— Приписки, что ли? — спросил Валерий Платонович.
— Приписки тоже были. Но главное — другое. Короче, представил я председателю свои подсчёты. Ведь грамотный, вижу по загущенности кустов, количеству коробочек. Он мне говорит: весна была плохая, три раза пересевали, пришлось маневрировать. Пары засеяли… Ладно, думаю, наверное, так надо. Хотя тут, — Иркабаев показал на сердце, — как-то неспокойно. Не дай бог, узнают проверяющие, неприятности будут. Э, какое там! Из района, из области, из самого Ташкента начальство приезжало, довольно осталось. Их интересовало, чтобы на столе самый дорогой коньяк стоял, молодые жирные барашки были да девушки красивые пели-танцевали!
— Точно, точно, — согласился профессор. — Все эти встречи, банкеты процветали пышным цветом в застойно-застольные времена!
— Специально поваров держали! Не поверите, Валерий Платонович, у председателя был один заместитель, который ничем не занимался, только гостей принимал!
— Ну и ну! — покачал головой Скворцов-Шанявский.
— И на тосты были свои ГОСТы, — улыбнулся Иркабаев. — В районе разработали чёткую систему, для какой делегации кто и какой тост произносит. Приехали, например, механизаторы, комбайнёр произносит тост за научно-техническую революцию в кишлаке… Если гости женщины, то пожилая колхозница поднимала бокал за детей планеты и мир во всем мире. А хлопкоробов встречали тостом за полновесную коробочку!
— Смотри-ка! — хмыкнул профессор.
— Но это все не главное. Самое страшное — обман, на котором держались так называемые достижения колхоза! Когда я докопался, волосы встали дыбом! Собственно, и копать-то особенно не надо было. Сеяли, допустим, на двух тысячах гектаров, а отчитывались, будто урожай собран с тысячи. Вот откуда лишние центнеры!
— Позвольте, Мансур Ниязович, — перебил профессор, — а земли откуда?
— Все засевали хлопком. Не только пары, но и пастбища, бахчи, огороды! А какой у нас виноград выращивают! Тайфи, джаус, дамские пальчики — мёд! А дыни!
— Знаю, знаю! — проглотил слюну профессор, вспомнив Самарканд. — Длинные такие…
— Мирзочульские, наверное, — кивнул Иркабаев.
— Во-во! Прямо во рту тают! Аромат — с ума сойти можно! Друзья угощали, когда я был в ваших краях.
— А могли бы запросто покупать в Москве в магазинах, если бы не авантюра с хлопком. Впрочем, махинации с землёй — это арифметика. А вот с барашками — тут прямо алгебра получается!
— В каком смысле? — не понял Скворцов-Шанявский.
— Рапортовали, что у нас в хозяйстве получают от ста овцематок по сто восемьдесят — сто девяносто ягнят!
— Это как, много или мало? — спросил профессор. Я, знаете, в животноводстве не шибко силён.
— Да столько получить просто невозможно! — воскликнул Иркабаев. — Овцы, как правило, рожают одного ягнёнка. Двойню — редко. А тут выходило, что почти у каждой по два. Даже в специальных условиях немыслимо добиться пять двойняшек на десяток овцематок! Понимаете?
— И этой липе верили? — недоуменно посмотрел на собеседника профессор.
— Э, дорогой Валерий Платонович, — усмехнулся Иркабаев, — сами же говорите: вы в курсе, что происходит в сельском хозяйстве… Неужто не помните, что творилось?
— Ещё бы! На бумаге рекордные урожаи, привесы, надои, а на самом деле… — Профессор махнул рукой.
— Вот и у нас так было в колхозе… Я, наивный человек, выступил на собрании. Раис, это по-нашему значит председатель колхоза, грубо оборвал меня. Его подхалимы набросились, стали говорить, что я клевещу, развожу склоку. Вместо обсуждения недостатков в колхозе стали обсуждать меня. Кончилось знаете чем?
— Догадываюсь, — кивнул профессор. — Выговор влепили?
— Строгий! Райком утвердил. Да-а, — снова провёл рукой по подбородку Иркабаев. — Поехал я в обком, правду искать. Какая там правда! Даже разговаривать не стали! Но отступать не в моих правилах, и я написал в Ташкент, в ЦК компартии республики. И не только о приписках и обмане, а ещё и о взятках, которые берут некоторые ответственные лица, как расхищается народное добро.
— Смелый вы человек! — хмыкнул Скворцов-Шанявский.
— А что? Посмотрели бы вы, как они жили! — возмущённо произнёс Мансур Ниязович. — Не дома, а дворцы, честное слово! Сыну или дочери свадьбу справляют — тысячи две — три гостей! А подарки молодым? «Волги», импортные гарнитуры, ковры… На тёпленькие места назначали только родственников. Жены их ходили все в золоте и бриллиантах! Никого не стеснялись… До того дошло, что даже доходные должности покупались и продавались. Взятки брали десятками и сотнями тысяч рублей! Собственно, им и считать-то уже было лень… Видели когда-нибудь ящик из-под чешского пива? — вдруг спросил он.
— Вообще-то я пиво не пью…
— Короче, если набить такой стандартный ящик сторублевками, будет пятьсот тысяч. Иркабаев усмехнулся. — Пятьдесят тысяч больше или меньше — не имело значения.
— Ну и ну! — покрутил головой ошарашенный профессор.
— Для меня моя борьба кончилась печально. Тёмную устроили. Ночью, в переулке… Очнулся в больнице.
— Неужто? — заохал Валерий Платонович. — Ну и порядочки! Хоть знаете, кто?
— Откуда! Милиция не нашла… Но это, оказывается, было предупреждением, — рассказывал дальше Иркабаев. — Зульфия приходила в больницу, плакала. Подумай, говорит, о детях, обо мне… А я и отвечаю: вот именно о детях я и думаю! Как им жить? Кем они вырастут? Бессовестными хапугами, с какими столкнулся я, или честными трудягами? Но разве женщине докажешь? — Он улыбнулся. — Нет, женщин мы любим, но только за красоту, за нежность. Однако советоваться лучше с мужчиной… Выписался я из больницы, пошёл к другу. Очень честный человек. Работал начальником управления в облисполкоме и, представьте себе, сам отказался от поста! Говорит, хочу спать спокойно… Всю ночь мы говорили. Друг рассказал, как его тоже хотели втянуть во всякие тёмные дела. В области, говорит, справедливости не добьёшься. Утром я сел на поезд и махнул в Ташкент. Решил пойти прямо к товарищу Рашидову.
— Нашли к кому, — с усмешкой заметил профессор. — Ну и как, дошли до Рашидова?
— Какое там! — протянул с кривой гримасой Иркабаев. — На первой же остановке сняли с поезда, защёлкнули наручники — и в изолятор временного содержания.
Скворцов-Шанявский, уже подготовленный к самым невероятным поворотам в печальной исповеди Иркабаева, и тот поразился.
— Ну, знаете! Прямо не верится, что в наше время такой произвол! И за что, по какому праву?
— Не волнуйтесь, повод нашли! Целое дело состряпали… Приговор я опротестовал, однако жалобу во всех инстанциях отклонили. Но я не сдался и в колонии. Писал, требовал пересмотра дела. Зульфия тоже молодец, не сидела сложа руки, дошла до заместителя Генерального прокурора. Тот принёс протест, приговор отменили, а дело направили на новое расследование. В это время как раз произошли большие перемены. В республике и во всей стране… Моё дело попало к очень хорошему следователю, справедливому и дотошному. Разобрался всесторонне. Дело прекратили. С меня сняли все обвинения, восстановили в партии.
— Ну, а те, кто вас травил, упёк в колонию?
— Председателя колхоза арестовали. Между прочим, в компании со многими бывшими ответственными работниками области. Секретарь обкома тоже привлечён… Но пока по-настоящему наказаны лишь мелкие сошки — главный бухгалтер колхоза, следователь, который вёл моё дело. Они сидят. Кое-кто вообще отделался лёгким испугом. А нужно вырывать с корнем всю сорную траву! — темпераментно размахивал руками Мансур Ниязович. Конечно, сделано многое, но до полного порядка ещё далеко.
— Да-да, нужны более решительные действия. А у нас все ещё некоторые действуют по принципу: на комара — с дубиной, на волка — с иголкой, на льва
— с гребешком…
Слова профессора так понравились Иркабаеву, что он аж хлопнул себя по коленям. Потом решительно поднялся.
— Ладно, посидели, поговорили, гулять ещё надо…
Было видно, что горькие воспоминания разбередили ему душу, всколыхнули старые обиды, о которых он очень не хотел бы вспоминать. Однако Валерия Платоновича интересовали подробности, касающиеся того, как наводится порядок у них в районе, в частности, в торговле овощами и фруктами, много ли людей привлечено к уголовной ответственности, которые были замешаны в спекуляции и хищениях.
— Взялись крепко, — ответил Мансур Ниязович. — Но ещё, как я уже говорил, пахать и пахать.
Перед ними замаячило крытое сооружение с надписью «Юбилейный».
— Зайдём? — предложил Иркабаев.
— Что это?
— Базар. Зелени хочу купить.
— То, что нужно! — обрадовался Валерий Платонович. — У меня как раз яблоки кончились.
— А я к ним как-то равнодушен, — признался Иркабаев.
— И зря! Честное слово! Казалось бы, старый, как мир, расхожий продукт, а в нем все время открывают новые поразительные качества! Просто необыкновенные!
Мансур Ниязович вдруг хитро улыбнулся.
— Значит, Ева, давая Адаму яблоко в раю, хотела не соблазнить его, а просто заботилась о его здоровье?
— В любом случае она знала, что делала! — рассмеялся профессор.
Прилавки были ещё по-весеннему небогаты. Ранняя зелень, прошлогодние соленья, зимние яблоки. Иркабаев купил кинзу, укроп, петрушку. Валерий Платонович остановил свой выбор на желтоватой, словно лучившейся изнутри, семиренке. Он тут же принялся за самое большое яблоко.
— В них, наверное, и витаминов-то уже не осталось, — заметил Мансур Ниязович. — Всю зиму пролежали…
— Пускай, — жуя, ответил профессор. — Главное — пектины.
Иркабаев приценился к помидорам. Цена повергла его в смятение — десять рублей за килограмм.
— У вас небось куда дешевле, — сказал Скворцов-Шанявский.
— Пять рублей.
— Не может быть! — не поверил профессор.
— Первые! Это осенью, когда самый урожай, их девать некуда! Горы гниют! Тракторами запахиваем в землю… Транспорта вывозить не хватает.
— А у нас в Москве — очереди! Неужели нельзя наладить хотя бы консервирование? Соки делать, томат-пасту. Это же дефицит.