Валерию Платоновичу, наслышавшемуся о волшебных свойствах «Нафтуси», не терпелось отведать чудо-воды. В огромном зале бювета яблоку негде было упасть. У всех в руках кружечки для питья. Фарфоровые, фаянсовые, различные по форме и расцветке, но непременно с носиком, они продавались в Трускавце на каждом углу. Однако будучи искушённым посетителем курортов, Скворцов-Шанявский предусмотрительно прихватил из Москвы старинной работы серебряную кружку, столько раз бывавшую с ним в Ессентуках. И вообще даже простую воду из-под крана Валерий Платонович пил только из серебра.
Профессора ждало неприятное открытие: что на вкус, что на запах «Нафтусю» нельзя было назвать приятной. Но он отнёсся к этому философски — лекарство есть лекарство.
С этими мыслями он покинул бювет и тут же услышал знакомый голос:
— А, дорогой профессор! Приветствую вас!
Это был Иркабаев. Он тоже только что приобщился к минеральному источнику. Скворцов-Шанявский поздоровался с ним как со старым знакомым. Решили прогуляться.
— Ну, как устроились в цветнике муз? — поинтересовался Мансур Ниязович.
— Сбежал, — ответил Валерий Платонович и поведал об испытаниях, выпавших на его долю. — Вот уж не предполагал, что у писателей подобные условия! — заключил он.
— Это ещё что! — с улыбкой протянул Иркабаев. — Тут встретишь такое!.. Одно название пансионат! Две-три комнаты, набитые койками. Всяким министерствам, организациям тоже ведь хочется иметь свою здравницу.
Об этом Скворцов-Шанявский слышал и в Ессентуках, но лично самому жить в таких заведениях не приходилось.
Со своей стороны он спросил, доволен ли Иркабаев.
— Как к себе домой приехал, — ответил тот. — Все врачи знакомые, медсёстры, нянечки. — Он засмеялся. — Представляете, захожу в столовую — земляки! Один из Намангана, другая из Ургенча. Сажусь за стол, включили радио — выступает ансамбль из Ташкента «Ялла». Словно и не выезжал из Узбекистана!
— Плова только не хватает, — улыбнулся профессор.
— Плов мне пока нельзя, — серьёзно сказал Иркабаев. — А вот без зелени, петрушки-метрушки, кинзы, мяты не могу.
День выдался как на заказ. В синем небе ни облачка, трава свежая, чистая. Поросшие лесом мягкие холмы, окружавшие Трускавец, создавали покой и уют, заставляли забыть, что где-то есть большие города с бешено мчащимися автомобилями, круговертью жизни и людей. Тут же толпа двигалась медленно, степенно. И если не знать, зачем сюда приехало столько народа, можно было подумать, что присутствуешь на чинном провинциальном празднике.
Валерий Платонович отдыхал душой, любовался старинными домами, утопающими в зелени огромных грабов, вязов, магазинчиками, игрушечными башенками причудливых строений у минеральных источников с названиями «Юзя», «Эдвард» и «Бронислава». Он даже сначала удивился, когда услышал замечание спутника:
— Ай-я-яй, какой непорядок!
Профессор, что говорится, спустился с небес на грешную землю — Иркабаев показывал на комки глины, оставленные грузовиками на асфальте.
— Кстати, говорят, при прежнем председателе горисполкома такого не было, — заметил Мансур Ниязович. — Пока шофёр не вымоет шины из шланга, со стройки не выпускали. Вот это был хозяин.
— Знаете, а я бы даже не обратил внимания, — признался Валерий Платонович.
— Не забывайте, — поднял палец Иркабаев, — я ведь тоже председатель исполкома. Правда, райсовета…
— Да уж вижу. Все-то вас интересует, все вы подмечаете.
— А как же! Хожу, смотрю, прикидываю, что хорошего можно перенять. У нас тоже красивый городок. Зелёный. Но здесь опрятней. И воздух такой чистый.
— Ну, положим, теперь нигде на земле нет абсолютно чистого воздуха. В Антарктиде и той обнаружена сажа в атмосфере, — заметил профессор. — Издержки цивилизации.
— И у нас гари хватает, — горько усмехнулся Иркабаев. — Только это издержки головотяпства. Надо же было додуматься построить асфальтовый завод в черте города! Бьюсь с министерскими чиновниками и ничего не могу пока поделать.
Они продолжали свою неспешную прогулку. Что поразило Скворцова-Шанявского (а для этого не надо было иметь заинтересованный глаз)
— несметное количество фотографов. Они встречались буквально на каждом углу
— возле минеральных источников, памятников, санаториев, на площадях и скверах.
— Господи! — не выдержал профессор, проходя мимо очередного скучающего на стульчике человека у фотоаппарата на штативе и доски с образцами продукции. — Их, по-моему, на каждого курортника по одному!
— Думаю, больше, — засмеялся Мансур Ниязович. И уже всерьёз предложил:
— А может, воспользуемся услугами? Потом, в Москве, посмотрите на снимок и вспомните, как мы с вами гуляли по Трускавцу. А?
Валерий Платонович замялся.
— Знаете, как-нибудь в другой раз. — Он провёл рукой по лицу. — Сегодня я выгляжу не очень…
— Хорошо, — не стал настаивать Иркабаев. — Ещё успеется.
— Признаться, с годами пропадает желание фотографироваться, продолжал оправдываться профессор. Сравниваешь с прежними фото и… — Он грустно улыбнулся. — Как молоды мы были, как нравились себе.
— Э! — темпераментно взмахнул рукой Иркабаев. — Что вы! На молоденькой можете ещё жениться!
— Это у вас на Востоке такое возможно, — осклабился профессор.
— Когда-то было, а теперь… Равноправие. Чтобы раньше мужчина занимался уборкой?! Позор на всю жизнь! А я, представьте себе, жене помогаю. Понимаете, моя Зульфия ужасно боится пылесоса, стиральной машины, так что приходится мне. А что поделаешь? — развёл он руками.
— А дети?
— Дети! Попробуй заставь! У одного экзамены, у другого дельтоплан, у третьего свидание. И я, в свои пятьдесят лет…
— Сколько, сколько? — невольно вырвалось у Валерия Платоновича.
— Ну, сорок девять, — поправился Иркабаев. — А что?
— Да так, ничего, — смутился профессор.
Он был уверен, что его новому приятелю шестьдесят, не меньше.
Иркабаев посмотрел на профессора, улыбнулся:
— Выгляжу старше, да?
— Что вы, младше! — соврал Валерий Платонович.
Но Иркабаев не поверил ему, вскользь заметив:
— Слава богу, что ещё жив…
— Да бросьте вы! — успокоил его профессор. — Медицина нынче такие чудеса творит! Простите, все хотел узнать, откуда у вас… — он провёл рукой по пояснице. — Съели что-нибудь такое?
— Это меня чуть не съели, — усмехнулся Мансур Ниязович.
Валерий Платонович бросил на собеседника вопросительный взгляд. Тот спросил:
— Вы что, не читали, не слышали, что творилось у нас в Узбекистане?
— Разумеется, читал, разумеется, слышал, — поспешно ответил Скворцов-Шанявский, хотя не совсем понимал, что конкретно имел в виду Иркабаев. И на всякий случай добавил: — Но теперь, слава богу, навели порядок…
— Навели… — снова усмехнулся Мансур Ниязович. — Прежнего председателя райисполкома, который стучал на меня кулаками в своём кабинете, перебросили в другой район. Секретарь райкома, который заставил судью влепить мне срок, сейчас в Ташкенте большим начальником работает.
— За что? — опять невольно вырвалось у профессора. — Я имею в виду — срок? — И, посчитав, что вопрос, возможно, не очень тактичный, извинился: — Простите, конечно, за любопытство…
— Видно, мешал кое-кому, — пояснил Мансур Ниязович. — Поперёк горла стоял. Как это по-русски — правду матку резал. Ох и не любили у нас это!
— Только ли у вас! — покачал головой Скворцов-Шанявский. — Мне тоже чуть не дали по шапке.
— А мне дали, — вздохнул Иркабаев. — Да что вспоминать!
— Нет-нет, — запротестовал профессор, — мне интересно… А то, знаете, одно дело в газетах да по телевизору, а другое — от живого человека. Тем более пострадавшего за справедливость… Присядем? — предложил он, как бы приглашая своего спутника к доверительному разговору.
Они сели на пустую скамейку. Мансур Ниязович, поколебавшись немного, начал с неожиданного вопроса:
— У вас было когда-нибудь желание бросить науку?
— Почему? — удивился Скворцов-Шанявский.
— Вернее, не бросить, а заняться практическим делом? — поправился Иркабаев.
— Не было, — ответил профессор. — Объясню почему. Параллельно с наукой я постоянно связан с практикой. Консультирую Госагропром, состою в комиссиях, непосредственно участвую в разработке конкретных мероприятий.
— А у меня было другое… Закончил сельхозакадемию в Москве. Работал в научно-исследовательском институте. Потом снова Москва — аспирантура, защита диссертации.
— Значит, вы имеете научную степень, — обрадовался Скворцов-Шанявский.
— Коллега?
— Да, кандидат сельскохозяйственных наук. Затем снова НИИ, — продолжал Иркабаев. — Лаборатория, опытное поле, совещания, симпозиумы… Вот, собственно, в каком кругу я вращался. И знаете, Валерий Платонович, наступил момент, когда я почувствовал, что больше не могу! Захотелось самому, своими глазами увидеть, испытать, какая польза от моих научных изысканий. Понимаете?
— Очень даже хорошо понимаю, — кивнул профессор. — Опыт — главный критерий теории.
— Вы даже не можете себе представить, как я обрадовался, когда мне предложили должность главного агронома крупнейшего колхоза! Я рвался, как говорится, в бой! Мечтал применить на практике все свои знания, извините за банальный штамп. И что же? Бой разгорелся, но совсем не тот, о каком я думал. Нет, встретили меня отлично! Председатель колхоза, Герой соцтруда, вручил ключи от нового дома, машину выделил, правда, без шофёра. Но я сам отлично вожу, имел собственный «Москвич». Кабинет, селекторная связь, словом, как большой начальник в городе… Да-а, — протянул Мансур Ниязович, поглаживая подбородок. — Фирма, как говорится, затрат не жалела. Я, значит, с ходу окунулся. С утра до ночи на полях. Как раз уборка хлопка шла. Колхозники, школьники, студенты… Рапортовали одними из первых в республике. Урожай — рекордный! А я ничего не понимаю: урожай-то средний, даже паршивый, можно сказать! Откуда дополнительные центнеры? — Иркабаев замолчал.