чеканно произнес Гай.– И разорваться не могу! Я и директор, и строитель, и снабженец! Плюс ко всему еще и главный лесничий! Между прочим, зарплата одна…
Ольге Арчиловне стало неловко – получалось, что она подслушивала. Она поспешила в свою комнату.
Вскоре хлопнула входная дверь, и следователь увидела, как профессор и Гай прошли мимо ее окна. В «академгородке» стало тихо. Дагурова была одна. Веселых наверняка сейчас в распадке ищет с работниками милиции и добровольцами из района пулю из осетровского карабина.
У нее оставалось еще немного времени до прихода вызванных на допрос гостей лесника с первого обхода, и Ольга Арчиловна решила проверить кое-какие мысли, возникшие ночью.
Говорят, Менделееву приснилось решение проблемы, над которой он бился денно и нощно. Так появилась на свет периодическая таблица химических элементов. Может, и ее ночные видения подскажут разгадку в убийстве Авдонина…
«А что, если Эдгар Евгеньевич, идя вечером в воскресенье по тайге, случайно столкнулся с браконьером?– размышляла Ольга Арчиловна.– Как должен поступить честный, болеющий за дело человек? Попытаться задержать нарушителя… Авдонин отнимает у него добычу (мешок) и спешит к участковому или к лесникам, чтобы помогли задержать злоумышленника. Тот следит за Авдониным. В это время Эдгар Евгеньевич слышит крик Осетрова и принимает его за браконьера. Дальше – как рассказывал Нил. Между ним и Осетровым возникает перестрелка (оба уверены, что имеют дело с преступником), а настоящий злоумышленник, воспользовавшись сложившейся ситуацией, стреляет в Авдонина. И когда Осетров убегает с места происшествия, тот забирает мешок у убитого, прихватывает карабин и бумажник. Затем бросает ружье и пустое портмоне, захватив только деньги…»
Следователь записала в блокнот новую версию. А вернее, дополнение к ранее выдвинутой: что убийца принял Авдонина за Нила Осетрова. И мотивом для убийства послужила месть, сведение счетов. Может быть, это было как-то связано еще с отцом Осетрова. Дагурова внесла в план оперативно-следственных мероприятий очередное задание для капитана Резвых: «Выяснить все о личности и судьбе убийцы отца Нила. Есть ли у него тут дружки, родственники?»
В десятом часу пришел Кудряшов. С красно-лиловым лицом, по которому нетрудно было догадаться, что лесник страдал тяжелым похмельем.
– У вас же повестка на одиннадцать,– удивилась Дагурова.– А где Груздев?
Кудряшов сказал, что гости уехали. Еще вчера вечером.
– Как уехали? – возмутилась Ольга Арчиловна, хотя возмущение надо было выказывать тому, кто уехал.
– Взяли и уехали… Выходит, приспичило…– Кудряшов вздохнул.– А что тут делать? Бежать надо… Всем!
Следователь сначала не поняла его странных слов. А о Груздеве подумала: «Отчего сбежал? Испугался? Или считает, что большой начальник, можно наплевать на следователя?»
– Хорошо… Раз уж пришли, прошу,– показала она на стул.
Лесник сел медленно, как будто пробовал прочность стула. Дагурова стала заполнять бланк допроса, задавая ему вопросы. Он отвечал, хмуро глядя в сторону. А может быть, боялся дыхнуть на нее.
– Ну рассказывайте, Валентин Петрович,– попросила Ольга Арчиловна.
– А! – провел он рукой по лысине. Она у него была загорелой и конопатой.– Чего теперь рассказывать! Закапывайте меня по макушку… Кто у нас всегда виноват? Стрелочник!
– В каком смысле виноват? – осторожно спросила следователь.
– Пишите, кабаргу бил,– с какой-то наглой храбростью произнес лесник.– Фазана тоже. Сколько раз – могу уточнить! Все припомню! И как давешней зимой обморозил…– Он сунул чуть ли не под нос все больше удивляющейся Дагуровой свои короткопалые руки с шелушащейся кожей.– Вишь ли, на Новый год начальнику треста захотелось жареного кабанчика! И Кудряшов в сорокагрудусный мороз километров двадцать по тайге!… Вот как дураков учат!… А надо бы Федору Лукичу – дай бумажечку да распишись, что сам приказал!…
– Постойте,– остановила его Ольга Арчиловна.– Погодите! Вы о чем?
– А все о том же! Неохота за других голову-то подставлять! Пусть Гай вот здесь сядет и расскажет, как сам давал указания! Пусть! Вишь ли, не угодили ему… Постыдился бы! Сонька-то моя – и банщица, и повариха, и прачка, и судомойка… А ведь никто копейки ей не заплатил.– Лесник хмуро глянул в окно.– Ничего, не пропадем. И у меня и у ней профессия имеется… Вот только обидно, товарищ следователь. Собачонка я ему, что ль? Вчера выговор, а сегодня и вовсе коленкой под зад!…
Ольга Арчиловна поняла: лесник решил, что его вызвали для рассказа об «услугах», которые он оказывал некоторым гостям заповедника. И постаралась перевести разговор на то, что ее интересовало сейчас больше всего,– Груздев и его спутники.
По словам Кудряшова, шофер имел судимость. Знаком ли с Авдониным, лесник не знал. А вот завоблздравотделом с московским ученым, которого убили, кажется, были знакомы. Но это Кудряшов не брался утверждать категорически.
Ольга Арчиловна попросила вспомнить, кто что делал в воскресенье вечером, когда был убит Авдонин. Лесник рассказал, что жена с дочерью днем уехали в Шамаюн к родственнице, которая шила девочке платье. Вернулись они в понедельник.
– А Груздев и Приходько? То есть фельдшер? – спросила следователь.
– Ушли. Вместе…
– Когда и куда?
– Часов в семь. А куда – не отрапортовались…
– Что они взяли с собой?
– Ружьишко прихватили. Тайга…
– Какое ружье?
– Старенькое мое. Двустволка МЦ-7-09.
– Когда они вернулись?
– Не помню,– ответил он как-то нехотя.
– Хорошо. А шофер?
– Тоже выходил. Ворон стрелять. Любит это дело…
– Когда он вышел?
– Попозже Игоря Константиновича. Часов в восемь.
– Из чего он стрелял, как вы говорите, ворон?
– Из моего служебного карабина.
– Марка карабина?
– Как у всех в этом заповеднике: ТОЗ-17.
Дагурова отметила про себя: «Как и у Осетрова.