— Когда? — спросил следователь.
— Недели три назад, — подумав, ответила вахтёрша. — Может, чуть раньше…
«Значит, числа двадцать пятого — двадцать седьмого октября», — прикинул Чикуров и поинтересовался:
— А что он сказал насчёт Сторожук, где она?
— Сказал, что Орыся в спецкомандировке… Да, — вдруг что-то вспомнила тётя Фаня. — Перед самым приездом профессора его очень настойчиво спрашивал один мужчина.
— Какой мужчина? — насторожился Чикуров.
— Я его раньше не видела. Выше среднего роста, лет под пятьдесят. Лицо интеллигентное. Несколько раз приходил, спрашивал Валерия Платоновича. Видимо, очень уж ему нужен был профессор. В тот день, когда Валерий Платонович вернулся с курорта, этот человек ждал его на улице. На дворе холодина, и я пригласила мужчину в подъезд. Буквально через полчаса подъехал Валерий Платонович. Но знаете, — тётя Фаня зачем-то понизила голос, — по-моему, профессору была не очень приятна эта встреча.
— Да? — заинтересовался следователь. — А почему вы так считаете?
— Валерий Платонович как-то растерялся, засуетился и, кажется, даже побледнел. Они поднялись на лифте, а приблизительно через час тот человек ушёл. А профессора я увидела лишь через день. Почему-то в тёмных очках, и полоска пластыря на лбу. Он хотел прошмыгнуть мимо меня, но я спросила, что с ним такое? Валерий Платонович смутился, сказал, что поскользнулся на улице, упал. Я посочувствовала, но даю голову на отрез: он говорил неправду.
— Как это так?
— А вот так! Профессор не выходил из дому с того самого момента, как поднялся к себе с тем самым мужчиной!
— А вы не могли ошибиться?
— Я? Ошибиться? — Тётя Фаня посмотрела на следователя так, словно он подверг сомнению само её существование. — Я дежурила эти двое суток. За себя и за Лидию Егоровну. А мимо меня и муха не пролетит незамеченной!
После описанных событий, по мнению верного стража кооператива, у Валерия Платоновича что-то произошло. Машина больше за ним не приезжала, сам он ходил озабоченный. А последние дней пять Скворцов-Шанявский и вовсе не появлялся.
— Уехал, что ли?
— Если он уезжал из Москвы, то всегда предупреждал: отлучаюсь, мол, в командировку. Или там на курорт.
— А может, вообще с квартиры съехал?
— Ну уж в таком случае наверняка бы сказал. Съехать не попрощавшись — нет! Не такой Валерий Платонович человек, — решительно мотнула головой бдительная вахтёрша. — Да и корреспонденция к нему идёт и идёт. Письма, газеты, журналы. Почтальонша жаловалась, что почтовый ящик забит до отказа, не вынимали давно.
— А что, если Скворцов-Шанявский болен и поэтому не выходит из квартиры? — высказал ещё одно предположение следователь.
— Нету его дома, потому что второго дня им интересовался молодой человек.
— Какой молодой человек?
— Нерусский. Смуглый, чернявый. По-моему, из Средней Азии. Поднялся на лифте и очень скоро спустился. Все выпытывал, в Москве ли Валерий Платонович. Я сказала, что уже несколько дней, как его не видно. Молодой человек, по-моему, не поверил. И вообще был очень злой.
Поблагодарив вахтёршу, Чикуров отпустил её.
«Куда мог запропаститься профессор? — размышлял следователь. — Почему он врал тёте Фане, что упал на улице? И что это за настойчивые посетители? Для чего сказал неправду, что Ореста Сторожук в спецкомандировке? Казалось бы, солидный человек…»
Игорь Андреевич потянулся к телефону, чтобы позвонить в райсобес и справиться, действительно ли у Скворцова-Шанявского персональная пенсия союзного значения, но вспомнил, что в Тушино он прописан временно и, значит, наводить справки надо по месту его постоянного жительства.
«Ладно, сначала забегу в ЖСК», — решил Чикуров.
Они отправились вместе с Зиятдиновым. Дом, наверное, был построен по индивидуальному проекту. Очень солидный, из красного кирпича, огромные окна, лоджии. Стоянка забита автомобилями, среди которых много «Волг», а также «Лад» и «Москвичей» новейших моделей.
Поднялись на шестой этаж. Чистота. На просторной лестничной площадке — горшки с вьющимися растениями. Дверь в сорок третью квартиру была обита красной искусственной кожей. Из соседней квартиры доносилась громкая музыка
— вездесущий рок-н-ролл.
Следователь нажал кнопку звонка, но, прозвенел тот или нет, слышно не было. Подождав с минуту, Игорь Андреевич снова позвонил. Эффект тот же.
— Ох, эти «металлисты»! — недобро покосился на соседнюю дверь Зиятдинов.
— Может, звонок не работает?
Участковый инспектор прижался ухом к двери, нажал кнопку.
— Вроде работает, — сказал он неуверенно.
И на всякий случай попробовал достучаться кулаком.
Однако после первого же удара дверь подалась внутрь. Зиятдинов и Чикуров переглянулись.
— Смотри-ка, не заперто, — удивился лейтенант.
Он толкнул дверь сильнее. Игорь Андреевич заглянул в полумрак квартиры и невольно отшатнулся.
Запах! Густой, смрадный, он вытекал из тёплого жилища.
Превозмогая отвращение, Игорь Андреевич шагнул через порог. Зиятдинов, который тоже все понял, двинулся следом, зачем-то положив руку на кобуру пистолета.
Когда глаза обвыклись, следователь понял, что они находятся в просторном холле Чикуров открыл одну из дверей — пустая кухня. Другая дверь вела в большую комнату. В ней тоже никого не было. Холл переходил в коридорчик, заворачивающий коленом. В него смотрелись четыре двери. Комната. Ещё одна, поменьше. И в них никого. Затем туалет. Дальше была, по всей видимости, ванная. Внизу под дверью светилась полоска.
Игорь Андреевич приоткрыл дверь.
Почему-то прежде всего бросился в глаза ряд красивых флаконов, стоящих на стеклянной полке возле зеркала во всю стену и освещённых ярким светильником.
А в ванне лежал человек.
Видны были лишь часть груди, плечи, шея и голова. Все остальное скрывала темно-бурая жидкость.
Заходить в ванную комнату следователь не стал.
— Товарищ лейтенант, срочно организуйте понятых, — скомандовал он, пожалев, что не сделал это раньше, до входа в квартиру.
— Слушаюсь! — по-военному ответил Зиятдинов и поспешил из квартиры.
Игорь Андреевич включил свет в холле. На журнальном столике стоял телефонный аппарат. Следователь набрал номер райуправления внутренних дел…
И закрутилась привычная для Чикурова машина. Подъехали работники милиции, судмедэксперт. Но им пришлось ждать, потому что участковый инспектор все уговаривал соседей быть понятыми: людей пугал покойник. С трудом согласились наконец женщина-врач и пожилой пенсионер.
Начали с фотографирования и осмотра трупа. У Скворцова-Шанявского (его сразу узнали понятые) были перерезаны вены на левой руке, что, по предварительному заключению судмедэксперта, явилось причиной смерти. Было обнаружено и орудие предполагаемого самоубийства — лезвие от безопасной бритвы «Жиллет».
Помимо резаной раны на запястье, у покойного на теле были замечены кровоподтёки в области груди, а также ссадины и царапины на обеих руках. На вопрос Чикурова, когда наступила смерть, судмедэксперт ответил, что не меньше чем четыре-пять дней назад.
«Ровно столько, по словам тёти Фани, и не видели профессора», — подумал следователь.
Он разрешил увезти труп в морг и приступил к осмотру квартиры. Обстановка была исключительно импортная и, скорее всего, куплена хозяином, то есть Митрошиным.
Скворцов-Шанявский, видать, был аккуратист. Все прибрано, все на своих местах. Посуда на кухне перемыта, продукты — фрукты, овощи, орехи, соки и прочее, говорящее о вегетарианском питании, — в идеальном порядке сложены в холодильнике. Дорогие костюмы, туфли, шерстяные вещи и другая одежда висели в спальне в шкафу. А на вешалке в холле находились пальто, дублёнка и шапка-ушанка из темно-коричневой норки.
Если даже это было и убийство, чего пока нельзя было исключать, то, во всяком случае, не с целью ограбления.
Последним следователь осмотрел кабинет. На письменном столе бросились в глаза две бумажки. Одна — записка, адресованная покойному. «Валерий Платонович! Очень жаль, что не застал вас дома. Настоятельно прошу позвонить мне сразу, как только прочтёте эту записку». Дальше указывался номер телефона, по которому следовало звонить, подпись — «А.Иркабаев» и число — 13 ноября.
«Пять дней назад, — отметил про себя Чикуров. — А послание-то какое! Ни тебе здравствуй, ни тебе до свидания… Интересно, кто этот Иркабаев?»
Другая бумажка была прижата к столешнице друзой горного хрусталя. Чикуров взял её в руки.
«У меня два пути. Первый — смерть. Второй — тоже смерть и истязания. Я выбираю первый. Прости меня, господи!»
Дрожащие, пляшущие буквы, строки в конце сползают вниз.
Предсмертная записка.
Следователь показал её понятым, занёс это в протокол.
Помимо этих двух бумажек, на столе лежала стопка газетных вырезок. Чикуров пробежал их глазами. Вырезки были из газет, издающихся в разных городах: Новосибирск, Омск, Воркута, Архангельск, Тамбов… И тематика материалов, затронутая в них, касалась исключительно овощей, фруктов, находящихся (или отсутствующих) в продаже, об опыте хранения сельхозпродукции, о работе потребкооперации в этом направлении, и так далее, и тому подобное.
«Ну что ж, — подумал Игорь Андреевич, — это была профессия покойного. Поле его научной и практической деятельности».
Тут же лежал справочник служебных телефонов Госагропрома СССР и Госагропрома РСФСР.
Игорь Андреевич осмотрел книжные шкафы, забитые научными книгами. Но не нашёл ни одной по овощеводству и вообще относящейся к сельскому хозяйству. Литература касалась исключительно геологии. Книги принадлежали хозяину, учёному-геологу. Не обнаружил следователь и ни единой работы профессора — ни в рукописи, ни в напечатанном виде.
В одном из ящиков письменного стола Чикуров натолкнулся на клочок бумаги со странным списком. В левом ряду — непонятный набор слов: Философ, Свист, Король, Птаха, Каракурт, Борода, Дырка. Все слова — с заглавной буквы.