Дагурова отправилась к Резвых, который привез ей заключение экспертов, исследовавших ту самую магнитофонную ленту Сократова, на которой вместо предполагаемой птичьей песни были зафиксированы роковые выстрелы. Их оказалось все-таки четыре. Не считая осечки. Это со слов Резвых. Дагуровой не терпелось самой познакомиться с актом экспертизы. А рано утром надо ехать в психоневрологическую больницу.
У врача Мозговой был обход больных, и Дагуровой пришлось ждать не меньше часа, пока она освободится.
– Ну что я могу вам сообщить,– сказала психиатр, когда они встретились наконец в ее кабинете.– Я склонна думать, что ваш подозреваемый не притворяется.
– Диагноз прежний? – спросила следователь.
– Да. Болезнь Паркинсона. Прогрессирующая форма. Амнезия на почве органического поражения мозга. Провожу обследование. Пока еще картина не совсем ясная, но, мне кажется, он перенес инсульт.
– Кровоизлияние в мозг?
– Да.
– А заключение? Когда вы сможете?
– Давайте не будем торопиться. Лучше перестраховаться. В нашем деле ошибка, знаете ли…
– Понимаю,– кивнула Дагурова.
– В конце недели к нам приезжает главный психиатр области, посоветуюсь… Я вижу, вы огорчены. Сроки?
– И сроки тоже,– вздохнула следователь.
На самом деле она думала о другом: если Флейта страдает такой болезнью, как же совместить это с его показаниями?
– Скажите, Ксения Павловна, если диагноз верный, мог ли он, например, стрелять из ружья? Попасть в цель метров с пятидесяти?
– Господь с вами, милочка! И с метра не попадет… Да неужели сами не видите? Руки ходуном ходят. Кормим с ложечки…
Видя лицо Дагуровой, она участливо спросила:
– Это вам как-то поможет в расследовании?
– Скорее еще больше запутывает,– призналась Ольга Арчиловна.– Ну а о его личности ничего не удалось узнать: кто он, откуда? – стараясь не выдать своего смятения, спросила Ольга Арчиловна.– Может, бредил во сне, называл какие-нибудь имена, города?
– Спит как убитый. Ни звука. А днем играется, поет, как младенец. Иногда, правда, плачет…
– Спасибо, Ксения Павловна,– поднялась Дагурова.
Мозговая пошла провожать ее.
– Знаете, у него такое эйфоричное состояние,– рассказывала врач, идя по чистому больничному коридору.– Всем доволен, всему улыбается. Правда, вчера вечером вдруг закатил истерику…
– Да? – машинально откликнулась Ольга Арчиловна, погруженная в свои невеселые думы.
– И повод странный,– продолжала Мозговая.– Журнал хотели у него взять. А он ни в какую. Не отдает, и все.
– Какой журнал? – поинтересовалась Дагурова.
– «Огонек». Мы даем больным газеты, не очень серьезные книги, для легкого чтения… Представляете себе, этот ваш милый Флейта выдал такой приступ агрессивности…
Дагурова остановилась. Сообщение Мозговой заинтересовало ее.
– Что это может означать, Ксения Павловна?
Врач задумалась.
– Смена настроения – то эйфория, то депрессия – подтверждает, что он психически нездоров…
– А если причина – журнал? Вернее, то, что он прочел в нем?
– Интересно,– загорелись глаза у Мозговой.– А что, голубушка, у вас есть задатки психиатра,– засмеялась она. И, взяв следователя под руку, решительно повела обратно.
Ксения Павловна попросила полную пожилую женщину найти какую-то Таню, и они снова зашли с Дагуровой в ее кабинет. Вскоре появилась молоденькая медсестра.
– Танечка,– сказала Мозговая,– расскажи подробнее, как вел себя вчера пациент из четвертой палаты.
Таня бросила быстрый любопытный взгляд на Дагурову. Видимо, ее заворожила форма следователя.
– Не отдает «Огонек», и все. Я по-ласковому, мол, надо бай-бай, а завтра снова дадим почитать. Ни в какую. Тогда я решила силком… Вы же не разрешаете оставлять?– обратилась она к Мозговой.
– У нас случай недавно был,– повернулась к Да-гуровой Мозговая.– Больная чуть ли не полкниги съела. Пришлось промывать желудок… Такой контингент, с отклонениями… Смотри да смотри…– Она кивнула Тане, чтобы та продолжала.
– Он вскочил, стал топать, кричать на меня… Я пошла к старшей посоветоваться. Пришла с санитаром уговаривать. Он уже улыбается, сам отдал журнал. А из-под подушки листок виднеется. Глянули мы – страница вырвана. Ну решили не трогать его. А когда он заснул после снотворного, мы эту страницу и вытащили…
– Вы можете принести тот журнал и вырванную страницу?– спросила Дагурова.
– Могу, конечно,– с готовностью поднялась Таня.
Через несколько минут она вернулась.
– А сегодня все утро плакал,– сказала медсестра, отдавая журнал следователю.
«Огонек» был месячной давности. Ольга Арчиловна внимательно посмотрела вырванную смятую страницу. На одной стороне было окончание какого-то рассказа, на другой – несколько небольших заметок. О Московском зоопарке, коротенькая рецензия на новый спектакль Вахтанговского театра, сообщение об итогах международного конкурса скрипачей с фотографиями двух советских лауреатах – юноши и девушки, интервью с молодым симпатичным скульптором.
Мозговая разглядывала страницу через плечо Дагуровой.
– Интересно, что же его так взволновало?– задумчиво спросила она.– Может, сейчас показать, расспросить? Попробуем?
– Попробуйте,– кивнула Ольга Арчиловна.– Только без меня. На всякий случай…
Мозговая пошла к Флейте. Вернулась она минут через двадцать.
– Ничего не понимаю,– растерянно сказала она.– Состояние депрессивное, а вот причина… Прочла ему все заметки. Не реагирует. Жалуется на головную боль.
– Хоть помнит, что не хотел вчера отдавать журнал?– спросила Дагурова.
– Помнит. А вот почему – сам не знает… Видите, Ольга Арчиловна, амнезия у него: что было в прошлом – напрочь выпало…
– Прошлое… Это и есть главное,– призналась Дагурова,– на всякий случай я заберу журнал с собой. Можно?
– О чем разговор! – удивилась Мозговая.– Прошу. Я бы рада помочь, но…– Она развела руками.
На прощание Ксения Павловна твердо обещала в начале следующей недели представить заключение судебно-психиатрической экспертизы о состоянии Флейты.
Дагурова поехала в «академгородок», посоветоваться с Новожиловым.
– Что вам сидеть, ждать целых шесть дней,– сказал Аркадий Степанович.– Летите в Москву. Разузнайте побольше об Авдонине. Образ жизни, друзья… Может быть, мать его что-нибудь интересное расскажет… Заодно поищите Жана из Парижа. Да и Марину не упускайте из виду. Поинтересуйтесь, как она поступает…
– А как же Аделина, Гай, это пропавшее ружье?…– возразила Дагурова.– Упущу время…
– И все-таки я бы сейчас полетел в Москву,– посоветовал прокурор-криминалист.– И вообще, посмотрите на все, что вы здесь узнали, со стороны. Полезно. И встряхнетесь. Дорога, она располагает к размышлениям. Знаете, когда Гоголь хотел зарядиться идеями, образами, он садился и ехал на перекладных. Как это ни странно, но дорога помогает сконцентрироваться…
– А Флейта? – выдвинула главный аргумент Дагурова.– Его связи, особенно с Аделиной… Отпечатки его пальцев на ружье Авдонина, шкурки?
– Когда я увидел его трясущиеся руки, блуждающую, ненормальную улыбку, то очень сильно засомневался: правдиво ли его признание… И вообще, его выход на место происшествия, наши съемки на видеомагнитофон, по моему глубокому убеждению, скорее послужат подтверждением его невменяемости, чем его вины в убийстве.
– Но ведь он точно показал место, где был убит Авдонин…
– После того, как провел ночь в изоляторе среди всякой шпаны? – многозначительно улыбнулся прокурор и добавил: – Он мог бы привести нас в Ясную Поляну и сказать, что там он написал «Войну и мир». Недооцениваете вы роль окружения и методов работы слишком ретивых сыщиков… Помните формулу римских юристов? «Если увидишь человека, склонившегося с ножом над убитым, не спеши считать его убийцей: возможно, он вынул нож из раны». Подумайте над этим, Ольга Арчиловна…
Для свидания с Виталием у Ольги Арчиловны был всего-навсего час. Она позвонила перед вылетом из Шамаюна, муж оказался дома. Она попросила его приехать в аэропорт и привезти к самолету кое-какие вещи, которые могли понадобиться ей в Москве.
Дагурова вышла из вертолета и увидела Виталия. Он стоял на бетонной площадке.
– Как тебя пустили на поле? – спросила она, прижимаясь к его выбритой, пахнущей лосьоном щеке.
В такие минуты забываешь спросить о главном…
– Сказал, что встречаю министра, а я его референт,– пошутил Виталий, целуя ее в волосы, глаза, губы. Но шутка прозвучала невесело.– Твой самолет, к сожалению, не опаздывает,– добавил он.– Как ты?
– Кручусь… Ищу… А ты, гвардеец?
– Тоже кручусь и тоже ищу,– засмеялся Виталий.– Только я ищу свинец, медь, золото, которые так нужны людям, а ты? Ты же ищешь убийцу, который не нужен никому…
– Витя, милый, опять ты за свое… Пойми, что я ищу не столько преступника, а нечто большее. Ну как тебе сказать? Понимаешь, я ищу справедливость, правду. Да, да, правду, которая нужна всем.
– Оля, ты убеждена, что правда и в самом деле нужна всем? Между прочим, иные обходятся без нее. И притом неплохо живут…– сказал Виталий и посмотрел на нее с выжидающей улыбкой.
– Глупо. И не смешно. Кто полагается на деньги и связи, тот не живет. Они просто действуют, ловчат, а это, милый мой, совсем не одно и то же.– Виталий ласково улыбнулся и еще крепче обнял Ольгу.– А почему Антошку не взял с собой?
– Ты даже не представляешь, как он рвался сюда. Но я не взял. Наказал.
– А ты знаешь, Виталий, говорят, что детей, как и взрослых, надо чаще хвалить.
– Хвалить пацана за то, что он нагрубил бабушке? Не выйдет. Да и Родионовна была против. В пионерском лагере у них сегодня сбор, он должен выступать, а заменить его некем. Бабушка считает, что коллектив подводить нельзя.
– Лавируешь? – спросила Ольга Арчиловна, одобряя решение мужа: возьми он с собой сына в этой ситуации – смертельная обида для Анастасии Родионовны.
– Все будет нормально. По-моему, лед тронулся,– оживился Виталий,– садимся вчера обедать, она напекла пирогов с капустой и говорит: вот бы Оленька с нами. Слышишь, Оленька!…