– Зачем на магнитофон? – воскликнул Бударин.– У нас такая техника, а мы не используем, привыкли по старинке… Видеомагнитофон – это дело! И видно и слышно. Как в кино. Главное – сразу смотри, показывай, доказывай. Тут уж действительно не отвертишься. И в суде – солидно…
– Завтра вылечу и только послезавтра назад,– заметила Ольга Арчиловна.
– Зачем вылетать? Насколько я вас понял, обстоятельства пока запутаны, так?
– Есть немного,– согласилась следователь.
– В ваших же интересах поскорее распутать до конца… Я считаю, Аркадий Степанович сможет в этом помочь. Как, а?
– Новожилов? О, это было бы здорово!
– И на месте решите, что и как в дальнейшем. Договорились?
– Вполне.
– Да, Ольга Арчиловна,– сказал Бударин.– Тут еще такое дело…
Начальник следственного отдела замолчал, что-то, видимо, обдумывая. И у Ольги Арчиловны вдруг мелькнула мысль: опять, наверное, о Груздеве… Но Бударин неожиданно закончил:
– Ладно, приедете – поговорим… До свидания.
– Всего хорошего…
Затем Дагурова позвонила Мозговой, передала привет от Меженцева. На этот раз психиатр разговаривала с Ольгой Арчиловной как со старой знакомой.
– Понимаете, Ксения Павловна,– начала следователь,– хотелось бы знать ваше мнение об одном задержанном…
– Преступник, что ли? – спросила Мозговая своим хриплым прокуренным голосом.
– Пока только подозреваемый,– уклончиво ответила Дагурова.– Странно себя ведет… То плачет, то смеется, то чушь несет несусветную…
– Когда его надо увидеть? – перебила Мозговая.
– Да, в общем, если у вас есть время…
– Куда мне прийти, милочка? – снова перебила Дагурову психиатр.
– В милицию.
– Буду через полчаса.
И действительно, она появилась ровно через тридцать минут в своем ярком платье с апельсиновым бантом. Напудренная, с ярко накрашенными губами. В руках у нее был щегольской чемоданчик-«дип-ломат».
Мозговая энергично пожала руку следователю, заметив при этом, что форма к лицу Ольге Арчиловне.
– Думаете, симулирует? – спросила психиатр в лоб.
– Есть подозрение,– кивнула Дагурова.
Она вкратце рассказала свои впечатления о задержанном, а затем проводила Ксению Павловну в камеру, где он содержался.
Флейта лежал на койке лицом вверх, длинный и худой как жердь. При виде Мозговой, которая вынула из «дипломата» ослепительно белый халат, он, извинившись, сел.
– Мне бы хотелось наедине,– попросила выйти Дагурову психиатр.
Ольга Арчиловна удалилась.
Обследование заняло не меньше часа. Когда они встретились с Ксенией Павловной вновь, та первым делом достала свой длиннющий мундштук, заправила сигаретой с фильтром и несколько раз жадно затянулась.
– Болезнь Паркинсона,– был ее диагноз.– А также амнезия. То есть выпадение памяти.
– Это точно? – вырвалось у Дагуровой.
– Точно?…– усмехнулась Мозговая.– У меня был случай в практике. Мужичок симулировал эпилепсию так, что настоящие эпилептики по сравнению с ним выглядели жалкими подражателями. Какие он закатывал корчи, пену пускал изо рта…
– Значит, не исключаете симуляцию?
– Милочка, мне нужно время. Если это симуляция, поверьте, весьма и весьма талантливая.– Она вдруг сморщилась.– А какой грязный!… Давайте его к нам, в стационар. Отмоем, почистим, будем наблюдать и ремонтировать.
– И как долго?
– Месяц-другой, не меньше…
Дагурова вынесла постановление о проведении стационарной судебно-психиатрической экспертизы.
Ольга Арчиловна смотрела из своей комнаты на холодеющую в сумерках тайгу, на догорающий закат. Была усталость. Но возбуждение не уходило. Голова продолжала лихорадочно работать: что сделано и что не сделано, что предстояло проделать завтра. Сумеет или не сумеет она оправдать доверие прокурора области? Это ведь по инициативе Бати ее, совсем еще неопытную, назначили старшим следователем прокуратуры области. И сразу поручили такое дело… На контроле в Москве…
За стеной послышались голоса Родиона Уралова и Осетрова.
«Сколько пережил парень,– подумала Дагурова о леснике.– И надо же было ему очутиться в распадке в тот роковой момент».
И опять недоверчивая следовательская пытливость: а может быть, все-таки нахождение Нила там, где Флейта убил Авдонина, не случайно…
В дверь негромко стукнули. Думая, что это московский артист, и радуясь возможности немного отвлечься от дела, Ольга Арчиловна приветливо крикнула:
– Да-да, открыто!
Но на пороге появилась Аделина. Зыбкий свет едва высвечивал ее лицо. Смуглое, оно выглядело теперь совсем плоским – не различишь ни носа, ни губ. Только неестественно сверкали узкие глаза.
– Почему со мной не поговоришь? – тихо спросила Кучумова. Однако в ее голосе звучала какая-то властность и решительность.
– Заходите, Аделина Тимофеевна,– щелкнула выключателем настольной лампы следователь, удивляясь ее приходу и еще больше тону.
Хотя ухо резануло обращение на «ты», Ольга Арчиловна решила не поправлять Аделину. Иной раз следователю надо уметь сдержаться. Для пользы дела. Тем более Аделина всегда к ней так обращалась…
– Зачем арестовали Флейту? – так же тихо проговорила Кучумова, продолжая стоять в дверях.– Что он тебе сделал?
– Присаживайтесь,– предложила Дагурова, стараясь спокойно выдержать неприязненный взгляд удивительных Аделининых глаз.
Кучумова села на стул легко и прямо.
– Значит, были основания,– сказала Ольга Арчиловна.
– Он комара не убьет,– усмехнулась Аделина.– Не то что человека… Ты запиши в бумагу.
«Допрос так допрос»,– подумала Ольга Арчиловна, доставая бланки. Хотя допрос Кучумовой у нее стоит в плане на следующий день.
– У вас есть какие-нибудь сведения? – спросила следователь.
– Флейта не мог убить Авдонина,– резко произнесла Кучумова.
– А вы знаете кто? – Этот вопрос Ольга Арчиловна задала поспешнее, чем следовало бы: у нее мелькнула мысль – неужели важное признание?…
– Не знаю. Но не Флейта. Он как маленький ребенок… Конечно, и ребенок бывает злой. Флейта добрый.
– Откуда вам известно, что он задержан? – поинтересовалась Дагурова.
– Кудряшов сказал. Пьяный приехал из района. Меня увидел, говорит: твой оборванец убил.
«А Кудряшов откуда знает? – удивилась про себя Дагурова.– Да, слухи, как космические лучи, не знают преграды».
– Понятно… А вы Флейту давно знаете?
– Весной здесь появился…
– Как вы познакомились?
– Жалко его стало… Голодный. Разговаривает как маленький. Рубашку постирала – плачет, руки целует.– Кучумова грустно покачала головой.
– И все-таки, при каких обстоятельствах вы познакомились?– настаивала Дагурова.
– В мой погреб залез, сливки пил… Два раза.
– Значит, воровал?
– Вор весь кувшин унес бы,– сердито ответила Аделина.– Птица зерно клюет – ворует, да? Есть хочет! Закон жизни. Всем кушать надо.
«А шкурки, авдонинский бумажник? – вспомнила Ольга Арчиловна.– Ничего себе, закон жизни…»
Но вслух она этого не сказала. И спросила:
– Долго он у вас жил?
– Три недели… Корову пас… Потом ушел. Пришел через полмесяца. У него тело здоровое, а вот душу я собиралась вылечить. Собиралась, да не собралась. Пожил он еще неделю и совсем исчез.
– О себе что-нибудь рассказывал?
– Зачем? Сама вижу – тяжелая жизнь, а человек хороший.
– Ну хоть что-нибудь? Имя, сам откуда?
– Если человек хочет рассказать о себе – расскажет. Заставлять – очень плохое дело,– сурово посмотрела на следователя Кучумова.
– А вот мне приходится,– улыбнулась Ольга Арчиловна, пытаясь перевести разговор в более дружеское русло.
– У тебя служба такая,– не поддалась на удочку Аделина.
– Это верно… Когда он последний раз был у вас?
– Месяц не приходил.– Кучумова пытливо посмотрела на следователя и усмехнулась уголками губ: – Тебя интересует то воскресенье, когда убили Авдонина? Я скажу. Не был у меня Флейта. Не веришь?
– Хорошо. Не был.
Ольга Арчиловна замолчала, прикидывая, как вести себя дальше с этой странной женщиной.
Ей приходилось допрашивать умных людей – и преступников и свидетелей. С ними лучше всего было по-умному. Были и хитрые. Тут держи ухо востро, следи, где допрашиваемый сделает «петлю», как заяц. Иные прикидываются дурачками, а в голове здорово держат свою линию. Попадались и глупые. Тоже морока. Хотя такие чаще лезут на рожон. А вот Аделина… Ни под какие мерки она не подходила.
– Аделина Тимофеевна,– решила переменить тему Ольга Арчиловна,– у вас карабин есть?
Та неожиданно улыбнулась.
– Я дала Флейте винтарь – стреляй в Авдонина? Сама стрелять умею. Хорошо стреляю. В пятак попаду за сто метров.
«Кто же из нас ведет допрос?» – начала злиться Дагурова. Прежде всего на себя. Прямолинейность Аделины обескураживала. И приходилось сознавать, что нить разговора не у нее, следователя.
– Вы не ответили,– сказала Ольга Арчиловна спокойно.
– Нету у меня ружья. Лесником была – выдали. Потом сдала Лукичу.– Аделина помолчала. И, как показалось Дагуровой, с издевкой спросила: – Хочешь, чтобы я рассказала об Авдонине? Что между нами было?
– Ну раз вы желаете…
– Я вижу, тебя это давно интересует. Хороший или плохой Авдонин, говорить не буду. Память о человеке трогать нельзя.
Аделина вздохнула. А у Дагуровой в голове пронеслось: может, она сейчас еще о духах заговорит? Шаманка и есть шаманка.
Но тут же Ольга Арчиловна вспомнила поговорку древних: ты злишься – значит, не прав…
– Мне Авдонин ничего плохого не сделал,– продолжала Кучумова.– Я ему нравилась. Разве нехорошо, когда мужчине нравится кто-то?
– В общем-то ничего плохого,– подтвердила Ольга Арчиловна.
– Я сказала ему: у голубя ничего не может быть с ласточкой.
– А он?
– Сережки предлагал. Золотые. Но я любовь не продаю.– Аделина поднялась.– Теперь тебе все ясно?
«Далеко не все»,– подумала Ольга Арчиловна. А вслух сказала:
– Подождите. Закончу протокол.