— Картина, конечно, впечатляющая, — с усмешкой покрутил головой подполковник.
— Ещё бы! — хмыкнул Латынис. — Уж эта Катя не пожалела красок для описания гибели на её руках ребёночка. Она, мол, и сама обгорела, еле выжила. И была, мол, это не медсестра, а очередная любовница шофёра. Катя сказала, что сама она только что из больницы. Работницы сберкассы чуть ли не рыдают, думают, как бы помочь страдалице. Тут привезли деньги, около восьмидесяти тысяч. Из банка. Накануне вкладчики заказали. Заведующая положила их в сейф, закрыла двери сберкассы, так как начинался перерыв… Катя вдруг выхватила из-под пальто пистолет. Заставила заведующую открыть сейф, отдать ей все деньги, — а там в общей сложности было сто семнадцать тысяч, — и, крикнув: «Стоять на месте!» — отперла дверь и дала тягу. Ошеломлённые таким превращением «бедной страдалицы», несчастные женщины пока очухались, пока нажали кнопку сигнализации, пока позвонили в милицию — Катеньки след простыл! До сих пор не найдена…
Оперуполномоченный уголовного розыска замолчал. Некоторое время молчали и следователи, переваривая услышанное.
— Но почему ваш коллега уверен, что это имеет отношение к деньгам из чемодана Варламова? — спросил Чикуров.
— Так номера на купюрах те самые! — ответил Ян Арнольдович. — С материалами я, естественно, ознакомиться не успел, но вот, — он протянул Чикурову листок. — Здесь номер дела, даты, город и так далее.
— Нужно срочно истребовать дело, — сказал Игорь Андреевич, ознакомившись с записями Латыниса.
— Да, одна деталь, — вспомнил майор. — Очень важная! Катенька-то была мужиком! Когда она складывала деньги в сумку, платок сбился. На преступнике был женский парик…
Это сообщение обсудить не успели: позвонил дежурный по горуправлению и сказал, что Чикурова хочет видеть прилетевшая из другого города гражданка Привалова.
— Пропустите, — сказал следователь и, положив трубку, обратился к Латынису: — А вам бы не мешало отдохнуть с дороги, Ян Арнольдович. Все мы,
— обвёл он рукой присутствующих, — в одной гостинице. Номер вас ждёт.
— Но я не устал, — запротестовал было Латынис. — И если что нужно…
— Сегодня, пожалуй, нет, — улыбнулся Чикуров. — Езжайте, езжайте.
Майор ушёл. И буквально минуты через три постучали.
— Да-да, входите! — откликнулся Игорь Андреевич.
В комнату робко, с опаской вошла высокая худая женщина в чёрном траурном платке на голове.
«Как с ней говорить?» — с тоской подумал Чикуров. Уж сколько раз ему приходилось по долгу службы сообщать родственникам скорбную весть о смерти близкого человека, и каждый раз ему было не по себе, каждый раз ныло сердце.
Познакомившись, он предложил Приваловой стул.
Они с Кичатовым решили узнать по возможности как можно больше о муже, а уже потом провести опознание. Но, глядя на несчастную женщину, Чикуров с трудом сохранял спокойствие, избегая смотреть ей в глаза, которые как будто спрашивали: «Ну, когда же будет произнесено самое страшное?»
Заполнив анкетные данные, Игорь Андреевич поинтересовался местом работы Степана Архиповича Привалова.
— Да вроде в филармонии, — ответила женщина.
— Почему вроде? — продолжал задавать вопросы Чикуров.
— Степан Архипович мне никогда не докладывался, — ответила женщина, опустив глаза. — По документам он оформлен в филармонии. Администратором ансамбля.
— По документам, — повторил Игорь Андреевич. — А на самом деле? Чем он занимался? Откуда у вас такой дом, обстановка, машина?
— Муж меня в свои дела никогда не посвящал, — произнесла Привалова ещё тише.
И о чем бы её ни спрашивали следователи, отвечала уныло: не знаю, не интересовалась, муж ничего не говорил и все в том же духе.
«Похоже, она и впрямь такая рохля, — подумал Игорь Андреевич. — А может, муж запугал. Пора, кажется, закругляться».
Кичатов, видимо, был того же мнения.
Предстояло самое тягостное — опознание.
Увидев фотографию покойного мужа, Привалова узнала его и лишилась чувств. Её с трудом привели в себя. Очнувшись, она попросила разрешения увезти тело мужа домой, в Барнаул, Чикуров дал согласие. Он подумал: несчастная женщина, ей предстоит испытание пострашнее — опознание в морге.
В морг с Приваловой ездил Кичатов, так как Чикурова попросил зайти в горком партии первый секретарь, известие о гибели Решилина расходилось кругами, охватывая все более высокие сферы.
Подполковник вернулся в гостиницу усталый, но не столько физически, сколько морально. Не успел он снять пиджак, так сказать, рассупониться, раздался телефонный звонок. Следователь взял трубку.
— Дмитрий Александрович! — услышал он взволнованный голос Юли Табачниковой. — Сашу снова перевели в реанимацию!
— С чего это? — удивился подполковник. — Вы же заверяли, что дело идёт на поправку.
— Тут одно происшествие… — Голос девушки стал тише и глуше, видимо, она прикрывалась ладонью.
— Какое? Может, мне приехать?
— Жду.
Дмитрий Александрович снова надел пиджак, плащ и поспешил в больницу, теряясь в догадках, чем вызван звонок Юли. Табачникова была серьёзной девушкой и не стала бы паниковать по пустякам.
Она встретила следователя у служебного входа и повела в пустой процедурный кабинет, где им никто не должен был помешать.
— Что же стряслось? — спросил Кичатов.
Юля на всякий случай плотно прикрыла дверь.
— Я вам говорила, что вчера вечером Великанова перевели из реанимации,
— начала она. — Сегодня ему было уже лучше. Даже улыбнулся… В палате помимо Саши ещё двое. Им принесли ужин…
Кто лежал вместе с артистом, подполковник знал. Один из них — пожилой мужчина по фамилии Лебедев. История того, как он попал на больничную койку, была трагикомической: сидел на концерте Михаила Жванецкого, смеялся от всей души, и вдруг — сильная боль под лопаткой, вызвали «скорую» — инфаркт. И вот уже месяц Лебедев не встаёт с постели.
Другой больной тоже попал в клинику необычно. Второго дня рыбаки подобрали его в море на надутом баллоне от автомобиля. Кто он, врачи не знали. По их предположению, мужчина провёл в море несколько дней без воды и пищи. Когда его выловили, он был без сознания. Привести в чувство несчастного удалось, а вот добиться хотя бы одного слова — увы. Он не реагировал ни на устную, ни на письменную речь. Зная, что ему пришлось перенести, больного старались пока не беспокоить. Он в основном ел, пил и спал. Трудно сказать, был он от рождения глухонемой или же это результат стресса. Мужчине было лет под сорок, смуглый, с усами.
Сердечная, добрая медсестра ухаживала за ними обоими с не меньшей заботой, чем за Великановым.
— Я покормила Лебедева, — рассказывала дальше она. — Усатик ел сам. Саша спал. Я подошла к нему, стала поправлять подушку. Он открыл глаза, и мне показалось, что Саша взглядом поблагодарил меня… От радости прямо-таки захотелось плакать. — Табачникова вытерла платочком повлажневшие глаза. — Тут Лебедев попросил, чтобы я помогла ему лечь поудобнее. Я пошла к его кровати. И вдруг Великанов заговорил. Еле слышно: «Он, он убил меня… Он меня…» Я бросилась к Саше. Он весь дрожит, глаза закатились. Я сначала подумала, что мне показалось. Нет, слышу, Саша опять шепчет: «Он убил…» Я стала его гладить по руке, успокаивать, говорю: «Сашенька, милый, здесь все хорошие, никто тебя убивать не собирается». А он побледнел, задыхается, пульс так и скачет! Я растерялась, думаю, неужели все, неужели конец?! Позвала старшую медсестру, завотделением… Великанову ввели массу лекарств, и он забылся. Решили снова перевести в реанимацию…
Табачникова замолчала.
— Когда это случилось? — спросил Кичатов.
— Во время ужина, часа полтора назад. Слава богу, теперь он крепко заснул. Я вспомнила про вашу просьбу и…
— И что вы скажете? — спросил следователь. — С чего это он вдруг заговорил?
— Вернее, чем вызван его бред? — поправила Табачникова и задумчиво произнесла: — Наверное, его мучают какие-то страшные воспоминания.
— Но почему так неожиданно? — допытывался Кичатов.
— Трудно сказать, — пожала плечами Юля. — Человеческая психика — загадка. У здорового понять причину тех или иных поступков сложно, а у больного тем паче. Не забывайте, у Великанова травма головы!
— А как реагировали на его поведение соседи по палате? — поинтересовался Дмитрий Александрович.
— Лебедев переживал за Сашу. Ну а тот, усатик, поначалу совсем никак не реагировал. Понятное дело, глухонемой. Но когда в палату понабежало народу и стали суетиться вокруг Великанова — вроде сочувствовал. Вообще-то, честно говоря, я не обращала внимания ни на кого, Дмитрий Александрович. О Саше только и думала…
— Ясно, — кивнул подполковник.
У него были ещё вопросы к Юле, но она, поглядев на часы, сказала:
— Побежала к Великанову.
— Вы же сказали, что он успокоился, спит.
— Мало ли что может случиться! Особенно после того приступа!
Вернувшись в гостиницу, Дмитрий Александрович рассказал обо всем Чикурову и Латынису.
— Значит, какие-то страшные воспоминания, — повторил слова Табачниковой Игорь Андреевич. — Выходит, Великанова хотели убить?
— Вполне возможно, — сказал Кичатов. — Мы ведь пока не знаем, удар по голове нанёс ему человек или это травма в результате несчастного случая. Предположим, что покушение на убийство. Тогда возникает вопрос: с какой целью?
— Ограбление? — осторожно высказался Латынис. — У него же в сумке было почти пятьдесят тысяч рублей.
— Верно, — кивнул Игорь Андреевич. — Однако пять тысяч осталось. Если его грабили, то почему взяли не все деньги? Нелогично… А может, ревность? Поклонниц у Великанова — тьма. Многие влюблены до самозабвения. Возьмите хотя бы эту Юлю. — Чикуров вздохнул. — Как жаль, что состояние здоровья артиста не позволяет его допросить.
Время было уже позднее, разошлись по своим номерам, оставив дальнейшую дискуссию на завтра.
Но Кичатов спал плохо, в его голове продолжалась работа. Проснулся засветло, и ему показалось, что он недостаточно внимательно отнёсся к какому-то обстоятельству из сообщения Табачниковой. Этим Дмитрий Александрович и объяснял глухое недовольство собой.