— Ради бога! Отпечатать — пара пустяков, — с охотой откликнулся Костенко. — А что, есть идея?
— Хочу кое-что проверить, — уклончиво ответил подполковник.
Следователь прокуратуры не стал любопытствовать дальше. Кичатов попросил и отпечатки пальцев Чёрной вдовы.
Насчёт этой гражданки у Дмитрия Александровича возникла мысль, которой он тоже до поры до времени не хотел делиться с Костенко: а вдруг не подтвердится?
Павел Иванович обещал фотографии через час, и Кичатов поспешил в горотдел внутренних дел, где его ждал капитан Жур. Они направились в гостиницу, и по дороге подполковник пересказал разговор с Костенко. Поделился он с капитаном и своими соображениями.
— Здорово вы додумались! — загорелся оперуполномоченный уголовного розыска. — Это же, это… Представляете, если подтвердится?
— А если нет? — охладил его пыл Кичатов. — С фанфарами подождём, лучше поделитесь, что вам удалось узнать у Крицяк.
— Понимаете, Дмитрий Александрович, как только Ореста Сторожук вернулась из Южноморска, она тут же разогнала всех курортников, даже не взяв плату за последние дни пребывания.
— Что так? — удивился следователь. — Испугалась наказания за нетрудовые доходы?
— Крицяк говорит, что Орыся была сама не своя. В один день собралась и укатила, оставив тёте Кате доверенность для ведения дел по продаже дома.
— Куда она уехала?
— Не сказала. Но сегодня звонила по междугородному телефону, спрашивала, нашла ли Крицяк покупателя. По этому звонку удалось установить, что Сторожук находится в Средневолжске.
— Вернулась к мужу и сыну?
— Бог её знает, — пожал плечами Жур. — Во всей этой истории настораживает поспешность, с которой Сторожук решила избавиться от дома и покинула Трускавец.
— А может, из-за того, что была не только любовницей, но и соучастницей Рогового? — высказал предположение Кичатов. — Вот и пытается скрыться.
— Все может быть, — раздумчиво произнёс Жур. — Перед отъездом Сторожук сняла все свои сбережения. И знаете сколько? Восемьдесят семь тысяч!
— Ничего себе! — присвистнул подполковник. — От трудов праведных таких денег иметь не будешь.
— Но это, кажется, не все, — продолжал капитан. — Крицяк намекнула, что у Орыси имеются ещё вклады, но в других городах.
— По-моему, Виктор Павлович, вам придётся отправиться в Средневолжск,
— сказал Кичатов.
— Да, надо выяснить, чем она там занимается, — согласился Жур. — И вообще не мешает поговорить.
— Ладно, окончательное решение по этому вопросу мы согласуем с Игорем Андреевичем… Больше у вас новостей нет?
Оперуполномоченный уголовного розыска только отрицательно покачал головой.
Они подошли к гостинице. Кичатов оформился, взял у дежурной по этажу ключ от номера и первым делом заказал по междугородному телефону Южноморск. Дали быстро. Дмитрий Александрович подробно рассказал Чикурову о своих подозрениях, возникших после встречи с Костенко.
— Постарайтесь как можно скорее переслать мне снимок Рогового и отпечатки пальцев той женщины, — попросил начальник следственно-оперативной группы.
— Хорошо! — ответил подполковник и перешёл к вопросу об Оресте Сторожук и стоит ли Журу лететь в Средневолжск.
— Стоит, и незамедлительно! — решил Игорь Андреевич. — Мне кажется, она знает немало.
Закончив разговор, Кичатов сказал Журу:
— Так что дорога ваша, Виктор Павлович, лежит к берегам Волги.
— Пойду рассчитаюсь за гостиницу, — поднялся Жур.
А через сорок минут Кичатов прощался с ним у автобуса, отправлявшегося во львовский аэропорт. Капитан увозил с собой полученные от Костенко фотографии. Он должен был передать их для Чикурова с экипажем рейсового самолёта, улетающего в Южноморск.
— Не волнуйтесь, сегодня же Игорь Андреевич будет держать их в руках,
— заверил Жур подполковника.
Но Кичатов все равно волновался. Но не потому, что сомневался в оперативности Виктора Павловича, а переживал, верны ли его догадки или нет.
На следующий день Дмитрий Александрович не выходил из своего номера — боялся проворонить звонок из Южноморска. Даже обедать не пошёл. И вот наконец около трех часов позвонил Чикуров.
— Поздравляю! — после взаимного приветствия несколько торжественно произнёс Чикуров. — Вы оказались правы. Отпечатки пальцев на пачке сигарет с гашишем из пиджака Сегеди и на замке от чердачного люка идентичны отпечаткам пальцев Пузанкова… Утопленника.
И хотя Кичатов ожидал такого сообщения, но все равно не сдержался и взволнованно переспросил:
— Это точно?
— Точно, точно! — засмеялся Игорь Андреевич. — Не подвела вас интуиция.
— Просто вспомнил Катеньку, сберкассу. Ну и связалось все в голове… А как насчёт Рогового? — с нетерпением спросил Кичатов.
— И тут попадание в десятку, — ответил Чикуров. — Как вы и предполагали, неизвестный, выловленный рыбаками под Южноморском и притворявшийся глухонемым, оказался Роговым! Медсёстры и Табачникова опознали его с первого взгляда. Сосед по палате — тоже.
— А Великанов опознал?
— К нему до сих пор врачи никого не пускают. Ему уже лучше, но окончательно в себя артист пока не пришёл.
— Как вам нравится поворот дела? — спросил Кичатов. — Интересно, кто убрал Пузанкова? И за что?
— Да, вопросы, вопросы… — вздохнул Чикуров. — Например, откуда у Рогового-Барона столько золота? Почему он бросил его в больнице, когда сбежал?
Они обсудили вновь открывшиеся обстоятельства, наметили планы на ближайшее время.
— У вас теперь задача номер один — допросить Рогового, — сказал в заключение Игорь Андреевич.
Простившись с ним, Кичатов уже через пятнадцать минут был у Костенко. Следователь вёл допрос свидетеля, но поняв по возбуждённому виду подполковника, что имеются важные вести, отпустил допрашиваемого.
— Ну, Павел Иванович, даже не знаю, с кого причитается, с вас или с меня, — сказал Кичатов и поведал о том, что вскрылось в Южноморске по поводу Чёрной вдовы.
Костенко был буквально ошарашен тем, что это оказалась не женщина, а переодетый мужчина. Он долго охал и сокрушался, как мог так опростоволоситься.
Дмитрий Александрович поделился второй новостью, что медперсонал южноморской больницы опознал Рогового-Барона.
— Теперь, Павел Иванович, нужно разбиться в лепёшку, но найти и задержать его! — закончил подполковник.
— Задержать? Не надо, — сказал Костенко. — Больше он никуда не убежит…
— В каком смысле? — не понял Кичатов.
— В прямом. Сергей Касьянович Роговой успокоился навечно, — торжественно произнёс следователь прокуратуры. — Инфаркт! Смерть! — он протянул Кичатову справку, которая удостоверяла, что останки некогда грозного главаря банды захоронены на Лычаковском кладбище в городе Львове.
— Захоронение состоялось второго ноября, — потряс бумажкой Кичатов. — А вы только что узнали?
— Так уж иной раз получается, — развёл руками Костенко. — Слава богу, что мы не успели объявить всесоюзный розыск! В «Крокодил» попали бы, это точно! — И вдруг сказал с улыбкой: — А ведь причитается с меня!
— Да? — машинально откликнулся Кичатов, мысли которого были заняты тем, какое осложнение для него и Чикурова принесла смерть Рогового.
— Такой груз сняли с моих плеч, даже не представляете! — продолжал Костенко. — Ведь дело об убийстве Сегеди у меня в производстве с мая. Целых шесть месяцев! Начальство уже плешь проело. Все сроки истекли. Да что вам объяснять, сами знаете!
Да, Кичатов отлично понимал, что такое повисший на тебе «глухарь».
— И сколько у вас ещё дел? — полюбопытствовал он.
— Аж целых пять! — растопырил пальцы Костенко. — Так что баба с возу — кобыле легче, — радовался он. — Теперь сам бог велит прекратить дело, так?
— Да, — согласился подполковник, понимая, почему так повеселел коллега. — Но бумага бумагой, а все-таки не мешало бы уточнить подробности, как умер Роговой-Барон, кто его похоронил.
— Конечно, конечно, — закивал Костенко, пряча справку в папку с делом.
— Может, съездим во Львов? — предложил Кичатов.
— Давайте съездим. И поставим точку. — Павел Иванович потряс в воздухе папкой.
Он выхлопотал у начальства машину, и они с Кичатовым отправились во Львов. Костенко не скрывал приподнятого настроения.
«Как все в жизни относительно, — думал Дмитрий Александрович. — Одно и то же событие для Костенко — радость, а для нас — дополнительные хлопоты, и возможно, немалые».
До Львова домчались за час и скоро были уже на кладбище.
Остановились возле массивного мраморного сооружения. На склепе было несколько табличек с указанием, кто здесь похоронен. Среди них выделялась новенькая мраморная плита со сверкающей золотом надписью: «Сергей Касьянович Роговой». Под ней — даты рождения и смерти.
«После побега из южноморской больницы в ночь на двадцать восьмое октября Роговой-Барон прожил всего четыре дня, — подумал Кичатов. — Какое же потрясение ждало его в Прикарпатье, если не вынесло сердце? А может, крепко перепил? Коньяк, говорят, хлестал литрами…»
Костенко провёл рукой по мрамору, посмотрел на Дмитрия Александровича и сказал:
— Все смертны… Нет больше грозного Барона…
По возвращении в Трускавец Кичатов позвонил в Южноморск и обсудил с Чикуровым последние новости. Было решено: Игорь Андреевич полетит в Москву, чтобы допросить Скворцова-Шанявского, а Дмитрий Александрович — в Южноморск, куда уже прибыл Латынис. Им предстояло вплотную заняться Блинцовым, у которого, по сведениям ОБХСС, рыльце оказалось в пушку.
Полет в столицу растянулся больше чем на сутки: в воздухе находились всего два часа, остальное же время Чикуров промаялся в южноморском аэропорту в ожидании лётной погоды.
И вот наконец Внуково. Ждать в очереди на автобус-экспресс не было уже никаких сил, и Чикуров просадил последнюю красненькую на такси. В машине он мечтал об одном: поскорее добраться до постели — было уже около одиннадцати часов ночи. Но осуществить свою мечту Игорь Андреевич не смог: у жены была гостья, Агнесса Петровна, бывшая её начальница, а ныне пенсионерка. Они сидели в комнате, которую занимали Игорь Андреевич с Надей, и пили кофе. В другой спала внучка Анжелика. А в третьей, гостиной, Кешка с женой и друзьями устроили что-то вроде