— Выздоравливайте, буду рад вас видеть у себя дома в гостях, — сказал мастер художественного портрета и попросил: — Вы уж не дайте нас в обиду, Валерий Платонович.
— В каком смысле? — не понял тот.
— Да понимаете, как только вчера вас увезла «скорая», мой начальник прибежал. Ну, из комбината бытового обслуживания. Доигрались, кричит, с вашими фокусами! Никаких медведей! Испугался, что вы жалобу напишете. Тогда премия горит. Но медведь для нас — это план! Касса!
— Конечно! — подхватил профессор. — Завтра же позвоню и скажу, что это отличная выдумка. И медведь такой очаровательный, — не удержался-таки он от комплимента и запечатлел на руке Орыси поцелуй.
Они ушли, а Валерий Платонович долго не мог успокоиться, вспоминал каждый жест, каждое слово молодой женщины, разбередившей его сердце.
«Неужели она приходила лишь из-за того, чтобы я не настрочил жалобу начальству? — думал Скворцов-Шанявский. — Нет-нет, — тут же отбросил он эту мысль, — ведь Орыся сама призналась, что обрадовалась, увидев меня»…
Размышления профессора прервала медсестра.
— Укольчик сделаем, — сказала она, доставая шприц. — Заснёте как младенец.
Сделав укол, она собралась было уходить, но у Валерия Платоновича возникла идея.
— Погодите, Машенька, — сказал он, протягивая ей пакет с апельсинами.
— Это вам, за ваши золотые руки.
— Да что вы, не надо! — запротестовала медсестра.
— Я от души! Берите! Честное слово, делаете уколы как бог! Одно наслаждение.
— Ну, уж прямо, — смутилась Маша, однако подарок приняла. — За гостинец спасибо. Дочке отнесу.
— Я их не ем, да вот мне принесли…
— Орыська Сторожук, что ли?
— Она… А вы её знаете?
— Как облупленную. В санатории вместе работали.
Постепенно Валерий Платонович втянул медсестру в разговор. Слово за слово, и вскоре он уже знал об Орысе столько, сколько не смог бы сообщить самый осведомлённый кадровик.
— Одного не пойму, — как бы вскользь заметил профессор. — Ещё молодая, видная из себя, а замуж не выходит.
— Кто же к ней подступится, когда у Орыськи такой хахаль! — сказала Маша.
— Хахаль? — переспросил Скворцов-Шанявский. — Она мне никогда о нем не говорила.
— А Барон у ней всего месяца три. Ревнивый — ужас!
Валерий Платонович осторожно выведал у медсёстры, кто такой Барон. Та наговорила о нем каких-то небылиц, в которые трудно было поверить.
Потом уже, оставшись один, профессор решил, что для местных обывателей этот опереточный Барон, может быть, и является фигурой. Но ему-то, московскому асу, наверное, нечего опасаться. Короче, потягаться можно.
А в это время властительница дум профессора подходила к своему дому. «Волга» у ворот, свет во флигеле — значит, приехал Сергей.
Переступила порог Орыся с двойственным чувством — обрадовалась, что он появился, и опасалась, что станет придираться. Однако у Сергея было хорошее настроение. Он крепко взял её за руку, посмотрел в глаза, усмехнулся:
— Ты что же это пугаешь людей?
— Уже знаешь? — Орыся поцеловала его, почувствовав, как отлегло от сердца.
От Сергея чуть пахло коньяком и хорошим табаком. Она уже привыкла к этим запахам.
— Мне всегда все известно, — балагурил Сергей. — Что, он действительно учёный?
— Профессор.
— Профессор кислых щей?
— Брось, Серёжа. Валерий Платонович большой человек. Персональная машина, личный шофёр…
— Сегодня машина, а завтра дали по шапке и… — махнул рукой Сергей. — Скажи лучше, откуда ты его знаешь?
Орыся рассказала, как совершенно случайно встретила в Средневолжске Эрика Бухарцева, мать которого каждый год снимает в её доме койку, приезжая в Трускавец лечиться. Эрик и возил профессора. Они затащили Орысю к своим знакомым встречать Новый год.
— Ладно, — милостиво сказал Сергей, — что было до меня — списано. Но тебе обязательно надо было тащиться к этому профессору в больницу? Ромка и один бы сходил.
— Сам подумай — старикан чуть не гепнулся! Я ведь виновата!
— Старикан, говоришь? — прищурился Сергей.
— Нашёл к кому ревновать! Ему же за шестьдесят!
— Они, эти старые жеребчики, прыткие! Недаром говорят: седина в голову, а бес в ребро.
Орыся обидчиво фыркнула. Сергей потрепал её по щеке:
— Ну вот, губы расквасила. — Он крепко прижал её к себе и все ещё насмешливо, но с интонацией, от которой у Орыси мурашки пошли по коже, произнёс: — Пусть только попробует. Ну, сама знаешь, что… Напущу настоящего медведя — и врачи ему больше не понадобятся.
— Но передачу завтра я все равно отнесу, — с вызовом сказала Орыся.
— А жевать у него хоть есть чем? — расхохотался Сергей. — Или тётя Катя сварит манную кашку?
— Кисель, — улыбнулась Орыся в ответ.
Назавтра она забежала в больницу в обеденный перерыв. Тётя Катя расстаралась, напекла пирожков с капустой, с яблоками, с рисом. Валерий Платонович был растроган такой заботой (Орыся сказала, что пекла сама), но и огорчился: сидела она в палате буквально минуты три. И, когда пришла с обходом лечащий врач, Скворцов-Шанявский категорически потребовал выписать его, мотивируя это тем, что ему необходимо гулять, как предписал московский доктор.
— Давление не совсем стабилизировано, — возразил врач.
— Так ведь у себя в санатории я могу принимать те же лекарства! И тоже под наблюдением!
Упорство профессора возымело действие — из больницы его отпустили. И в тот же вечер Скворцов-Шанявский появился у бювета в надежде увидеться с Орысей. Но Сегеди уже закрывал свою точку и на вопрос, где его помощница, ответил: «Ушла».
— Спасибо вам, Валерий Платонович, что позвонили директору комбината,
— сказал Сегеди.
— Не стоит благодарности, — отмахнулся профессор, расстроенный тем, что не увидит сегодня предмет своей страсти.
— Вам не стоит, а мне — ещё как! — продолжал фотограф. — Могли перевести куда-нибудь на окраину. — Заметив, что у профессора неважное настроение, он спросил: — Как у вас вечерок, не занят?
— Нет. А что?
— Уже забыли? — удивился Сегеди. — Про шефство? Может, в гости заглянете?
— Готов, готов, — обрадовался Скворцов-Шанявский.
— Лады, — кивнул мастер фотопортрета, черкнул на бумажке свой адрес и протянул профессору. — Микрорайон вам каждый покажет. Часам к девяти устроит?
— Вполне!
Назавтра Скворцов-Шанявский снова появился возле точки Сегеди. Облюбовав соседнюю скамеечку, он все время поджидал, когда у Орыси выпадет свободная минута, и сразу же устремлялся к ней.
Считая себя все ещё виноватой перед Валерием Платоновичем, Орыся не могла отказать ему во внимании. Болтали обо всем на свете. Профессор был отличным собеседником, этого уж у него не отнимешь. Однако дальше бесед дело не шло. На все предложения Скворцова-Шанявского встретиться после работы, чтобы сходить в кино, просто прогуляться или зайти к нему в санаторий, Орыся отвечала мягким, но решительным отказом. Профессор заметил, что при его появлении Роман день ото дня становится все мрачнее.
И все-таки Скворцову-Шанявскому удалось уговорить Орысю показать ему окрестности Трускавца. Договорились встретиться в полдень возле кинотеатра «Дружба» — зайти за ней домой Орыся не разрешила.
Профессор пришёл чуть раньше, Орыся немного опоздала.
Взяли такси. Орыся велела шофёру ехать в село Иван Франко. Там они обошли художественно-мемориальный комплекс столь почитаемого здесь писателя: музей-усадьбу его родителей и тропу, по которой он любил хаживать, вынашивая в себе бессмертные творения.
Все бы ничего, но вот остаться с молодой женщиной наедине Валерию Платоновичу никак не удавалось. И само село, и тропа в лесу длиною около двух километров были буквально наводнены туристами. Сюда ехали на автобусах, частных автомобилях, добирались пешком.
Осмотрели все достопримечательности. Да в таком темпе, что у Валерия Платоновича заныли ноги.
— Теперь куда? — спросил таксист, когда они вернулись к машине.
— В Сходницу, — сказала Орыся.
— А кто там проживал из ваших знаменитых соотечественников? — поинтересовался профессор, которому уже никуда не хотелось, разве что в свою палату, на кровать.
— Вроде никто… Место красивое, — сказала Орыся.
И не обманула. Посёлок действительно окружала дивная природа. Он покоился словно в люльке среди изумрудных гор.
Что удивило Скворцова-Шанявского, так это количество приезжего люда. Он располагался возле своих машин и мотоциклов, в палатках, тут и там вились дымки костров, как в цыганском таборе.
— Ну и народу! — поразился Валерий Платонович. — Что они делают?
— Как что! Лечатся, — пояснила Орыся. — Здесь источники не хуже, чем в Трускавце. И дебет воды не меньше.
— Дикари, что ли? — спросил профессор. — Но ведь «Нафтусю» надо подогревать!
— Конечно, подогревают. Кто на чем…
— Странно, почему бы тут не понастроить санаториев и пансионатов? — не переставал удивляться Скворцов-Шанявский.
— Думают. Уже есть планы, проекты, — сказала Орыся. — Но сами знаете, как бывает. Пока где-то утрясут, пока утвердят…
— А люди тем временем занимаются самолечением? — ужаснулся профессор.
— Это же опасно!
— Подумаешь, кого это интересует! — пожала плечами Орыся. — Ну, а теперь, может, в село Бубнище?
На вопрос Валерия Платоновича, чем оно знаменито, его спутница ответила, что там когда-то вёл борьбу против феодалов легендарный предводитель крестьян Олекса Довбуш.
Но профессор уже был сыт по горло местными достопримечательностями и, ко всему прочему, чувствовал непреодолимую усталость. Заболел затылок. Руки, ноги да и все тело были словно ватные. Он предложил вернуться в Трускавец, сославшись на то, что ждёт звонка из Москвы.
Валерию Платоновичу показалось, что Орыся вздохнула с облегчением.
Расставшись с профессором, она поспешила домой. Нехорошее предчувствие не обмануло её — во флигеле сидел Сергей. Он только что приехал и был чернее тучи.
«Господи, — с замирающим сердцем подумала Орыся, — неужели уже знает?»