Он пошёл отмывать руки от краски.
Как-то незаметно появился ещё один человек, моложавый мужчина в шортах и пляжных резиновых сандалиях.
«Наверное, тот самый референт», — подумал Глеб и не ошибся.
— Юрий Васильевич, — представила его Татьяна Яковлевна. — Мой незаменимый и верный помощник, — добавила она с нежностью.
— Перешёл по наследству от папы, — не удержавшись, сострила Вика.
Юрий Васильевич извинился, что не может подать Глебу руку — он помогал Вербицкому красить.
Помощник министра был недурён собой. И рост хороший. Ярцев даже испытал что-то наподобие ревности. Правда, когда он пошёл мыть руки и нагнулся над умывальником, Глеб заметил на его голове плешь.
«Это уж наверняка не нравится Вике», — усмехнулся Ярцев.
Татьяна Яковлевна стала накрывать стол на верандочке, а Николай Николаевич потащил Глеба осматривать участок.
Все шесть соток были использованы, по словам Вербицкого, предельно рационально. И действительно, Глеб не увидел ни одного невозделанного клочка земли. Но когда они дошли до границы с соседом, Ярцеву бросилась в глаза небольшая полоска, поросшая крапивой.
— Руки не дошли? — с улыбкой спросил он.
— Вовсе нет, — возразил Николай Николаевич. — Татьяна Яковлевна специально из леса пересадила.
— Зачем? — удивился Ярцев.
— Очень полезное растение, — пояснил Вербицкий. — Фабрика витаминов. Едим, как только листочки проклюнутся… Ну а переросшую супруга моя сушит. Отвар из неё — лучшее лекарство для укрепления волос. Татьяна у меня вообще питает слабость к народным средствам. Пропагандирует дары природы. Приехал бы ты в начале лета, попробовал бы салат из одуванчиков. Или напиток из листьев мать-и-мачехи. У жены все идёт в пищу: и клевер луговой, и лебеда, подорожник, и даже молодой берёзовый лист… Я сперва относился скептически, потом привык. Даже нравится.
Был на участке и небольшой парничок, накрытый полиэтиленовой плёнкой, а также сарайчик. Сооружение это несколько поразило Глеба: нижняя его часть почти до окна была присыпана землёй.
— А это будущие наши с Татьяной Яковлевной апартаменты, — с улыбкой сказал Вербицкий.
— Как это? — не понял Глеб.
— Ну, выйдет же когда-нибудь Виктория замуж… Домик у нас молодые отберут, это факт, — шутливо продолжал Николай Николаевич. — Вот мы и позаботились заранее.
— Пропорции странные, — заметил Глеб.
— Маленькая хитрость, — подмигнул Вербицкий, распахивая дверь. Пол в сарайчике находился ниже уровня земли. — Понимаешь, строил я на глазок. Хотелось, конечно, повыше. Вдруг заявляется какой-то контролёр. Смерил и говорит: «Что же вы, дорогой товарищ, нарушаете положение? На пятьдесят пять сантиметров превысили норму высоты строения». Я прикинулся дурачком: не знал, мол, ошибся. А он и слышать ничего не хочет: укоротите или снесём. Ничего себе, думаю! Как укорачивать-то? Юрий Васильевич молодец, быстро скумекал. За одну ночь навозили мы с ним грунта, подняли уровень земли да ещё маргаритки посадили. Как чувствовали! На следующий день — комиссия из райисполкома. Тот контролёр успел рапортичку накатать. Ну, измеряют… Что такое? У меня сарай на семь сантиметров даже ниже предельной нормы. Конфуз! Извинились, пообещали контролёру шею намылить за ложный сигнал. Я на прощание несколько маргариток сорвал, преподнёс женщине, что возглавляла комиссию. Здорово мы их, правда? — довольно потёр руки Николай Николаевич.
Глеба удивило, что эта «победа» радует так Вербицкого, человека, который ещё совсем недавно мог росчерком пера решить судьбу целого региона страны!
— Неужели такие строгости? — подивился Ярцев.
— А ты думал!
— Я в прошлом году был на Кавказе. Там такие дома строят — дворцы! Два этажа над землёй и два под землёй. Там тебе и бар, и биллиардная, и даже плавательный бассейн! Сам видел, честное слово! Почему же никто не запрещает?
Николай Николаевич не успел ничего ответить — их позвали обедать.
На портативной газовой плитке жарились купаты, купленные Викторией в кулинарии. Их запах разжигал и без того разыгравшийся на свежем воздухе аппетит. Стол был уставлен тарелками с овощами.
— Все прямо с грядки, — похвалилась Татьяна Яковлевна, возясь с миксером. Она готовила какие-то коктейли.
Юрий Васильевич тоже участвовал в обеде. Он сел за стол в чем был. Глеба посадили так, что ему была видна в открытую дверь комната. Его поразила обстановка в ней: старенькая кушетка, допотопная железная кровать с панцирной сеткой, выцветший коврик на полу.
«Вот тебе и начальник главка!» — все ещё не мог поверить в увиденное Ярцев. В его понятии Вербицкий всегда был представителем самых верхних, обеспеченных кругов, у кого квартира не квартира, дача не дача, мебель не мебель. А тут…
— Ну-ка, матушка, подавай скорее купаты! — потёр руки хозяин. — А то мы совсем отвыкли от мяса.
— И очень хорошо, — назидательно произнесла Татьяна Яковлевна, расставляя бокалы с коктейлем. — Холестерина будет меньше. Овощи куда полезнее.
— Вот башка! — хлопнула себя по лбу Виктория. — Забыла! Григорий Петрович в Москве, звонил.
— Гриша? — обрадовался Николай Николаевич. — Тот?
— Ну да! Приедет сегодня сюда.
— Боже мой, сколько же мы не виделись, — грустно произнёс Вербицкий и ударился в воспоминания о послевоенном времени.
Татьяна Яковлевна приготовила ещё два коктейля — один из помидоров с молоком и лимоном, другой, на десерт, с морковью, сахаром и опять же с молоком.
И когда уже все, отяжелевшие от еды, хотели встать из-за стола, появился Григорий Петрович.
Первым его увидела Татьяна Яковлевна и бросилась навстречу так же, как к Глебу. Бывший кучер Вербицкого смутился от такого приёма. Он был чуть ниже среднего роста, кряжистый, с прозрачно-голубыми глазами, как у Есенина. Сходство с поэтом дополняли чуть волнистые волосы, распадавшиеся на его голове прямым пробором. Только были они у математика совершенно седые.
Григорий Петрович вручил хозяйке огромную коробку с тортом и букет роз.
Та рассыпалась в благодарностях и сказала:
— Приехали в самый раз к столу.
— Нет-нет, спасибо, — отказался гость. — Очень плотно пообедал.
— Ну хоть чайку?
— Это можно.
Николай Николаевич сердечно обнялся со своим бывшим «водителем персональной кобылы», представил ему Юрия Васильевича, Глеба. Здороваясь с Викой, Григорий Петрович отметил, что та повзрослела, похорошела; они виделись последний раз лет пять назад.
Пока хозяйка собирала чай, Вербицкий поинтересовался у гостя, здоровы ли жена и дети.
— Слава богу, все нормально, — ответил тот. — У вас, вижу, тоже?
— Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, — постучал по спинке стула хозяин. — Я теперь пенсионер.
— Слышал… Ну и как? Не скучаете?
— Какой там! Не поверишь, Гриша, только сейчас по-настоящему понял, что такое радость жизни! — искренне произнёс Вербицкий. — В сущности, человеку не так уж много надо… Яблоньки дадут нынче хороший урожай. Чёрная смородина тоже уродилась. Окна сегодня покрасил — вот и счастливо на душе!
— Я читала в журнале, — откликнулась от плиты Татьяна Яковлевна, — что иметь собственный клочок земли гораздо ценнее и полезнее, чем самый роскошный дворец развлечений.
— Ну а ты? Как работается? Зачем пожаловал в Москву? — забросал вопросами гостя Николай Николаевич. — Проездом на курорт?
— Не до курорта мне, — вздохнул математик. — Приехал сражаться.
— С кем это? — удивился Вербицкий.
— С бюрократами, Николай Николаевич. Ох и живучее племя! Я, например, уверен, что ваше министерство, — Григорий Петрович повернулся к Юрию Васильевичу, — абсолютно не нужно.
Помощник министра улыбнулся, ничего не ответил, зато Вербицкий округлил глаза.
— Как не нужно? А общее руководство, направление, так сказать? В конце концов хотя бы техническая политика? — спросил он.
— О какой политике можно говорить?! За все годы, что я работаю в институте, не помню ни одной рекомендации по совершенствованию производства. Ни одной! — горячо произнёс гость из Сибири.
— Прости, а где вы будете черпать идеи, передовой опыт? — возразил Николай Николаевич.
— Хорошо, давайте разберёмся, — поднял руку Григорий Петрович. — Чем занимаются отраслевые министерства? Что они производят? Идеи? Должны выдавать, но не выдают. А вот бумаг плодят — дальше некуда! Более того, бумага теперь заменила все, идеи в том числе! И это оборачивается сущей бедой для нижестоящих организаций и предприятий. Потому что бумагу нельзя ни обсудить, ни оспорить!
— Ну а учёт? — не сдавался Вербицкий. — Вспомним, что говорил Ленин: социализм — это учёт!
— Правильно, с этим тезисом никто не спорит. Но с каких-то пор в наш повседневный обиход ворвался другой термин — отчёт. Незаметно, тихой сапой, он подменил учёт. А если вдуматься, то между учётом и отчётом такая же разница, как между почётом и начетом.
— Ну зачем же так вульгарно? — поморщился Вербицкий.
— Может, несколько преувеличено, но суть верна, — заметил с улыбкой Юрий Васильевич.
— Понимаете, отчётность подменила созидательную деятельность! Ценится не тот, кто умеет работать, а кто лучше составит бумагу! Ненужными стали профессиональная компетентность, не говоря уже о таланте! Бумаготворчество вышло на первый план! И неудивительно, что в системе торговли, например, канцелярского персонала столько же, сколько специалистов! До какого же абсурда мы дошли, если для выпуска нового совка для мусора нужно собрать тридцать три подписи при согласовании технических условий! А то, что благодаря узаконенным директивам сырьё превращают во вторсырьё, чушку в стружку, слона в муху? Причём если бы ещё отчёты отражали истинное положение вещей! Ведь липу гонят наверх! И пошло это очень давно. Ещё Дзержинский, будучи председателем ВСНХ, утверждал, что цифры, которые дают тресты, раздуты, что они фантастичны, а та отчётность, которую мы собираем, есть фантастика, квалифицированное враньё!
— Постой, Гриша, постой, — перебил гостя Вербицкий. — Послушать тебя, выходит, что раньше и хлеб не растили, и дома не строили, и штаны не шили, так? А мы, руководители, только ушами хлопали да благодушествовали?