Но она не поддержала эту тему.
– Красивая собака,– похвалила Дагурова пса.
– Вот, расстаемся,– с грустью сказал Федор Лукич.
– Почему? – удивилась Ольга Арчиловна.
– Султан – победитель прошлогоднего межобластного состязания ласк по Сибири! – с гордостью ответил Гай.– Знаете, какие у него были соперники!
– Это что, по экстерьеру? – спросила Ольга Арчиловна, решив блеснуть эрудицией и вспомнив, как отец водил ее в Ленинграде на выставку собак.
– Да нет,– улыбнулся Гай.– Вы наверное, имеете в виду другое. Выставки-смотры. А Султан участвовал в настоящих охотничьих соревнованиях, на которых испытываются рабочие качества… Как собака берет след, выслеживает зверя, ну и так далее. Причем на такие состязания допускаются собаки только при наличии свидетельства единого образца… Чтобы вам было понятно, это значит – лайка должна быть известного происхождения. А среди предков Султана один принадлежал великому князю Николаю Николаевичу… Вот наши трофеи.– Гай подошел к застекленному шкафу и достал кубок и диплом.
У победителя состязания эти предметы вызвали, наверное, свои воспоминания. Пес встал на задние лапы, положил передние на грудь Федору Лукичу, обнюхал почетные награды и гавкнул.
– Фу, место,– сказал директор.
Султан улегся на пол и замер.
– Кубок и диплом первой степени,– продолжал Гай.– Понимаете, заприметил его директор областного племенного собаководческого питомника – Федор Лукич поставил награды в шкаф.– Прямо с ножом к горлу пристал: о таком производителе он мечтал давно. Я отказал, естественно. Привык к Султану. А во-вторых, Эдгар Евгеньевич приезжал, охотился с ним. Вы же знаете, ему надо было отстреливать зверей для своих научных исследований… Да и Мариночка любила собаку… Вчера опять звонили из питомника. И я подумал: Эдгара Евгеньевича нет, Марина уехала. Я не охочусь. А в качестве забавы такого редкого пса держать просто грех… А кому, как не нам, заботиться об общем благе! Пусть уж лучше послужит нашим кинологам! И почетно: где-нибудь объявят победителя – сын знаменитого Султана! Впрочем, я думаю, он еще сам не раз завоюет награды. Верно? – подмигнул собаке Федор Лукич.
И та, словно поняв, о чем говорит хозяин, негромко взвизгнула.
– По-моему, правильное решение,– как бы спрашивая совета, произнес Гай. Но Ольга Арчиловна ничего не сказала.– А мне обещали щенка. Из первого же помета…
Следователь вспомнила разговор с Арсением Николаевичем Резвых о том, что нельзя делить любовь собаки на троих. Видимо, Федор Лукич тоже чувствовал это, потому и согласился отдать Султана. Воспитанная со щенячьего возраста, собака крепче привязывалась к человеку…
«Интересно, как реагировал Султан на смерть одного из своих хозяев – Авдонина?» – подумала Ольга Арчиловна. Она слышала, что собаки очень переживают в таких случаях. Не едят, воют. А особенно преданные даже подыхают…
Ушла следователь от директора заповедника, размышляя об Эдгаре Евгеньевиче. И его образ в ее представлении все больше и больше раздваивался.
Это было странное ощущение. Она уже имела перед собой портрет московского ученого, погибшего от чьей-то пули. Человека, в общем, положительного, даже яркого, способного на добрые, благородные поступки. Сделавшего немало в своей науке.
В характеристике, выданной институтом, Дагурова отметила такие фразы: «Эдгар Евгеньевич Авдонин пользовался любовью и уважением всего коллектива, принимал активное участие в общественной жизни института»; «всегда был рад поделиться своим научным опытом с преподавателями и студентами»; «чуткий и внимательный наставник молодежи»; «верный и преданный товарищ»…
Читая документ, заверенный подписями солидных ученых и гербовой печатью, она видела перед собой Авдонина «чутким», «внимательным», «верным», а слушая Уралова и Гая, отчетливо просматривала совершенно другие штрихи характера. Они выглядели мелко и несолидно для его положения. А эта история с кинорежиссером Чаловым вовсе была некрасивой. Если Авдонин всерьез предлагал ему сделку… Но, может быть, он действительно пошутил, как уверял Родион Уралов? Есть же такие люди, никогда не знаешь, балагурят они или ведут себя всерьез. И это часто приводит к недоразумениям, даже к серьезным конфликтам… Более того, ученые-криминалисты обратили внимание, что существует тип людей, которые своим поведением как бы, провоцируют преступление. То есть создают благоприятную ситуацию для правонарушения, оказываясь при этом пострадавшими. Даже возникла наука виктимология, занимающаяся данным вопросом.
Возможно, Авдонин из этой категории людей… Если допустить такое, что это прибавит к тем версиям, которые уже имеются? Обуреваемая новыми мыслями, Дагурова зашла во двор Резвых. Ее встретил душистый запах земляники. Олимпиада Егоровна, сидя на низкой табуреточке, помешивала варенье в медном тазике на мангале. Она тут же сбегала в дом, принесла вторую табуреточку, усадила Ольгу Арчиловну и дала попробовать густых, ароматных, приторно-сладких пенок.
Арсений Николаевич еще не приехал с БАМА. Но, по всей видимости, должен вот-вот быть: он обещал вернуться еще вчера к вечеру.
– Наверное, дождь задержал,– объяснила жена капитана.
Так они сидели, беседуя о всякой всячине, не касаясь дел.
Из дома раздался телефонный звонок. Олимпиада Егоровна неспешно прошла в комнаты и тут же позвала Ольгу Арчиловну: звонил Алексей Николаевич.
– Я здесь, в Шамаюне,– услышала следователь голос Резвых.– Хорошо, что сразу напал на вас… Послали машину. Приезжайте.
– Что случилось? – спросила Ольга Арчиловна, уловив сквозь нарочито размеренную речь капитана некоторое волнение.
– Да как вам сказать… Сдается мне, мы нашли убийцу…
– Убийцу кого?! – воскликнула Дагурова.
– Авдонина, кого же еще…
Сообщение участкового инспектора прозвучало как гром среди ясного неба. Ольга Арчиловна от радости готова была обнять и расцеловать весь белый свет
Дагурову уже ждали у начальника РОВДа. Сам майор Иргынов, начальник угрозыска старший лейтенант Сергеев и Арсений Николаевич.
– С вас причитается,– улыбнулся майор белозубым ртом.– Присаживайтесь, товарищ Сергеев введет вас в курс дела…
Старший лейтенант Сергеев, лет тридцати, с рыжим хохолком на макушке, рассказал, что началось все с двух соболиных шкурок. Они лежали на столе майора. И по мере того как начальник уголовного розыска разворачивал перед ней картину оперативных действий, Дагурова отчетливо вспомнила сцену, которую застала в этом кабинете при первом посещении милиции, во вторник, 29 июля. Тогда здесь сидела заплаканная буфетчица по фамилии Степанова, уверявшая Иргынова, что шкурки ей предложил какой-то мужчина за две бутылки водки. Она понесла соболей скорняку, а тот сразу же сообщил в милицию…
А вчера вечером был задержан человек, который сбыл буфетчице шкурки (Степанова сразу его опознала). Задержанный оказался неким Толстоуховым, имевшим ранее две судимости. Он изредка появлялся в Шамаюне, в основном для того, чтобы приобрести спиртное или продукты.
Выяснилось, что Толстоухов сколотил вокруг себя сомнительную компанию человек в десять. Среди них были такие, которые уже имели дело с милицией, и те, кем милиции предстояло еще заняться. Затесалось в компанию несколько бичей.
О бичах Ольга Арчиловна уже слышала, работая следователем районной прокуратуры. Многие из них были когда-то интеллигентными людьми, а теперь опустившиеся и пробавляющиеся случайными заработками, которые, как правило, уходили на зеленого змия…
Компания (на их жаргоне «копна») Толстоухова (которого именовали Бугор) жила в тайге, в заброшенной медвежьей берлоге и под корневищами поваленных деревьев.
Толстоухов сознался, что принес Степановой шкурки. Но уверял, что дала их ему некая Чекулаева из его «копны».
Работники милиции нагрянули на место их расположения с обыском. Других шкурок обнаружено не было, зато в жилище самого Бугра нашли разобранный мотоцикл, угнанный недавно из близлежащего поселка.
Старший лейтенант Сергеев сказал, что Толстоухов раньше привлекался к уголовной ответственности как раз за угон и сбыт мотоциклов.
Стали проверять членов компании. А также выяснять, откуда и каким образом соболиные шкурки очутились в «копне» (надо сказать, что Толстоухов отбирал у всех любые вещи, годные для продажи или обмена на водку). И тут выяснилось, что соболей дала Бугру Чекулаева, которая прибилась к лесной братии еще в прошлом году, приведя с собой бича по прозвищу Флейта. Настоящей его фамилии, имени и отчества никто не знал…
– Беседую с Чекулаевой,– рассказывал Сергеев. И по тому, как он стал особенно обстоятелен, Ольга Арчиловна поняла: будет самое главное.– Вижу, ей бы опохмелиться, а не показания давать… Знаете, есть такие безвольные… Все выбалтывают… Так вот, она сказала, что в воскресенье ночью, то есть 27 июля (когда в заповеднике убили того московского ученого) заявился Флейта. Насколько мне удалось установить время, было около двадцати четырех часов… В карманах у него две соболиные шкурки и деньги. Около трехсот рублей, причем четыре из них – пятидесятки…
У Ольги Арчиловны тут же всплыло в памяти, как Гай отдавал ей деньги Авдонина, оставленные директору для приобретения авиабилета,– тоже купюры по пятьдесят рублей…
– Вы что-то хотите сказать?– спросил начальник уголовного розыска.
– Нет-нет,– продолжайте,– попросила следователь.
– Понимаете,– не выдержав спокойного тона, заволновался Сергеев.– Я вспомнил ваши слова и Арсения Николаевича,– показал старший лейтенант на Резвых, который при этом кивнул.– Особенно когда нашел вот это.– Сергеев торжественно положил перед Ольгой Арчиловной листок из школьной тетради (точь-в-точь такой же, который нашли сыновья Сократовы возле авдонинского ружья), исписанный неровным, прыгающим почерком.
Дагуровой было достаточно взглянуть на него, чтобы понять: писал один и тот же человек. Ольга Арчиловна прочла текст. И откинулась на стуле.
Никаких сомнений – это было продолжение блатной песни. С такими же характерными грамматическими ошибками.